Пересмешник. Всегда такой был (СИ) - Страница 3
Она не вспомнит, какого конкретно цвета его глаза, наверняка что-то обычное — серого цвета или обыкновенно-зелёного, или даже просто карие, главное — усмешка, которая плещется в уголках глаз. Бесконечная, бескрайняя усмешка. Молчит ли Вадик, говорит ли — усмешка всегда в его глазах, проецируется от губ и отражается в глазах. Пересмешник. Так называла его Алёшка.
Ветка и Вадик были детьми местного чиновника, который быстро рос по карьерной лестнице, был доволен жизнью и семьёй. Алёшке отец Веты, Трофим, напоминал Полкана из мультфильма «Летучий корабль» — такой же приземистый, с животом, маленькими руками, который всё покупал и покупал для своей Забавы Путятишны — жены Ангелины, — летучий корабль.
Ангелина, в противовес мужу, была высокая, с ярко выраженными формами, локонами, что спадали до поясницы и глазами перепуганной лани. Свекровь Галина Тимофеевна, глядя на внуков, тайком крестилась со словами: «Слава тебе господи— в мать пошли».
Моменты конфликтов в чете местного чиновника были известны всему городку — Трофим вытаскивал обширный гардероб Ангелины на улицу и поджигал его со словами: «Мало тебе, мало, всё тебе мало!», Ангелина, вызвав служебное авто и забрав детей, уезжала к маме, куда на следующий день приезжал Трофим и, с видом держателя царской казны, проходил по просторному дому тёщи, ведя переговоры со своей Забавой, после чего под щебетание: «Трофимушка, какой же ты лапушка, мой ненаглядный», — чета отправлялась в магазин за новым гардеробом для супруги.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды Вадька отказался сесть в машину с матерью, со словами: «Ну вас, от людей стыдно, не поеду никуда, футбол у меня», — и, повернувшись, ушёл, поигрывая кожаным мячом. Трофимушка с Ангелиной переглянулись и, решив, что, действительно, «от людей стыдно уже», пошли в дом, что, впрочем, не изменило традиции обновлять гардероб Забавы.
Вскоре Трофим стал районный чиновником, а потом и вовсе перебрался в область. Ветку забрали с собой, отправляя на попечение двух бабушек на лето. Вадьку же, учащегося старшей школы, было принято решение не трогать, тем более, что тягой к знаниям он не блистал, учился «на одном колене», предпочитая устраивать дискотеки и гонять на мотоцикле по окрестностям.
Окончив школу, Вадька поступил в институт, на который указал перст Полкана-Трофима, не проявляя рвения, всё же окончил его, но идти по стопам отца отказался, предпочтя вольные хлеба предпринимателя.
Собрав небольшую бригаду, он занимался обустройством дворов, производил тротуарную плитку, одним словом — брался за всё. Сторонних людей не привлекал, сам освоил хитрую систему бухгалтерии и расчётов, премудрости дизайна и рынка. Денежную помощь отца не принимал, однако от хлебных заказов с его руки не отказывался.
Алёшка прибегала в дом Тёть-Гали — бабушки Веты и Вадима, как к себе, проскакивая мимо со словами: «Драсьтётьгаль», — неслась вокруг дома к бассейну, который Трофимушка сделал на радость «ребятишкам», а по большей части, чтобы форсануть перед соседями и коллегами. У этого бассейна и проводили практически всё время Алёшка и Вета, пока не приходил Вадька на обед, чаще с приятелями, и не выгонял «пигалиц».
Алёшка побаивалась Вадьку, главным образом из-за пересмешек в его глазах и словах. Он никогда не шутил над девчушками злобно, не был груб, но Алёшка терялась и старалась быстрей убежать, схватив за руку Ветку.
Лет в четырнадцать Алёшке вроде почудились странные взгляды Вадьки в её строну, но она, хоть и была разносторонне-развитой и хорошо начитанной девушкой, вряд ли бы смогла интерпретировать подобные заинтересованные взгляды взрослого парня, да и не взрослого тоже. Тем более, что Вадька оставался всё такой же — насмешливый и как бы над «пигалицами». Даже его шутливое подмигивание и «Ууу», после чего Алёшка падала с перепуга в воду, было немного свысока.
В пятнадцать Алёшка чувствовала эти взгляды чаще, маловероятно, что кто-то ещё замечал их, сама Алёшка не так уж часто ощущала затылком, но, резко повернувшись, встречалась только с пересмешкой в глазах. Лишь только-только проявляющимся женским чутьём она чувствовала что-то, что витало в воздухе, когда Вадька сидел рядом, по обыкновению напевая или передразнивая маленьких товарок по компании.
Алёшка пришла после обеда, сознательно позже, в надежде, что Вадьки уже не будет, но, к своему удивлению, не застала Вету, зато увидела её брата с приятелем, играющих в нарды.
— Ну ладно, я пошёл, — сказал темноволосый приятель, — у тебя вон и компания нарисовалась, — смеясь.
Алёшка попятилась, собираясь уйти, отчего-то было страшно остаться наедине с Вадькой. Если даже при всех маленькие ушки Алёшки краснели от взгляда Вадьки, страшно было представить, какого цвета будет её лицо, подойди она ближе.
— Эй, Лина, подожди, куда ты убегаешь?
Алёшка остановилась, скорей от необычно произнесённого имени.
— Лина?
— Ну да, Лина, — Вадька стоял уже ближе, демонстрируя пересмешки вблизи. — Что это за имя для девушки… Алёшка? Лина. Ты будешь «Лина», для меня.
Она была Линой… для него… несколько лет, потом она стала Али.
Вдох. Выдох. Сон. Утро. Агент говорил, что он делает всё что может, но нужно время.
В этом пыльном городке некуда себя деть. Нечем занять…
Проекты, требующие завершения, расчёты, доведённые до идеального состояния. Мир цифр был безопасным: лаконичным и безэмоциональным, выверенным и симметричным. Всегда есть закономерность, рациональность…
«Хай».
«Хай».
«Ты все ещё в том городке?»
«Да».
«Он настолько хорош?»
«Кто?» — потому что на мгновение вспышка памяти под веками Али превратилась в череду воспоминаний, и пересмешки в глазах.
— Ну же, давай, просто держи меня за руку, не отпускай.
— Я ничего не вижу, не бойся.
— Ты напугала меня, глупая.
«Город».
«Город… Нет, обыкновенный город. Пыльный».
Ходить по окрестностям стало привычкой. В лёгких хлопковых платьях, простых сланцах, вне образа, в огромной шляпе, каждый день Али проделывала свой путь, фотографируя, меняя ракурсы и фокусы.
Щеки Али не покрылись загаром, как и ноги, которые она открывала, наряду с плечами, ей хотелось быть загорелой, но её белая кожа лишь становилась багрово красной, а потом снова бледнела.
Али улыбалась, когда нужно и кому нужно, она проводила вечера в одиночестве своего дома на старом крыльце, читая что-нибудь лёгкое и мало эмоциональное. Это было верно. Симметрично. Главное — никаких лишних эмоций, она хорошо запомнила эти слова, навсегда.
Али не привыкла к духоте, она жила в тропическом климате, жара ей привычна, ноне духота. К тому же, Али передвигалась на автомобиле с кондиционером, в её квартире есть кондиционер, в офисе есть кондиционер. Здесь у Али нет машины, нерационально покупать автомобиль, если через некоторое время уедешь из этой местности навсегда, нерационально ставить кондиционер в доме, который выставлен на продажу…
Она шла по улице, перекинув через плечо большую пляжную сумку, неся фотоаппарат отдельно, иначе сумка выглядит слишком тяжёлой, перегруженной, не симметричной. Шляпа с огромными полями не спасала от духоты, как и солнечные очки с большими поляризованными стёклами не спасали глаза от слепящего солнца. Немного прикрывала от прямых солнечных лучей абайя из натурального шёлка, но не спасала от удушающей духоты, которую, впрочем, удавалось контролировать, ровно до того момента, пока рядом не остановился большой автомобиль с пересмешкой в глазах.
— Лина, давай подвезу.
— Добрый день, спасибо, не надо.
— Лина, ты обгорела… не чувствуешь?
Алешка сидела у бассейна, погрузившись в затерянный мир, не замечая никого и ничего вокруг. Вету уже давно позвала бабушка, так что Лёшка одна коротала время, впрочем, не ощущая одиночества, когда почувствовала, как ткань скользит по её плечам, укрывая ноги и кутая шею.
— Ты обгорела, Лина, ты не чувствуешь?
— Эм… нет, спасибо.