Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов - Страница 5

Я молчал, потому что в руках у мамы были обломки зелёного фломастера.

— Зачем ты фломастеры выкидываешь?

— Они плохо рисуют, — буркнул я и ткнул пальцем в рисунок, на котором голова-мяч варила среди завитушек борщ, помешивая его рукой-кактусом.

— А может, виноваты не фломастеры? Может быть, виноват художник? — спросила мама.

— Как это? — не понял я.

Мама принесла с кухни фломастеры, села на стул, потеснив меня, и принялась рисовать. Она быстро изобразила меня, кошку и даже Диванчик для Размышлений. Всё было очень похожим, особенно я, хотя меня и нарисовали синим фломастером.

— Видишь? — улыбнулась мама.

— Вижу, — кивнул я, разглядывая синего себя.

— Понял?

— Понял.

— Что ты понял?

— Что всё зависит от художника.

— Молодец! А что это, по-твоему, значит?

— Что фломастеры полежали в мусорном ведре и подумали о своём поведении. Больше они не капризничают, а рисуют как надо. В общем, хороший художник должен иногда выкидывать фломастеры в мусорное ведро, чтобы они хорошо рисовали.

Кошка мяукнула и спрыгнула с подоконника.

— Знаешь что? — сказала мама. — Ступай-ка ты опять на Диванчик для Размышлений.

У двери она обернулась и добавила:

— Только думай о своём поведении быстрее, а то борщ остынет.

А со мной вот какая история на даче приключилась. Я спать укладывался. А кровать у окна стоит. Я пожелал маме спокойной ночи, полез под одеяло и решил перед сном на луну посмотреть. В окно глянул, а там — батюшки! Ведьма по крыше соседнего дома карабкается, а её волосы всклокоченные на ветру развеваются. Я — скорей за мамой.

Она поднялась с кровати и спрашивает с интересом:

— Где твоя ведьма, показывай!

Я и показал. Мама засмеялась:

— Это не ведьма! Это берёза на ветру дрожит, а её ветви на волосы похожи. Спи!

Я — снова под одеяло. На всякий случай в окно посмотрел, а там — циклоп!

Мама на этот раз неохотно поднялась. Видно, уже заснуть успела.

— Это не циклоп. Это дуб во дворе качается. А на нём скворечник.

Ушла мама.

Я решил никуда больше не смотреть. Разве что только в огород… Пришлось снова к маме бежать. Там в огороде — волк-оборотень на луну воет. Страшно до мурашек.

На этот раз мама даже с кровати не поднялась. Только рукой пошарила по тумбочке и протянула мне спицу, которой свитер вяжут.

— Держи, — говорит, — это волшебная спица. Она от всякой нечисти помогает. — И на другой бок.

«Надо же, — удивился я и пошёл к себе. — Кто бы мог подумать? — Я залез на кровать. — Обычная спица. — Я сбросил тапочки и потянулся. — А оказывается, волшебная».

Я укрылся одеялом с головой. Сунул спицу под подушку и заснул.

Спал плохо. Всю ночь ворочался. Проснулся рано, до петухов ещё. Открываю глаза, а у меня на кровати сидят ведьма, оборотень и циклоп. Смотрят на меня во все глаза (циклоп — в один глаз).

Ведьма говорит:

— Страшно-то как! Он на мальчика из мультика похож, который Бабу-ягу в печке зажарил.

А волк-оборотень говорит:

— Мне страшнее! Он на Победителя оборотней похож! Так же волосы торчком стоят.

Циклоп говорит:

— А мне каково? Он вылитый Одиссей, который моему брату-циклопу единственный глаз выколол! — Циклоп задрожал от страха, и кровать заскрипела.

— Тише, вы! — говорю им. — Ещё маму разбудите! — Они вообще до смерти перепугались. Тогда я достал из-под подушки волшебную спицу и им отдал. — Махните на меня, — говорю, — и я исчезну!

Ведьма скрюченной рукой спицу подхватила и потрясла ею в воздухе. Враз все трое исчезли. Только слышно было, как спица звякнула об пол.

Я поглядел, куда она закатилась, чтобы завтра маме вернуть. А потом снова лёг и заснул. На этот раз совершенно спокойно.

Мы с Риткой Мироновой друзья на всю жизнь. У меня платье синее и у Ритки синее. У меня на рюкзаке русалочка и у Ритки тоже. Даже туфли одинаковые. Идём по улице, за руки держимся, поём песни. Все нашей крепкой дружбе завидуют.

— Представляешь, — говорит Ритка, — я, когда тебя на линейке увидела, подумала, что ты плохая.

— Ты же не знала, что я хорошая! Я вообще подумала, что ты отвратительная!

— Как здорово, что мы узнали друг друга и подружились, да?

— Ага!

— Мне даже показалось сначала, что ты подлиза. Я же тебя ещё не знала!

— Конечно. А я подумала, ты двоечница.

— А я — что ты дразнилка!

— А я — что ты обзывалка!

— А я — что ты злюка!

— А я — что ты ябеда!

— А я — что ты некрасивая!

— Почему ты так подумала? — обиделась я. — Почему это я некрасивая! Сама ты некрасивая!

— Я красивая! А ты глупая!

— Сама ты глупая!

— А ты — злюка!

— А ты — обзывалка! Не буду с тобой дружить никогда!

Я вырвала руку, стукнула Ритку по рюкзаку с русалочкой и убежала домой. Какой противной девочка оказалась! Буду дружить с кем-нибудь другим. Ещё успею выбрать — завтра только второе сентября.

В новогоднюю ночь я спал плохо. Родители поздно включили на даче отопление. Деревянный дом долго нагревался, хрустел планками, как старик пальцами, и трещал чем-то на чердаке. Да ещё и папа бубнил всю ночь:

— Бу-бу-бу… Как думаешь, он поверит? Точно поверит? А вдруг он меня узнает? Может, мне брови надеть искусственные? Из ваты, из чего же ещё…

Я не выдержат, встал и подошёл к окну. Прислонился лбом к ледяному стеклу. У нас дом прямо у леса стоит. Из окна виден огород, потом забор, а за ним — хоп! — лес. Было бы мне года четыре, я бы этому обстоятельству порадовался. Жил бы в домике у леса, как в сказке братьев Гримм.

Но мне двенадцать. Мне хочется не дурацких «чудес», которыми пытаются обрадовать меня мама и папа, а фейерверков, которые устроят завтра мои друзья в городе. Здесь я могу рассчитывать, наверное, только на хлопушку с конфетти да на бенгальский огонёк. И то мама будет кричать: «Осторожнее, не прожги куртку!». Это бенгальским-то огнём.

Зачем только мы приехали на эту дачу? Я расстроился и пошёл спать. Дом хрустнул деревянным пальцем где-то под моей кроватью.

Утром я не нашёл у подушки подарков. Та-ак. Сбывались самые худшие предположения.

— Максимка, — пропела мама из кухни, — смотри, кто к нам пришёл!

Я обулся. Настроение было таким отвратительным, что не хотелось их даже зашнуровывать.

— Дед Мороз! — торопливо объяснила мама, когда я появился в коридоре.

Хорошо, что она это сказала. Потому что вообще-то в коридоре стоял мой папа в валенках, с белыми ватными бровями и пластмассовым носом.

— Ну, внучек, — просипел папа, — как ты себя вёл в этом году?

«„Мне двенадцать, мне двенадцать, мне двенадцать“, — повторял я про себя, — когда же они это поймут?!»

Мама подмигнула папе. Мол, если я не ору, значит, не узнал его и думаю, что передо мной настоящий Дед Мороз с мешком подарков. Это в двенадцать-то лет.

Они же не знают, что вчера в энциклопедии Брэма я прочёл про гипноз, который используют змеи, и теперь практикую его против родителей.

— Тогда получи подарочки и бенгальский огонёк, — радостно проговорил папа голосом Деда Мороза.

Мама сделала большие глаза.

— Ой, — оговорился папа своим собственным голосом, — то есть сначала расскажи стишок.

Мама ахнула. Папа смутился, снова засипел, а потом вообще замолчал. Я усмехнулся. Гипноз змей — это вещь. Я презрительно поглядел на мешок с подарками. Вряд ли в нём то, о чём я мечтаю. То есть третий том энциклопедии Брэма. Самое лучшее, что там может быть, — Маршак. Или сказки братьев Гримм.

Я накинул пуховик, нахлобучил шапку и вышел на крыльцо. Снег сыпал так яростно, словно хотел забросать комьями и наш бестолковый дом, и моих непутёвых родителей, и несчастного меня.