Первая палубная - Страница 1

Марк КОЛОСОВ

ПЕРВАЯ ПАЛУБНАЯ

1

Перегонное судно "Аджаристан", только что спущенное со стапелей Балтийского завода, вышло из ленинградского порта в начале августа. Оно должно было бы выйти раньше, но встретились затруднения с экипажем. Судно предназначалось к плаванию между Одессой и Батуми, в перегонный рейс вокруг Европы шло без пассажиров и без груза. Старые матросы неохотно поступают на такое судно. Кое-как собрали экипаж, в том числе несколько подростков.

Бисо Ахметели, маленький коренастый аджарец с черными, без блеска глазами и такими же расчесанными на косой пробор жесткими волосами, подошел к штурману Алеше Лаврову.

Бисо подстерег его при выходе из кают-компании и, страшно тужась, сказал:

- Скажи, пожалуйста: в большой путь идем, много стран видеть будем? В каких портах стоять будем?

- В каких? Что ты, друг мой?! - насмешливо воскликнул штурман, приложив белую руку к широкому, прямому лбу матроса. - Ты что, не болен, душа моя? Дай бог в один зайти... Стамбул...

Но Бисо точно не расслышал слова штурмана:

- Слушай сюда, пожалуйста... Учи меня, какие будем проходить страны, сколько за это возьмешь?

- Ничего не возьму. И так буду учить... чему надо!

Они уединялись после вахт на спардеке. Звучный голос штурмана разносился по всей верхней палубе, а матрос слушал, уставив прямые глаза куда-то вдаль.

Второй подросток был Катернов Егор из Астрахани. Он был нешумный, работящий, со скуластым, степным лицом. Воспитывался он в детском доме, потом работал курьером в какомто астраханском учреждении, пристрастился к физкультуре, был голкипером в команде водников. Здесь наслушался он былей и небылиц про заграницу и возымел желание поглядеть на все эти еще не виданные страны с их особой, приспособленной для любопытства жизнью.

Третий был Сашка - мальчик из одесской парикмахерской, беспокойный, судорожный шутник. Он стыдился своей любви к матери и сестрам, ко всему домашнему и потому особенно непристойно ругался. Свое умение грубовато и увлекательно смешить он использовал во время вахт. Его назначили дневальным, он должен был мыть посуду, но это не привлекало его, и он ухитрялся, чтобы это делали другие.

Как-то у него вышла ссора с боцманом из-за нежелания мыть гальюн. Боцман пожаловался капитану, тот вызвал Сашку.

Капитан Лука Кириллыч, самоучка, крестьянский сын из деревни Голая Пристань, стоял у рулевого указателя верхнего поста управления. Ему было не до Сашки.

- Ты зачем здесь? Почему не у себя? - недовольно проворчал он.

- Я... Я могу уйти, товарищ капитан... - замялся парень.

- Ну... и ступай... Впрочем, постой. Зачем пришел?

- Вы же вызывали меня... боцман докладывал...

- А, насчет гальюна? Ну, так в чем же дело? Почему не подчиняешься?

- Кто? Я не подчиняюсь? - удивился Сашка, стукнув себя по груди кулаком. - Я подчиняюсь, я только уборные не могу мыть - ведь я же этими руками посуду мою... У меня же запасных рук нет.

- Ступай в кубрик, - стараясь не вспылить, сказал Лука Кириллыч, только мы тебя за это на берег в Стамбуле не пустим!

- Т-то есть как? - хотел было снова удивиться Сашка и уже хнова хлопнул себя по груди кулаком, по, постояв с минуту, побежал мыть гальюн.

2

Теплоход, не останавливая еь, прошел Кильский канал. Пошла Эльба, желтая, густая, с тонкими полосками берегов, с крупными и мелкими судами под разноцветными флагами. Ребята стали было по ним определять, кому какое принадлежит судно, но сбились. Уже смеркалось, дул сильный холодный ветер с моря, и Сашка побежал в кубрик накрывать к ужину.

Красный уголок в кубрике, где ужинали матросы, был продолговат, бел, светел. У одной из стен на вделанной подставке стоял бюст Ленина. Свежие, красочные плакаты призывали строить пятилетку, звали на борьбу с кулачеством. Вдоль уголка, на самой середине его, стоял стол - длинный, узкий.

- Что-то у нас, ребята, Сашка нынче не весел? - отхлебнув первую ложку палящих щей, спросил моторист первого класса Моргунец. - А, ребята?

И тут все удивились перемене в Сашке.

- А ну, поглядите в иллюминатор, не меняется ли море, - он недолюбливает погоды. Факт, Сашка?

Из иллюминатора действительно подуло и донесло несколько брызг, кубрик слегка качнуло, стало совсем темно.

Кто-то зажег электричество, закрыл иллюминаторы, и разом прекратились шутки. Первым желанием Сашки было по; бежать в кубрик и уснуть, но он не мог уйти с дежурства.

Когда матросы поужинали, корабль выровнялся, и Сашка пришел в себя. Но едва он стал убирать посуду, его снова замутило, и так продолжалось до того времени, пока наконец кок, высунув из рамы бескровное лицо, не прокричал ему:

- Все! Домывай посуду и ступай спать...

Сашка налил воды в таз, сгреб в него посуду, намочил губку. Он доставал тарелку, быстро проводил по ней губкой, и тарелка с грохотом летела в ящик. Когда уже ничего не оставалось в тазу, Сашка пошел на выход. Кок стоял у двери, одетый в черный суконный пиджак поверх синей спецовки.

- Сразу не ложись, сначала выйдь на палубу... - сказал он так, что Сашка не мог понять, смеется кок или говорит правду.

Схватившись за перила трапа, он, пошатываясь, полез наверх. Вдруг его ослепило сизым блеском. Огромный головокружительный горизонт падал и поднимался, волны, набирая высоту, внезапно рушились, отвратительно пенясь.

В каюте Сашка лег, стараясь заглушить преследовавший его запах водорослей и мыла, подступавший прямо к горлу. Он попробовал представить себе Стамбул, но его воображение не шло дальше узких и кривых улиц и ущербного турецкого полумесяца, забившегося между двумя высокими домами, один из которых - мечеть, другой - церковь,

3

Штиль, зной, утро. Теплоход проходит Ла-Манш. По правому борту видны скалы, отвесно спускающиеся в море.

Могучий поток воды мчится из брандспойта, заливая палубу. Матросы палубной команды в одних трусах, вооруженные железными скребками, драят доски. Бригадир в сползающих полотняных брюках, с ремнем на голом животе, с кисточкой в одной руке и с ведерком в другой ходит вдоль бортов, подкрашивая перила. Сашка говорит:

- Ребята, посмотрите на эти острова. Разве из-за них стоит мучиться морской болезнью? Другое дело - Стамбул. Скажите нет, ребята?!

И, видя, как поблескивают у ребят глаза, Сашка продолжает:

- Будто я не знаю ваших планов насчет этого местечка...

Хотите, скажу?

- Молчи, трепач! - ворчит Катернов, разгибая спину и забрасывая голову. - Уйди, а то сейчас утоплю!..

- Зачем, зачем? - живо откликается Биео. - Ты ему про шторм скажи, про погоду скажи. Скажи - через час шторм будет... Слышь, Сашка?

4

Смеркается. Волны, сверкающие за бортом, становятся сизыми. Кое-где на корабле зажгли электричество, но та часть палубы, где после работы на скамейках отдыхают матросы, еще погружена во мрак. Требуется усилие, чтобы увидеть лицо соседа.

Откуда-то доносятся голоса штурмана и Бисо.

- Ну, теперь понял, что такое долгота и что такое широта? - это голос Лаврова. - Покажи меридиан! А параллель!

Да нет же ж, параллель!.. Ну, то-то... Ну, теперь определи, на каком градусе широты и долготы мы находимся.

Молчание.

- Мы проходим девятый градус западной долготы, считая от Гринвичского меридиана, и сорок четвертый градус северной широты - от экватора. Понял?

- А сколько градусов до Стамбула? - внезапно перебивает Бисо.

Теперь несколько секунд молчит штурман. Наконец он говорит с усмешкой:

- Ты хочешь сказать, в скольких милях мы от Стамбула?

- Да.

- До Стамбула еще около трех тысяч миль.

- Так много? - вздыхает матрос.

- Далеко? - спрашивает штурман.

- Очень! - проникновенным шепотом говорит Бисо.

Окончив занятия, Алеша Лавров идет в штурманскую. Бисо бродит вдоль борта, всматриваясь в темноту, изредка разрезаемую лучами португальского маяка.