Первая молитва (сборник рассказов) - Страница 88

В городской жизни — не так: здесь я со всеми нахожусь в духовных отношениях. И не то, чтобы просто нельзя, — это совершенно другой уровень взаимоотношений, это не подпадает под художнический анализ. Священническое служение никак не пересекается с писательским творчеством. Однажды в критической статье меня упрекнули, мол, наверное, столько знает о людях, а ничего не рассказывает. Это невозможно, потому что разные сферы. Разные участки сознания, души и духа задействованы и не соприкасаются. Все остается у аналоя. Отношения священника с прихожанами находятся в духовной сфере. Туда в сапогах не залезешь, а на землю это тащить бессмысленно.

Известно, что в священническом служении и в деятельности врача есть много общего. Однажды знакомый доктор рассказал, что для эффективной работы с больными он должен выстраивать некую стену между собой и пациентами. Чтобы, значит, не поддаваться эмоциям, чувствам, переживаниям. И спросил, выстраиваю ли я такую же стену между собой и прихожанами. Я объяснил, что с такой стеной буду никому на земле не нужен. Священник и живет, чтобы соболезновать, сострадать, сочувствовать, сопереживать. Чтобы взять на себя хотя бы часть человеческой беды. А лучше бы — всю беду. Но не по силам. Вот и призываешь помощь Божию…

— Став священником, как Вы смотрите на художественную литературу, описывающую духовный опыт человека, его терзания и переживания? Вы понимаете, где писатели фальшивят, где надумывают себе то, чего нет на самом деле?

— У писателя нет таких возможностей познания человеческой души, какие есть у священника — он и работает в области, которая ему открыта. Тут можно много рассуждать о роли искусства — это очень серьезный вопрос. Я беседовал с пожилыми монахами — людьми, вроде бы далекими от искусства. Они говорят, что Бог благословляет искусство как ступень к постижению духовного. Сразу попасть в мир духовный трудно, многим помогает вот такая ступенька. Через душевное к духовному двигаться можно, а через разум к духовному — едва ли. Собственно, к чему сводится искусство, если говорить упрощенно? Для наглядности обратимся к живописи. Художник воспевает Бога и его творения: будь то иконы, портреты, пейзажи, натюрморты, жанровые картины и т. д. Как говорили старые мастера, художник изображает мир таким, каким он хотел бы его видеть. А поскольку нормальный человек понимает, что лучше, чем Бог, он ничего сотворить не сможет, то и будет воспевать божественную гармонию. Если же он стремится разрушать гармонию, это уже служение не Богу, а другой стороне. Обычно за этим стоит либо душевное нездоровье, либо душевная нечистоплотность.

— Что стало толчком к тому, что Вы снова стали писать?

— Трудно сказать. Что стало толчком, когда я стал священником? Мы видим какие-то внешние обстоятельства, к примеру: 600 лет селу, надо было восстанавливать храм и т. д. А что за этим? А за этим — Бог так распорядился. Могу абсолютно искренне сказать, что роль художника мне теперь видится совсем по-другому. Человек что-то написал, но ведь знания о том, что он написал, умение это выразить, время и силы на это ему дал Бог. Что, собственно, тогда остается от автора? Я понимаю, что есть некое ремесло, нужно чему-то выучиться, к чему-то прислушаться — вот это, вроде, я сам все делал, но ведь тоже — с помощью Божией. В общем, Он даст — напишешь, не даст — не напишешь. Роль художника в моем представлении за то время, что я являюсь священником, сильно сдулась. Одно определенно — художник обязан служить Господу. Можно ведь так увлечься своими фантазиями, что не заметишь, как начал служить не Господу, а кому-то совсем другому.

— Как Вы для себя принимаете решения, о чем можно писать, а о чем нет?

— Я не могу это выразить словами. Это как будто бы внутри очень много весов. Бывает, что какие-то довольно эффектные эпизоды приходится выбрасывать, потому что они нарушают равновесие…

— О чем Вам пишут читатели?

— Они обращаются ко мне, в основном, не как к писателю, а как к священнику. Пишут о своих проблемах и горестях.