Первый человек в Риме. Том 1 - Страница 2

Отец, Секст, породил подряд двух сыновей и попытался оказать поддержку обоим. Тут была и сентиментальность племенного производителя – жаль было оставлять младшего ни с чем. Поэтому семейное достояние было разделено между старшим сыном Секстом и младшим – Гаем. Надеялся он, что оба сына поднимутся по cursus honorum: один станет претором, другой – консулом.

Сын Секст не был столь сентиментальным, как Секстотец. Еще чего! Со своею женой Попиллией он родил трех парней – вот нестерпимая обуза для простой сенаторской семьи! Вызвав в себе необходимую твердость, он отделил от себя старшего своего сына и отдал его в усыновление бездетному Квинту Лутацию Катулу. Старый Катул, фантастически богатый человек, был рад столь удачному приобретению, за большие деньги купил он ребенка – юного патриция, умного и весьма приятного на вид.

На эти большие деньги Секст приобрел земли в городе и за городом. Теперь его сыновья (те, что остались) обеспечены неплохо и даже имеют возможность – коль скоро Фортуна явит им благосклонность – стать большими людьми в магистрате.

Предприимчивый Секст единственный избежал фамильного несчастья Юлиев Цезарей. А несчастье это заключалось в том, что слишком много наследников рождалось у них. Но не могли Юлии отдавать сыновей в усыновление и проследить, чтобы оставшиеся дети вступали в выгодные браки. И дробилось семейное достояние, оскудевало из поколения в поколение – а ведь были еще и дочери, нуждающиеся в приданом… Из поколения в поколение Юлии расточали богатство – в прошлом весьма внушительное.

Муж Марсии был истинным Юлием Цезарем, гордившимся сыновьями и любившим дочерей своих больше, чем подобает римлянину. Однако придется ему старшего сына отдать в усыновление, дочерей просватать за богатых людей, а младшему найти богатую невесту. Только деньги могут помочь сделать политическую карьеру. А честь патриция давно уже превратилась в помеху…

Неприветлив был первый день нового года. Сеял изморосью холодный ветер, скользил под ногами мокрый булыжник мостовой. Смердели в канавах раскисшие отбросы. Тучи сделали мучительно долгим и без того поздний рассвет. В первый этот римский праздник простой люд предпочел оставаться за закрытыми дверями. На своих соломенных матрасах они играли в вечную игру – «потремся друг об друга».

Случись сегодня хорошая погода – и переполнены были бы улицы. Народ, любопытствуя, перетекал бы с места на место. Что делается на Капитолии? Что творится в Форуме? И рабам Марсии пришлось бы расталкивать зевак перед хозяйками.

Дом Гая Юлия стоял на аллее, что обрывалась у кливуса Победы, в двух шагах от Порты Ромуланы – старинных ворот в древних стенах Палатина, сложенных самим Ромулом. Шесть прошедших веков сильно все изменили: столетия покрыли каменные плиты мхом и инициалами путешественников. От кливуса направо и вверх – наивысшее место в Гермале, небольшой пустырь, откуда вся панорама Форума открыта для взора. Женщинам понадобилось всего пять минут, чтобы дойти до него. Двенадцать лет назад тут стоял дом, один из прекраснейших в Риме, – дом Флакков. Ныне разве что случайный камень в траве мог напомнить о былом.

Рабы расставили складные стулья, и Марсия с дочерьми смогли с удобством обозревать и Форум, и Капитолий, и склоны Субуры, кишащие возбужденными людьми. А вдали, к северу, – подступающие к городу холмы.

– Вы слыхали? – спросила Цецилия, жена банкира Тита Помпония, живущая по соседству с Цезарями. Со своею теткой Пилией она уселась рядом, бережно поддерживая живот. Она была беременна.

– Что-то случилось? – откликнулась Марсия, чуть наклонившись.

– Консулы, авгуры и жрецы, только чтобы успеть вовремя, начали церемонию сразу после полуночи…

– Они всегда поступают так, – оборвала ее Марсия. – Ведь если они допустят ошибку, им придется начинать все сначала.

– Не такая уж я невежда, чтобы не знать этого. – Цецилия была раздражена. Ее поучает дочь какого-то претора! – Дело не в ошибке – вряд ли они допустят ее. Но нынче все складывается как-то… неудачно. Ауспиции предсказывают недоброе. Молния била справа четырежды! Сова авгуров разухалась, словно ее убивают… Да и погода… Год явно будет нехорош. От консулов, верно, также не придется ждать ничего хорошего.

– По-моему, это очевидно и без совиных подсказок, – произнесла Марсия сдержанно. Она хорошо помнила, что ее отец не дожил до консульских привилегий, но помнила также, что именно он, в должности praetor urbanus, городского претора, построил большой акведук и привел в Рим свежую, чистую питьевую воду. И это деяние создало ему прочную славу. – Выбирать-то было не из кого, – продолжала она. – Да и выборщики подвели. Может, Марк Минуций Руф еще ничего, но Спурий Постумий Альбин… Ничтожный был выбор.

– Как? – удивилась недалекая Цецилия.

– Постумии Альбины ни на что не годятся, – пояснила Марсия, отыскивая взглядом своих дочерей. Те перенесли свои стульчики поближе к подружкам – четырем девушкам из рода Клавдия Пульхра.

Ох уж эти Пульхры! Взбалмошная семейка. Однако девушки были знакомы давно – у дома Флакков собирались они в детстве по утрам, перед тем как идти в школу. Не запретишь же им общаться – да и к чему? Клавдии Пульхры – род почти столь же древний, что и Цезари. Кроме того, постоянно воюет с противниками старых благородных родов. Как и у Юлиев Цезарей, детей у них было много, а деньги и земли иссякали… Однако куда же глядят их матери? Девчонки совершенно без присмотра! Ах! Матери разговаривают с Суллой… Безобразие!

– Девочки, вернитесь немедленно! – строгим голосом велела Марсия.

– Неужели нам нельзя оставаться с подругами? – откликнулась жалобно Юлилла.

– Нельзя! – Тон Марсии не допускал возражений.

Внизу, на Форуме, две длинные процессии, похожие на огромных извивающихся крокодилов: одна – идущая от дома Марка Минуция Руфа, другая – от дома Спурия Постумия Альбина – встретились и слились в одну.

Первыми шли всадники – человек семьсот. Их было бы более, если б не погода: хотя солнце взошло давно, светлее было ненамного и дождь накрапывал все сильнее. Первые шеренги всадников были уже на священных склонах Капитолийского холма – там на первом повороте серпантинной дороги их встречали жрецы и забойщики скота с двумя превосходными белыми быками. Их привязь блестела и переливалась от блесток, рога их были вызолочены и сверкали, на шеях гроздьями висели цветочные гирлянды – во имя праздника.

Следом за всадниками – двадцать четыре ликтора, консульский эскорт. Потом – сами консулы и сенаторы. Бордовые полосы на тогах – члены магистрата. Прочие сенаторы – сплошь белые тоги. В хвосте колонны – случайные зеваки, клиенты консулов, приезжие… всякий сброд, не имеющий – если взглянуть строго – права входить в эту процессию.

«Красиво», – подумала Марсия. Тысячеглавая толпа неспешно двигалась к храму Юпитера Величайшего, на самую высокую вершину города.

Греки прямо на земле строили свои храмы. Римляне же возводили сначала высокие платформы с длинными рядами ступерней… До самого Юпитера Наилучшего Величайшего ведут эти ступени, и их действительно много…

«Прекрасно», – подумала Марсия, когда жертвенные животные и храмовые служители присоединились к процессии и дальше восходили вместе до небольшой площади около храма. На ней разместиться могли лишь избранные. Где-то среди них находились сейчас ее муж и сыновья – люди, принадлежащие к правящему классу величайшего города на земле.

Где-то в этой толпе находился и Гай Марий. Бывший претор. Это его положение подчеркивалось красными сандалиями и toga praetexta – тогой «бывшего». Много ли радости в этих знаках отличия? Они недостаточно хороши.

Пять лет назад Марий стал претором и уже два года спустя мог бы стать и консулом… Мог бы? Никогда.

Почему?

Потому что он недостаточно хорош. Резон исчерпывающий.

Кто-нибудь когда-нибудь слышал ли что-нибудь о семье Мариев?

Никто не слышал.