Первое второе пришествие - Страница 37

– Разве всенощная нынче? – спросила она, не понимая времени.

– Нет. Ухожу.

Супруга тут же сбросила с себя сон, села на постели.

– Это куда же вдруг?

– По Божьему делу.

– Какие такие Божьи дела среди ночи? А? Кто это там тебя поджидает?

И, как была, в рубашке, она выскочила в переднюю комнату, увидела Петра.

– Это кто такой? А-а! – разглядела. – Целитель! Знахарь! Вот ты с кем водишься, попяра! Не знают в епархии о твоем поведении, но – узнают! Повадился блукать по ночам, аж приносят его, латрыгу несчастного! – укорила она о. Сергия недавним случаем. И на Петра: – Марш отсюда! Чтоб ноги твоей здесь! Чтоб духу твоего!

– Ты на кого голос повысила! – в ужасе сказал о. Сергий и до того осерчал, что даже руку приподнял, чтобы – не ударить, нет, а оттолкнуть богохульствующую женщину.

– Убил! Убил! – заголосила Любовь, отшатнувшись, ударившись плечом о косяк и почувствовав боль.

Петр сделал шаг, глянул женщине в глаза, положил руку на плечо.

– Что ты? – сказал он.

Любовь, ощущавшая в теле и в душе кликушеские позывы, вдруг ослабла, приникла головой к груди Петра.

– Что ты? Что ты? – говорил Петр, не говоря ничего более, гладя женщину по голове.

Ах, как хорошо стало о. Сергию! Высшая любовь, где нет женщин и мужчин, а есть один любвеобильный свет, пригрезилась и открылась ему – и вот тут-то он поверил в Петра окончательно и бесповоротно.

Внимательный человек заметит и скажет: но ведь о. Сергий уже поверил один раз окончательно и бесповоротно, как же он может сделать это вторично? Два раза не рождаются, два раза не умирают – так и тут. Но, во-первых, родиться можно дважды – сначала телом, а потом душой, например, – и умереть тоже – в соответствии хотя бы с новейшими достижениями медицины, реанимацию имея в виду. Поэтому о. Сергий сперва – да, подумал, что поверил окончательно и бесповоротно, но это оказалось лишь черновой верой; он понял это, когда поверил вторично, на самом же деле, по-настоящему, – впервые.

Все-таки они остались дома в эту ночь. Легли поздно, вернее, рано утром. Угощались умеренно водочкой, Петр рассказывал о. Сергию об Иване Захаровиче, о многих других совпадениях в своей биографии с биографией Христа. И вот мне открылось, сказал он, что я это он и есть. Я как вспомнил все. Понимаешь?

Дрожь пробрала о. Сергия.

– И Голгофу помнишь? – спросил он. Петр засучил рукава и показал две метины на запястьях, похожие на родимые пятна.

– На ногах такие же. Показать?

– Не надо! Верую! – поспешно сказал о. Сергий, но Петр видел его глубоко.

– Хочется ведь? – спросил ласково.

– Прости… – прошептал поп. Петр разулся, приподнял штаны. О. Сергий жадно посмотрел.

– Да… – сказал он.

И вся его ученость словно пропала, наивно и житейски он спросил:

– Что ж ты делал все эти две тысячи лет?

– Две тысячи лет? Один миг! – укоризненно сказал Петр. – Или не знаешь?

– Знаю, конечно…

Много, много вопросов еще было у о. Сергия, но он сдержался. Но один все-таки задал:

– Кого вторым возьмем?

– Да вот хоть дьякона твоего, – сказал Петр.

О. Сергий изумился: дьякон и пьющ, и курящ, да и вообще, кажется, втайне атеист.

– Ну и что? – ответил его мыслям Петр. – Пьет да курит – это еще ничего. А вот был у нас в части один непьющий и некурящий капитан. Вежливый прям до тошноты, – и чего ж ты думаешь? Накрыли его, так его так, как он молоденького солдатика в ленкомнате жал!

– Ах, содомит!

– Какой содомит? Гомик!

– Ну да, ну да…

Дьякон Диомид, едва продрав глаза после вчерашнего, долго чистил зубы «Поморином»: скоро идти служить обедню, а Серега, как он мысленно называл о. Сергия, все строже косится на него, когда чует запах перегара. Зубная паста – это, конечно, для поверхностной свежести, потом он еще лаврушечки пожует.

И вдруг увидел в окно самого о. Сергия – с Петром.

Удивился.

О. Сергий приступил к делу не мешкая:

– Веришь ли, Диомид, в воскресение Сына Божьего?

– Ну, верю.

– Вот он, – кратко сказал о. Сергий и отступил в сторонку.

Петр смотрел на Диомида просто и прямо.

Диомид соображал.

Так, думал он, ясно. Петруша Салабонов – псих естественный, уже весь Полынск об этом говорит, такие способности нормальным людям не даются. А теперь, значит, и Серега, склонный к экзальтированному служению, съехал с ума. Что ж. Сейчас жгучая нехватка кадров в церквах по всему региону, и очень даже просто его, Диомида, могут рукоположить в священники – пусть у него и нет специального образования. Такие случаи уже бывали. В наследство от умалишенного отца Сергия (а о его сумасшествии епархиальному управлению будет известно сегодня же: долго ль по телефону позвонить?) Диомиду достается уютный дом батюшки о трех комнатах с садиком, да и жалованье побольше, и обещают прислать старенький легковой автомобиль, в общем, куда ни глянь – выгода.

– Не просчитайся, дьякон! – сказал вдруг Петр.

– Не бойсь, не в бухгалтерии, – успокоил его Диомид. Он, положим, несколько оторопел от проницательности Петра, но виду не подал. Ну, пусть этот Салабонов вдобавок к тому, что лечит болезни одними касаниями, еще и мысли умеет читать. Ничего особенного. Телепатия. Бывает.

О. Сергий напряженно глядел то на одного, то на другого – словно пытался постичь суть их безмолвного диалога.

– Пойдем отсюда, Сергий, – сказал Петр. – Тут толку не будет. Он, так его так, непробиваемый. Окостеневший он.

И пожалел Диомида мягким взглядом.

Диомида задел этот взгляд. Его задело и слово Петра об окостенелости. Он-то как раз считает себя весьма широким человеком как в нравственном, так и в интеллектуальном измерении. Ему досадно стало, что его смеет жалеть этот дебиловатый парень, не читавший и десятой доли книг, которые читал Диомид, бывши Алексеем, не смотревший (а видел бы – не понял бы ни хрена, орясина, деревенщина!) ни одного фильма из тех, что так любил эстетствующий в свободное от эстрады время Алексей, не познавший ни одной из тех женщин, любовь к которым, по известному выражению, равна гуманитарному образованию, а Алексей был образован неоднократно, гурмански и даже до усталости.

Но не успел – и это все в какое-то мгновенье – он подосадовать на взгляд Петра, как тут же ему стало почему-то жаль, так жаль себя, как жаль было маленьким мальчиком, жестоко обиженным родителями; брошенным, сиротой он вдруг почувствовал себя – и захотелось ни к отцу, ни к матери, ни к бывшей жене, ни к какой-нибудь из гуманитарных женщин, а хотелось подставить Петру, как старшему брату, голову, чтобы он ее погладил.

Но слишком упрям был внутренний характер Диомида-Алексея.

– Стой! – сказал он Петру, повернувшемуся было, чтобы уйти. – Ладно. Допустим, ты – он. А доказательства?

– По вере твоей и доказательства, – вмешался о. Сергий.

– Старые штучки! – парировал Диомид. – А если я, допустим, такой вот простой? Знамения хочу! Чуда хочу – настоящего!

– А что ты считаешь настоящим чудом? – спросил Петр.

Диомид выглянул в окно, увидел скучный мартовский пейзаж.

– Пусть гром грянет. Среди ясного неба.

– Нет, – сказал Петр. – Не грянет.

– Но ты же все можешь! – сказал Диомид.

– Я не знаю, что я могу, – ответил Петр. – Я знаю, что гром небесный ради тебя одного греметь не будет. Зачем? На твое место другой найдется, который без знамений всяких поверит и пойдет со мной.

– Ну, и ищи дураков! – отрезал Диомид.

О. Сергий не вмешивался. Странно, но строптивость Диомида его даже утешала. Вот оно, начинается, думал он. То самое: нет пророка в своем отечестве, требование знамений и тому подобное. Все как и было.

– Тратим время, – позвал его Петр от порога. – Пойдем.

– Да, – сказал о. Сергий. – Иду.

И если бы он, уходя, посмотрел на Диомида с укоризной, или с начальственным гневом, или с презрением – ну, в общем, хоть как-нибудь, Диомид укрепился бы в своих планах. Но о. Сергий даже не глянул на него, он обратил к Петру светлое лицо и пошел к Петру, который ждал его у двери со спокойной улыбкой.