Первая сказка (СИ) - Страница 24

По-прежнему каждый день кто-то должен был ходить в лес за хворостом. Им приходилось забираться все глубже в чащу, потому что у опушки все подходящие ветки уже были обломаны. Однажды Та-та и его спутники — в тот раз их было шестеро, и Ма-ма среди них — наткнулись в лесу на огромную пещерную медведицу с двумя медвежатами. Звери, к счастью, не заметили людей — те умели передвигаться бесшумно, а ветки ломать начинали только после того, как убеждались, что поблизости нет ничего опасного. Медведи мирно брели по лесу, время от времени останавливаясь поковыряться в земле и выкопать какой-нибудь корешок.

Люди замерли при виде хищника. Пещерный медведь был редок в этих краях, и никто из собирателей хвороста никогда не видел других медведей, кроме того единственного, с кем была связана их жизнь в течение долгих лет. Поэтому неожиданная встреча потрясла их до глубины души. Та-та, не побоявшийся вступить в бой с Дарующим Жизнь, сейчас не мог и подумать о нападении. Не потому, что это было опасно и неразумно при обилии другой, более легкой добычи. После всего, что произошло, Та-та считал этого зверя гораздо более близким к себе существом, чем даже Ма-ма: он считал его самим собой. Он представил себе всю Семью с медвежьими головами, и его мысль передалась остальным. Когда медведица скрылась за деревьями, длиннорукий У-та выразил общее мнение, сказав изумленно:

— Ом! Ведь это мы!

Они знали наверняка: если что-нибудь случится с пещерным медведем, то же самое немедленно произойдет и сними — и наоборот. Мысль об охоте на этого зверя была так же невозможна, как мысль о самоубийстве.

Весь обратный путь они проделали в глубоком молчании. Только у самой пещеры Ма-ма задумчиво произнесла:

— Да ма да… — и как-то рассеянно погладила себя по животу. — Ом да, ма да… — Медведей стало больше, и нас теперь много, а скоро прибавится еще…

Прошло много дней. Давно наступило жаркое лето. Солнце палило нещадно, в небе не было ни облачка, даже ночью воздух оставался горячим и душным. В пещере было немного прохладнее, правда, не во внутреннем помещении, где пылал костер. Но люди по-прежнему старательно поддерживали огонь и спали рядом с ним — душевный комфорт, который давала близость очага, был для них куда важнее мелких физических неудобств.

Они несколько раз ходили на охоту: обычно им сопутствовала удача, хотя порой приходилось возвращаться и с пустыми руками, а однажды огромный буйвол насмерть затоптал молодую девушку, оказавшуюся у него на пути. Они освоили некоторые приемы совместной охоты и научились загонять добычу в ловушки.

Казалось, их жизнь, войдя в новое русло, перестала наконец кипеть и бурлить, и как и прежде спокойно потекла все вперед и вперед, не собираясь больше меняться. Беда подкрадывалась медленно и незаметно — с той стороны, откуда ее никто не ждал.

Однажды Та-та, войдя в жилище огня, застал там женщин за странным занятием. Они сидели на корточках, вертелись, принимали призывные позы и что-то бормотали. Прислушавшись, Та-та разобрал слова:

— Хо та. Хо ом. Аа ва та. Хо ом.

Та-та поймал мысль одной из женщин — или это была их общая мысль? Из огня выходит сияющее, похожее на медведя существо с огромным торчащим ТА в виде пылающей головни. Чудовище бросается на женщину и соединяется с ней.

Та-та опешил. Матери, истосковавшиеся по мужчине, просили своего огненного Отца утешить их. Вот что их так беспокоит в последнее время, вот почему они все стали такими злобными и раздражительными и практически перестали подчиняться ему. Если все мужчины, включая и самого Та-та, привыкли к долгому воздержанию, то матерям обуздать себя было гораздо труднее.

Та-та тихонько вышел из пещеры, спустился к реке и сел на камень. Ему было страшно. Подсмотренная им мысль напугала его не столько чудовищностью самого образа огненного человеко-медведя, сколько яркостью чувства, выраженного этой мыслью, и безудержной силой желания, скрытого в ней.

Кто-то осторожно тронул Та-та за плечо. Та-та обернулся. Рядом, понурив голову, стояла Ма-ма. В ее взгляде было столько тоски, что Та-та почувствовал острую жалость к своей подруге. Он потянул ее за руку, приглашая сесть. Ма-ма покорно опустилась на разогретые камешки. Та-та с удивлением смотрел на девушку. Всегда жизнерадостная и деятельная, Ма-ма никогда не грустила и редко чего-то боялась. Та-та не мог понять, что произошло. Его собственное волнение мешало ему увидеть мысли Ма-ма, поэтому он попытался прежде успокоиться. Взгляд его медленно скользил по поверхности воды, по яркому голубому небу с летящими белыми облаками. И тут он почувствовал, как постепенно накатывается и захлестывает его целиком волна тоски и отчаяния. Та-та попытался стряхнуть наваждение, но потом понял, что ощущение исходит от Ма-ма.

Ма-ма сидит посреди бескрайней равнины у костра. Она повернулась так, что видно только ее спину.

— Ма хо ом, — тихо, как бы отвечая на немой вопрос, произнесла Ма-ма, — Та-та, Ма-ма но ом. Ма-ма, да ма ом.

Та-та увидел, как желтый леопард играет среди изумрудной травы с самой Ма-ма… или с большегрудой Ва-ма, или с другими матерями Семьи. И он понял, что Ма-ма собирается уйти обратно в свое родное племя, где она выросла. Мало того, Ма-ма задумала увести с собой своих новых соплеменниц, чтобы они, как и прежде, находились под властью живого человека — Отца. И тогда весь ужас и тоска предстоящей разлуки обрушились на Та-та.

— Но! — закричал он, прижимаясь к сильному гибкому телу Ма-ма. Но его пронзительный крик остался безответным. Ма-ма молчала. По ее лицу катились слезы. Потом она вздохнула и прошептала чуть слышно:

— Да. Ма хо ом.

Она осторожно высвободилась из объятий Та-та и скрылась в пещере. А Та-та даже не нашел в себе сил посмотреть ей вслед.

Он понимал, что уже не сможет остановить женщин, скорее они сами, осмелевшие и влекомые бушующим желанием, попытаются убить его, если он встанет у них на пути. Та-та так и остался неподвижно сидеть у воды. В памяти его мелькали видения счастливых дней, проведенных с Ма-ма в медвежьей пещере.

Ближе к вечеру, когда четверо мужчин ушли за дровами, а двое где-то бродили, Та-та увидел, как из пещеры вышла Ма-у, она вела за руку свою трехлетнюю дочку. Вслед за ней выскочили Ва-ма и Та-ма, и через минуту все матери и девочки до самых маленьких столпились у входа. Вперед вышла Ма-ма. Она махнула рукой в сторону брода и далекой полоски леса за рекой. Женщины спустились к воде, переправились на другой берег и зашагали к лесу.

Тата не пытался задержать их. Впереди шла Ма-ма, ветер развевал ее длинные волосы.

С наступлением темноты мужчины собрались у огня. Братья и мальчишки всполошились, не найдя своих матерей и сестер. Без них жилище оказалось непривычно просторным и тихим.

— Ма но! — испуганно бормотал У-та.

— Хо ма! — вторил ему У-та-у, низкорослый мальчишка. Раздавалось недовольное фырканье, обращенное к Та-та, и возгласы нескрываемой злобы.

— Та-та но ма!

Но Та-та и не думал отвечать на вопросы и успокаивать своих сородичей. Он, единственный из всей Семьи, знал, куда ушли женщины, но не хотел, чтобы об этом узнали остальные. Ведь братья могли, не задумываясь о последствиях, вернуть своих женщин, и тогда… Мысли Сероглазого рисовали то ужасные сцены кровавой резни между мужчинами и женщинами, то лавину пламени, уничтожающую всю Семью, то мучительную медленную смерть от голода. Когда он пробовал прогнать этот кошмар, на смену ему появлялся горестный образ уходящей, растворяющейся в туманной дымке Ма-ма.

Но другие мужчины не должны были увидеть его мысли, и Та-та усилием воли заставил себя смотреть на пламя. Постепенно огонь сжег все образы, оставив только светящуюся пустоту. Наконец, зачарованный пляской огненных языков, Та-та крепко заснул.

Та-та идет рядом с Лохматым братом вдоль кромки фруктовой рощи. В этих местах Та-та ни разу не был. Он подходит к одному из деревьев — это яблоня, и ветви ее гнутся под тяжестью спелых плодов. Лохматый срывает яблоко и отдает его Сероглазому. Зубы вонзаются в сочную мякоть плода.