Перпендикулярный мир (СИ) - Страница 10

Не видел всего этого Юрий Тихонович, не стал он оборачиваться на грохот разбитой ценности и не вспомнил вовсе, что лежало в хрупком сосуде. Не до того ему было.

Он ворвался в телефонную будку и, не дав себе ни секунды передышки, грохнулся на пол, дёрнул что было силы рычаг. Время понеслось и замелькало, словно пятнистый футбольный мяч…

Теперь-то Коркин был осторожен. Пригибаясь, он прополз вдоль забора, затаился в кустах, повертел головой и, никого не обнаружив, шмыгнул в соседний двор. Там он залёг за детской песочницей и оглядел местность. В висках стучало, ноги не слушались, двор кружился и подрагивал.

Ермилова не было видно.

Нигде!

Тихое блаженство снизошло на Юрия Тихоновича. Ушёл он от погони. Нет уже более лейтенанта. Пожил, покуражился — и будет. Теперь дай другим пожить.

Никто не мог уже помешать великим коркинским планам. Взойдёт солнце, и будет день — первый день новой жизни.

Впрочем, здесь авторы взяли на себя лишнее и сами сформулировали те неясные мысли, что бродили в голове Юрия Тихоновича. Ибо в ту минуту вряд ли был он способен па обобщения и высокие слова. Наверное, большинство красивых слов, сказанных знаменитыми людьми по случаю великих свершений — о Рубиконе хотя бы или о Париже, который стоит мессы, — всего лишь выдумка досужих летописцев.

К естественной радости Коркина примешивалось нечто серое и тяжёлое. Так после получения гонорара нас охватывает иногда тоска и безразличие — мы вспоминаем о задолженности по квартплате. Скучно стало Юрию Тихоновичу. Гонка по десятилетиям утомила его. Глаза слипались. Колоссальным усилием воли он заставил себя оторваться от борта песочницы, рывком бросил своё тело к штакетнику, перевалил через него и рухнул в траву.

…Голова раскалывалась. Знойный ветер из пустыни Гоби забрался в рот, да так и остался там, обжигая глотку и укалывая шершавыми песчинками.

Юрий Тихонович щурился от яркого утреннего солнца и пытался вспомнить, как очутился на газоне, где вывозил свой единственный приличный костюм. По кусочкам склеивал он события минувшей ночи.

«Куда я всё-таки забрался? — соображал Коркин. — Сначала дёрнул на двадцать. После встречи с Ермиловым добавил десятку, потом ещё пять. А дальше хоть режь — не помню. Рубанул рычаг, должно быть, на полную катушку. Хотел бы я знать, на что моя машинка способна. Чем чёрт не шутит — глядишь, и в двадцать второй век забрался. Оттого и развезло, Шутка ли…»

Юрий Тихонович отряхнул с костюма ночную пыль, умылся по-кошачьи и, стараясь держаться независимо, вышел на улицу. Первый же встречный развеет его неведение относительно пути, пройденного во времени. Но легко ли, подумайте сами, подойти и спросить: «Какой нынче год?»

Судьба в то утро была к нему благосклонна. У самых ворот стоял дворник с метлой образца двадцатого века; может быть, метла — бессмертное изобретение, вроде колеса? Юрий Тихонович набрался смелости и молодцевато спросил:

— Не скажете ли, какой нынче год?

Дворник смотрел на него с состраданием — ему тоже случалось забывать важные вещи.

— Одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой, — ответил дворник мягко и для порядка укоризненно покачал головой. — Май месяц и суббота, — добавил он. — Суббота — не работа, поди проспись!

Юрий Тихонович заплакал.

Дворник ласково похлопал его по плечу и отправился за шлангом. А Юрий Тихонович всхлипнул ещё раз, утёрся рукавом и побрёл к родному порогу.

Психологи утверждают, что на каждый отрезок времени человеку отпущена определённая порция эмоций. По-видимому, за минуту беседы с дворником Юрий Тихонович начисто исчерпал свой лимит но меньшей мере на сутки. Чем иначе можно объяснить, что он безразлично наблюдал за мальчишками, которые на его глазах раздирали в клочки машину времени. Они выковыривали из неё лампы и конденсаторы, носились по двору с блоками и панелями, наматывали на щепки тонкий катушечный провод. Две увитые лентами девочки прыгали через скакалки, приспособив для этого дела кабель. Шестилетний громила тащил к мусорному ящику кинескоп.

Юрий Тихонович медленно подошёл к будке. Он пнул ботинком останки машины, от удара с треском отвалилась приборная панель. Юрий Тихонович мёдленно склонился над ней и потрогал пальцем рубильник.

Рычаг стоял на отметке «ноль».

С того времени беллетрист Коркин не предпринимал больше попыток посетить будущее. Он оставил мысль писать фантастику и перешёл исключительно на документальную прозу. Машина была разрушена. Убегая ночью от лейтенанта Ермилова, Юрий Тихонович вместе с вазой потерял все свои схемы и расчёты. О том, чтобы их восстановить, ему было страшно думать: снова месяцы тяжёлого труда и лишений…

Но самая серьёзная причина была в ином: Юрий Тихонович потерял веру в будущее. Именно там он пережил самые неприятные мгновения своей жизни и, хотя всё закончилось благополучно, он не хотел бы вновь спасаться бегством. Ведь и в двадцать первом веке бег от милиционера не укрепляет здоровья человека.

Честно говоря, нам жаль Юрия Тихоновича. Но что значит судьба одного, пусть даже одарённого человека, по сравнению с теми возможностями, которые открывают человечеству путешествия во времени?

Мы искренне надеемся, что скептики, которые не верили прежде в машины времени, по прочтении этой истории изменили свою отсталую точку зрения самым решительным образом. А для тех, кто упорствует и по-прежнему считает, будто Юрий Тихонович никуда не путешествовал, а просто сидел в телефонной будке, слегка возбуждённый алкоголем, выложим наш последний козырь. Давайте подождём тридцать пять лет! Каждый, кто доживёт до тех дней, (дай вам бог здоровья), сможет прийти на Липовую улицу, и если он найдёт там пакет с солёными огурцами, разбитую вазочку и разбросанные ветром листы, — значит, авторы правы. Только, пожалуйста, вздремните после обеда и непременно дождитесь двух часов ночи, чтобы Коркин успел прибежать от универмага.

Огурцы, кстати, советуем попробовать: мы их приобретали на рынке с Юрием Тихоновичем и можем засвидетельствовать, что посол отменный.