Перст судьбы - Страница 5

А что, если он все-таки придет? Узнает ли он в ней присяжного заседателя — одного из тех, кто загнал его за решетку? Она-то его узнает, в этом нет сомнений. Но ведь с того жуткого дня прошло почти три месяца, и распознает ли он в женщине-священнике женщину-заседателя? Тем более что она ни разу не надевала в суд свой пасторский воротник.

К воскресенью Андреа уже чувствовала себя увереннее; проведя утреннюю службу в собственной церкви, она пообедала на скорую руку и повела машину в Ред Блаф — поселок примерно в восьмидесяти милях от Альбукерке. Сидя за рулем, она повторяла про себя слова проповеди; хорошо бы, чтобы они дошли до осужденных и слегка их подбодрили.

Вокруг одноэтажного здания тюрьмы не было ни стены, ни забора, вид у нее был абсолютно мирный. У входа в зал для посетителей часовой проверил удостоверение пастора и проводил ее в небольшую часовню, устроенную так, что она годилась для любой христианской религии.

Войдя в часовню, Андреа услышала голоса, поющие псалмы; отец Пол говорил ей, что заключенные образовали свой хор, и тут она увидела с десяток мужчин, одетых в одинаковую форму цвета хаки, — они репетировали, стоя полукругом у пианино.

При виде женщины кое-кто из заключенных уставился на нее, не скрывая любопытства, но часовой сразу провел ее в небольшой закуток, вернее, отгороженный угол часовни, где она могла бы переодеться. Часовой объяснил, что это помещение с одним столом и двумя стульями используется также как исповедальня.

Часовой ушел, плотно прикрыв за собой дверь. Андреа раскрыла свой чемоданчик и надела белое церковное облачение, потом, захватив все нужное для службы, вышла в часовню. На часах было почти два, времени оставалось немного. Поставив у выхода складной стул (теперь у двери стоял другой часовой), она положила пачку листовок — это были ксерокопии ее проповеди и другие тексты, которые заключенные могли бы, уходя, взять с собой. У алтаря, рядом с кафедрой, она разложила на прямоугольном столике все необходимое для богослужения. Потом подошла к хору, представилась и попросила пианиста о том, чтобы хор начал и кончил службу пением гимнов.

Заключенные разглядывали ее с интересом: кроме посетительниц в дни свиданий, женщин здесь не видели, не говоря уж о священнослужительницах.

Ровно в два часа дня примерно два десятка мужчин разного возраста вошли строем в часовню и заняли места на стульях. Лукаса Гастингса среди них не было — она непременно заметила бы его.

Вздохнув с облегчением, Андреа кивнула хору, и заключенные запели. Дальше служба пошла своим чередом, и у пастора отлегло от сердца. После молитвы и причастия Андреа заметила, что часовой у двери впустил нескольких опоздавших; усевшись в самом последнем раду, они стали ее слушать.

И, только дойдя до середины проповеди — она как раз говорила о том, что и здесь, в тюрьме, можно совершать небольшие добрые дела, — она увидела ЕГО. Только у него было это запоминающееся лицо, эти блестящие темные волосы.

Секунду голос ее дрожал и она пыталась овладеть собой. Не спуская глаз с первого ряда, чтобы не видеть последнего, она наконец закончила проповедь.

— Можно расширить круг этих добрых деяний, можно добровольно помогать тому, кому в жизни повезло меньше вашего, — говорила Андреа. — Во всем мире столько страждущих, что каждому из вас найдется дело, причем в той роли, которую вы сами для себя изберете. Кстати, я привезла для вас тексты, из которых вы узнаете, какую пользу можно приносить людям вокруг вас. Вы можете разобрать их, уходя отсюда.

Потом она благословила собравшихся, хор пропел заключительный гимн, и мужчины шеренгой по одному покинули часовню. Гастингс тоже ушел, видимо, он не заметил ничего подозрительного — у девушки гора упала с плеч. Несколько заключенных подошли к ней, чтобы поблагодарить за слово, обращенное к ним, и пожать руку. Парень лет двадцати с заплаканными глазами задержался дольше остальных и, когда часовня опустела, спросил, не может ли он поговорить с пастором наедине. Он уже получил разрешение у часового.

Не успел парень войти в исповедальню, как заплакал навзрыд. Он просил, чтобы Андреа связалась с его матерью, передала, что он старается исправиться и умоляет его простить. Видимо, его письма к матери возвращались нераспечатанными.

Сердце Анди преисполнилось жалости к парню. Она записала адрес его матери и пообещала, что напишет ей и передаст все, о чем он говорил. Он долго с жаром благодарил ее, потом ушел. Андреа стала переодеваться, спеша вернуться в Альбукерке. День был долгий и утомительный, нервное напряжение, державшее ее с той секунды, когда она увидела Гастингса, теперь обернулось страшной усталостью.

Но, повернувшись, чтобы выйти из исповедальни, она увидела того, кто был причиной всех ее тревог. Он преградил ей дорогу. Андреа приросла к месту, едва дыша.

— Пастор Мейерс? — Голос, который она так и не смогла забыть, прервал тишину. — Можно вас на пару слов?

Она смотрела на него, не сводя глаз, — на большее была неспособна. Раньше она видела его только в строгих деловых костюмах, выбритым и лощеным. Теперь он был другим: облегающая тюремная форма позволяла разглядеть широкие плечи, хорошо развитую грудную клетку, под брюками угадывались мускулистые ноги.

Естественный запах, исходивший от него, нельзя было назвать неприятным, усики над верхней губой и бородка, скрывающая твердую нижнюю челюсть, придавали ему некоторый шарм. Взгляд ее скользнул по волосам: несколько отросшие теперь, они чуть вились на концах, падая на лоб и спускаясь с затылка.

Гастингс тоже разглядывал девушку, ее стройную фигуру и длинные ноги. Восхищенный взгляд не спеша переместился на аппетитные округлости под белым полотняным платьем, которые не смог скрыть даже синий жакет. Пока он так смотрел, ее бросало то в жар, то в холод.

Но вот его взгляд наткнулся на ее пасторский воротник, темные глаза сузились и стали черными как ночь. Красивое лицо превратилось в застывшую маску — таким она его видела, когда судья произносил приговор.

— Так это в самом деле вы, — сказал он ледяным тоном.

— Да, мистер Гастингс, — только и смогла она выдавить. Значит, узнал. Андреа попятилась назад и наткнулась на стул.

— За время фарса, который они назвали судом, я выучил наизусть вашу внешность, запомнил каждую черточку. Но этого воротника не было. Значит, пока я гнил в тюрьме, вам вручили символ святости?

Растерявшись, она глотала воздух, не зная, что сказать.

— Меня посвятили в сан священника более двух лет назад, но я не надевала этот «символ» в суд, так как дело было гражданское.

— А может, и стоило надевать. — Лицо его помрачнело. — Может, это помогло бы вам получить прозрение свыше. Бог мой, как мне нужна была ваша помощь!

Он сложил руки на груди, короткие рукава рубашки позволили увидеть, какие они мускулистые. Еще раньше она заметила поросль черных волос на груди, там, где была расстегнута верхняя пуговица.

— Что же привело вас в этот модный загородный клуб? Или, напротив, вы решили посетить трущобы и познакомиться с тем, как живут бесчестные, порочные типы?

Теперь Андреа изо всех сил сдерживала злость.

— Раз в неделю Духовная коллегия проводит здесь богослужения, — ответила она. — Сегодня была очередь нашей церкви.

Он нагло рассматривал ее лицо и фигуру, приводя ее в замешательство.

— Ну что ж, желая приумножить число верующих, ваша церковь поступила гениально — бросила вас в это скопище мужиков. Они могли бы разорвать вас на куски. Странно, что до этого не дошло.

Андреа не была готова с ним спорить, и теперь его злые нападки выбивали ее из колеи. За какие-то считанные секунды он проник за воздвигнутую ею защиту, даже разгадал ее страх перед этой поездкой в тюрьму, можно сказать — разоблачил ее.

— Собственно говоря, я здесь вместо Пола Ейтса, старшего священника, он ненадолго уехал из страны, — оправдывалась она.

Откинув голову назад, Гастингс разразился злорадным смехом. Часовой, успевший за это время подвинуться к исповедальне, повернул к ним голову, но Лукас Гастингс не обращал на это внимания.