Перст судьбы - Страница 12

— Правда почти всегда сильно действует на людей, — бросил он небрежно, — но прежде, чем мы начнем что-то обсуждать, давайте уточним один вопрос. Мне очень понравилось ваше окружение, это люди честные, порядочные и добрые, и я готов познакомиться с каждым поближе. Но — не сегодня.

Андреа вцепилась в один из стульев так, что пальцы ее побелели, и понесла его в кладовку. Лукас предупредительно открыл для нее дверь. Но, едва прислонив стул к стене, она поняла свою ошибку: когда она повернулась, чтобы выйти, то обнаружила Лукаса стоящим на пороге.

— Вы не представляете, как я ждал такого момента.

Он не иронизировал, он говорил серьезно. Андреа почувствовала, как забилось сердце: она знала, чего он хочет. Ей и самой давно хотелось его поцеловать — с тех пор как она увидела его в спортзале.

— Хотите сказать, что тюрьма способствовала вашему духовному росту, мистер Гастингс? — пробормотала она.

Его дьявольская улыбка только усилила ее нервозность: бывший арестант захлопнул за ней ловушку в собственном доме и сам ее стережет. И этот же человек умеет ее возбуждать. Он изменил ее представления о себе: оказывается, она такая же женщина из плоти и крови, со своими желаниями и потребностями, как все другие. Он пробудил в ней сексуальное желание — нечто такое, от чего она раньше отмахивалась. И своим исключительным, шестым чувством он это понял.

— На нашем последнем свидании вы называли меня Люк, дорогой, я отлично это помню.

Она перевела дух.

— Мы оба знаем, ради чего я так говорила.

— Да нет, это было не только ради спасения.

— Я с вами не согласна.

— Почему же? Стыдитесь признаться, что я вам тоже нравлюсь, не только вы мне? Это из-за вашего сана или моего прошлого? А может, замешано и то и другое?

Она попятилась в глубь кладовки.

— Почему вы больше не приезжали в тюрьму? Боялись повторения пройденного?

— Церковные службы в тюрьме — обязанность отца Пола, — процедила она сквозь зубы.

— И это правильно. Мужское исправительное заведение — не место для такой женщины, как вы. Как бы мне ни хотелось вас видеть, я готов был испугать вас до полусмерти, лишь бы вы больше не приезжали.

— Вы с успехом делаете это сейчас, даже не прикасаясь ко мне.

Он не отрываясь смотрел на ее губы.

— Это было моей самой большой ошибкой — я прикоснулся.

Андреа сунула руки в карманы, не зная, что предпринять.

— Не вижу никакого смысла в нашем разговоре. Мы ничего не добьемся.

— Не согласен, — он перешел на шепот. — Во время процесса ты наблюдала за мной, а я за тобой. Вижу, ты готова возразить, но это так, день ото дня мы узнавали друг друга все лучше и лучше.

— Это абсурд.

— С самого начала суда я понимая, что меня подставили и я проиграю дело, поэтому я занялся другим: я мечтал о тебе. О том, как хорошо было бы поговорить с тобой, прикоснуться к тебе и обнять. Но я был совсем не готов к тому, что мой темноволосый ангел как по волшебству окажется в тюрьме, упадет в мои объятия и подарит поцелуй, за который любой мужчина отдал бы жизнь.

Андреа ахнула: он говорил так, словно читал ее мысли. Он описал ее собственные чувства, ее ощущения. Но она не смела в этом признаться.

— Мне кажется, вы все понимаете неверно, это тюрьма на вас так подействовала?

— Наоборот, она мне многое прояснила.

— Вы не возражаете, если мы перенесем наш разговор в гостиную? Я чувствую, что здесь, в кладовке, у меня начинается клаустрофобия.

— Зачем же вы приезжали в тюрьму, где за каждым поворотом запирают решетку?

Его находчивость просто потрясала.

— Чего же вы хотите, мистер Гастингс?

— Люк. И вы прекрасно знаете, чего я хочу.

— Наверняка у вас есть женщина, которая...

Губы его сложились в гримасу.

— Их было несколько, но ни одна не запомнилась надолго. И уж тем более не добилась того, чего добились вы.

Видимо, это замечание можно было толковать по-разному, но она не стала вдаваться в подробности.

— А как насчет брюнетки, убитой горем, которую я видела в суде?

Лицо его приняло жесткое выражение.

— Это жена моего близкого друга, погибшего в авиакатастрофе несколько лет назад. Если я и питал к ней какие-то чувства, то лишь дружеские. Они совсем не похожи на то, что я испытываю к вам.

Андреа с трудом проговорила:

— Боюсь, что я вела себя как последняя дура и влезла в вашу личную жизнь.

— Это мой личный ад, а не жизнь. Вам не кажется, что вы непредсказуемы? Сначала вы голосуете против моего оправдания, потом бросаетесь меня спасать.

— Я понимала, что, если вы начнете конфликтовать с часовым, — она упрямо смотрела в пол, чтобы не видеть его, — это будет по моей вине, и не хотела этого. Вы и так достаточно... настрадались.

— Скажите, — начал он мягко, — наверно, вы были тем самым присяжным, который четыре часа меня отстаивал? Вы все так долго сидели в комнате для совещаний, что у меня появилась надежда.

— Боюсь, это закрытая информация, — ответила она уклончиво.

— Это были вы, — глаза его сверкнули. — Я это чувствовал.

— Я считала, что показания против вас предвзяты и вообще на вас слишком навалились. Нельзя было поверить, что человек вашего ума, знающий биржевой рынок, как вы, наделает таких ошибок. В это не поверил бы даже ребенок. Но в конце концов и мне пришлось проголосовать против — слишком весомы были улики.

После молчания, показавшегося ей бесконечным, он сказал:

— Спасибо вам за честность.

— Однако ваше поведение в тюрьме заставило меня усомниться в вашей невиновности. Кстати, чем дольше вы продержите меня в этом шкафу, тем больше я поверю в правильность приговора.

Его обычное, бархатным голосом произнесенное «ха-ха» лишь усилило его сексуальную привлекательность.

— Ну раз вы так обо мне думаете, я буду делать что хочу. Все равно репутация подмочена.

— Отодвиньтесь, мистер Гастингс. — Ее испугало собственное желание, то, что рядом с ним она теряет самообладание. Еще чуть-чуть, и она — в его власти.

— Не отодвинусь, что угодно, только не это.

— Мистер Гастингс, я — духовное лицо!

— Вы женщина, случайно ставшая духовным лицом. Кстати, сейчас на вас нет пасторского облачения. Почему вы его не надели, зная, что я приду? Думаю, вы ждали от этой встречи того же, что и я.

А может, он прав? — забилась мысль. Действительно, почему я не надела пасторский воротник? Андреа прогнала эту мысль и поменяла тактику:

— Если вы получите, что хотите, обещаете ли вы уйти и оставить меня в покое, навсегда?

— Да как же это возможно? Начиная с завтрашнего дня мы будем ежедневно видеться на тренировках, до самого матча!

— Я могу избавить вас от тренерства, для этого нужен один телефонный звонок, и только.

— Звоните. Вы восстановите против себя подростков, так как их команда проиграет соревнования. И все же не избавитесь от меня: я намерен стать активным членом вашей религиозной общины. Мы будем встречаться на репетициях хора, в кружке по интересам, на воскресных службах. Список можно продолжить!

Андреа поняла, что загнана в угол.

— Зачем вам это все? Вы даже не верите в Бога.

— Я верю в вас. Мое спасение давно уже в ваших руках, нравится вам это или нет.

— Ваше спасение!

— Я уже объяснял, что вы приехали в Ред Блаф в самые мрачные для меня дни, и я их не так-то скоро забуду.

Он произнес это тихо, и Андреа испугалась еще больше, чем раньше, — не его, а своих ощущений, вызванных этим голосом.

— Если вы прикоснетесь ко мне, я закричу. Мейбл услышит и вызовет полицию, и вы будете в тюрьме еще до рассвета.

— А я рискну.

Он придвинулся поближе; Андреа отступила на шаг и прижалась к одежде, висящей на вешалках.

— Прекратите, Люк. — Она возбужденно дышала, голос стал хриплым. — Ради Бога, мы же взрослые люди.

— Ммм, — он мычал от удовольствия, заключив ее в свои объятия и прижимая к себе. — Взрослые, и пользуемся взаимностью. Это прекрасно. Я буду целовать вас, Андреа Мейерс, и, если на небесах есть Бог, вы тоже меня поцелуете. Вы будете целовать меня, потому что вы этого хотите. И не можете с этим бороться.