Пересмешник, или Славенские сказки - Страница 50
Пришли они в то великолепное здание, и там на месте заклятия отрицался Аскалон богов и своих родителей и после дал на душу свою рукописание. Возрадовался тогда ад, и все бесы торжествовали в сие время; после положили на него печать со изображением и с именем Сатаны.
Гомалис, окончив сие радостное для себя дело, поручил исполнить ему первое такое приключение.
- Слушай, возлюбленный мой Аскалон,- говорил он ему,- те люди, с которыми ты теперь обитаешь, суть не купцы. Кидал владетель некоторого города, подле границы китайской, который называется Омар, а Ранлий первый министр того государства и опекун Кидалов.
Артаира, мать сего владетеля, еще при жизни мужа своего, храброго государя Клаига, влюбилась чрезвычайно в своего сына и желая совокупиться с ним плотски, но страх и позорная молва удерживали ее от того до самой смерти Клаиговой; а теперь, когда уже не опасается она власти мужней, то положила непременно исполнить свое желание. По смерти отца своего сел Кидал на родительском престоле, и первое, к великому своему беспокойству, приметил в матери своей сию порочную к себе страсть и, размышляя очень долго сам с собою, предприял не открывать того никому, а как возможно стараться самому отвратить родительницу свою от сей презренной всеми любови.
Артаира, под видом советования своему сыну, посещала его каждый вечер, старалась всегда в такое время, в которое был уже он на постели. Кидал весьма долгое время пренебрегал сие неистовое предприятие матери своей и укорял ее беззаконием, устрашал за сие божеским гневом и всем адским мучением. Наконец внезапно почувствовал в себе слабость и узнал, что и в его сердце вселилась сия порочная страсть, и в одно удобное к тому время едва воздержался от сего непростительного греха; ибо Артаира, оставив всякую благопристойность, была перед ним весьма дерзкою.
Кидал, увидев, что сил его недостает к воздержанию, открыл сие Ранлию, которого строгая добродетель и весьма просвещенный разум тотчас изобрели средство к утушению сего неистового пламени в двух единой крови сердцах. В тот же самый вечер сел он на корабль, к чему пригласил и Кидала, и, так приехав на сей остров, остался тут воздерживать Кидала от такого греха, который никогда без наказания не останется.
Артаира теперь в великом отчаянии и прилагает все силы, чтобы найти своего сына ко исполнению своей страсти. Ранлий живет под покровительством богов, и добродетель его столь велика, что мы, сколько ни стараемся, никак не можем ее поколебать; он уже почти отвратил Кидала от той страсти и теперь старается привести его к большему почитанию богов. Остается весьма короткое время, в которое можем мы еще искусить Кидала; без Ранлия согласится он на требование материно. Сей грех весьма редко случается на свете, и для того, кто доведет из нас смертных ко оному, тому бывает великое награждение от князя всех духов.
Аскалон понял из сего описания, какая услуга надобна от него Гомалису, ибо он ни о чем больше не помышлял, как о злодействах и смертоубийствах.
- Я догадываюсь,- сказал он князю духов,- надобно тебе, чтоб я убил Ранлия, для того что вам к нему прикоснуться не можно. Сие в угодность твою охотно я исполню и обещаю, что завтрашний день увидишь ты меня в сем месте с головою незнакомого мне чужестранца.
Гомалис был тем весьма доволен и приказал вывести Аскалона на поверхность острова.
Сей злодей человеческого рода еще при первом свидании старался узнать, имеют ли великую преданность к Ранлию его слуги и с охотою ли они повинуются его власти, и узнал, что они поневоле пребывают заключены на сем острове и принуждены претерпевать все, лишася своих родителей, жен и знакомых и оставив детей и домы. Итак, обнадежил их своею милостию, обещал наградить каждого и дать им свободу, уверил, что отвезет их в отечество, и тем склонил каждого на свою сторону.
Как солнце стало уклоняться и ночь готова уже была взойти на небеса, Ранлий, которого рок вел уже к концу его жизни, пригласил с собою Аскалона и пошел в некоторое приятное место с оным прогуляться. Намерение его состояло в том, чтоб дать наставление Аскалону к исправлению зверского его нрава и весьма вредных склонностей.
Пришед во уединенное место, только что хотел было он произнести похвальное свое намерение в действие, но неистовый Аскалон предупредил его желание и, выхватив весьма поспешно свой меч, лишил невинного и добродетельного Ранлия жизни. И как только отрубил ему голову, то нечаянно увидел, что пристали к острову и весьма близко к тому месту, где он находился, два большие и военные корабли; с оных воины выскакали весьма поспешно на берег и рассеялись по всему острову. Те, которым случилося напасть на Аскалона, подхватили его и тотчас представили к некоторой женщине, которая была весьма прекрасна и одета в воинскую одежду; она шла еще тогда с корабельной лестницы, поддерживаема двумя храбрыми воинами. Как скоро увидела Аскалона, обагренного кровию и держащего в руках голову.
- Увы, милосердые боги!- возопила она тогда отчаянно.- Не накажите меня еще большим несчастием, которого уже сил моих сносить недостанет!
Потом приблизившись к нему весьма робкими стонами, спрашивала:
- Скажи мне, незнакомый, государь ты или подданный, варвар или законный отмститель умерщвленному тобою человеку?
- Государыня моя,-отвечал ей Аскалон,- ты не имеешь никакого права требовать отчета в моих делах. Подданные твои воины поступали со мной весьма дерзко, за что или они, или ты претерпишь достойную месть; не думай, что я бессилен и не в состоянии отмщевать тому, кто весьма нагло со мною поступает, чему в доказательство служит держимая мною голова; всякий не избежит сего рока, если дерзнет отнять у меня данную мне от богов волю.
Сии произнесенные Аскалоном слова показались Плакете, так называлась сия женщина, отчаянного и находящегося еще в ярости по отмщении человека, чего ради предприяла было она обойтись с ним как возможно ласковее. Но в самое это время пришли несколько из воинов и объявили ей, что нашли они еще пять человек на сем острове и двух женщин, им служащих. Потом увидели идущего к себе Кидала, и как узрел он в руках Аскалоновых голову, то тотчас узнал, что оная отнята была у его опекуна. В одну минуту прослезился и начал весьма неутешно плакать; в сей злейшей горести не мог произносить слов, чтоб уведомиться о несчастной судьбине Ранлиевой. Наконец собравшись несколько с силами, упал на плечо к Аскалону и говорил ему следующее:
- Скажи, любезный мой друг, какие варвары приехали на сей остров, и сия прекрасная женщина, которая, думаю, повелительница над оными, мне кажется, превосходит лютостию своею всех свирепых зверей на свете. Неужели сей незлобивый и добродетельный муж Ранлий при первом свидании приключил ей столько досады и огорчения, что она велела отнять у него жизнь таким мучительным образом? Праведное небо! На что ты в такое прелестное тело вложило варварскую душу, что ни леты, ни смирение, ни добродетель, которую имел в себе мой предводитель и питомец, не могли привести ее к сожалению о нем!
Так, сударыня,- продолжал Кидал, обращался к Плакете,- называю тебя тиранкою и вместо обыкновенного к вашему полу почтения и преданности чувствую омерзение и отвращение за учиненное тобою зверство.
Плакета, слушая сии слова, пришла в превеликое удивление и ожидала на оный ответа от Аскалона, которого ни стыд, ни совесть тогда не трогали, и он весьма спокойным образом говорил Кидалу сие:
- Я удивляюсь твоему малоумию и приписываю его не иному чему, как молодым твоим летам и не созрелому еще разуму; вместо чувствуемой тобою печали и ненависти должен ты благодарить Ранлиева убийцу. Боги вручили тебе правление народом, о котором должен ты иметь всякое попечение, но вместо оного бросил престол, последуя сему грубому и своенравному старику, заключил самопроизвольно себя на сем острове, предпочел неволю- короне и сделался из самовластного господина- слугою; или ты не представляешь никогда, что разоряются твои подданные, утеснены будучи, может быть, каким-нибудь налогом или неправедною войною; терпят жестокие гонения, лишася своего защитителя и покровителя; может быть, всякий день проливают слезы, ожидая твоего к ним возвращения; а ты столь жестокосерд, что никогда о них и помыслить не хочешь, за что, конечно, получишь ты от бога и от природы жестокое наказание. Уехал ты сюда для воздержания себя от некоторой известной тебе и мне порочной любви. Сие глупое намерение достойно смеха и должно предприято быть закоренелым в старых людях своенравием. Не мог ли бы ты воздерживать себя, владея народом, и мне кажется, что удобнее можно преодолеть себя тогда, когда великие дела занимают больше твой разум и почти выгоняют из памяти всякое пристрастие. Я убил Ранлия, ненавидь меня, а к сей незнакомой героине имей должное почтение, ибо мы оба не знаем еще ее сложения.