Перешагни бездну - Страница 174

—  Они и не проедут. А головы привезти вам, хозяин? — гово­рил о головах Малик Мамат с полнейшим  равнодушием. Навер­ное, он проявил бы больше оживления, если бы речь шла о заказе на мешок моркови или арбузов.

—  Прикажите похоронить их с головами. Безголовые не най­дут дорогу через мост Сыръат в рай. А теперь прикажите привес­ти мне коня.

—  На вашем коне, хозяин, уехал тот раджпут с усами. При­кажете догнать его и... чтобы он больше не крал коней!

—  Совсем забыл. Я сам ему дал коня. Приведите другого.

Уже совсем стемнело, когда Сахиб Джелял слез с низкорос­лого белуджского конька у самой двери дворца-сарая мастуджского повелителя.

Громадный, неуклюжий Гулам Шо метался черной тенью по тронному залу. Он рычал и хрипел, временами гулко ударяя себя в грудь огромными кулаками. Он не знал, что происходит. Он не понимал, что происходит! Придворные разбегались. Слуг он сам разогнал. Дворцовая челядь и юные жены попрятались.

Он вопил:

—  Клянусь, бездельники сидят сусликами в норах! Они дрых­нут, когда боятся, дрянные сурки!

Гулам Шо сам боялся. Всего боялся. Буквально трясся от страха. Он боялся ин-глизов, которые с часу на час могли появиться на перевалах. Боялся читральского низама, давно точив­шего зубы на Мастудж. Вождя вождей, бежавшего якобы на се­вер, но все еще страшного и опасного. Гурков, уезжавших на похороны своего старейшины, но появившихся уже в двух днях пути от Мастуджа. Тибетского доктора Бадмы, который был здесь со своим колдовством и темными заклинаниями и которого никто не видел со дня гибели гурков. Это было страшнее, чем если бы его видели. Но больше всего Гулам Шо боялся Белой Змеи, кото­рая приказывала и повелевала именем Живого Бога.

Дрожащими пальцами его величество мял в руках большей пакет, судя по форме и печатям, исходивший из Аигло-Индийского департамента.

—  Нет, нет! Не подходите! — вскричал Гулам Шо, увидев пе­реступившего порог Сахиба Джеляла. — Нет! Совершенно секрет­ное предписание. Ужасное предписание! А... а... Но вас, однако, оно не касается.

Он никак не решался сказать, что это за предписание. С одной стороны, он хотел посоветоваться с Сахибом Джелялом, с дру­гой — просто боялся его.

Времени для раздумий не оставалось. Сахиб Джелял бесце­ремонно отобрал пакет, вынул бумагу — пакет был уже вскрыт — и, склонившись к огню, горевшему в очаге, начал читать, инстинк­тивно отодвигая присуиувшегося вплотную и сопевшего прямо в ухо Гулама Шо.

—  Иншалла! — проговорил    медленно   Сахиб  Джелял.— Нож дошел до кости.

Он читал и перечитывал предписание департамента, совершен­но официальное, за подписями и с печатью. Царю Мастуджа пред­лагалось немедленно доставить госпожу Монику-ой Алимхан под усиленной охраной в город Пешавер в канцелярию Англо-Индийского департамента. «При малейшей попытке с чьей бы то ни бы­ло стороны помешать выполнению предписания не останавливать­ся перед крайними мерами».

—  А что такое — крайние меры? Вы знаете, ваше величество?

—  Я пойду к Белой Змее. Она допустит меня к себе. Я покло­нюсь ей, невесте Живого Бога, и попрошу...

—  А если она не поедет?

—  У меня нет выбора! — закричал  Гулам Шо. — У меня мало воинов, у меня половина    воинов разбежалась. У меня нет сил. Я пойду в тот час, когда в подворье только бабы. Белая Змея пользуется уважением. Она никого не боится, и у неё нет охраны. Я заберу её, посажу на лошадь...

—  А если поднимутся крик и вопль. Со всех сторон сбегутся исмаилиты. Они же разорвут вас в клочья...

—  Англичане не простят мне, если... Англичане вздернут меня, если я не искуплю всех бед... Искупление — эта Белая Змея... — Он забегал по комнате, потрясая  кулачищами. Вдруг он подбе­жал к Сахибу Джелялу. — Или мое царство, или Белая Змея! Но что это?

Он бросился к дверям и прислушался. Он слушал горы и до­лины до боли в ушах.

И он действительно расслышал в закатной мгле глухие удары.

По скалам и ущельям многоголосым эхом раскатилась дробь выстрелов. Гулам Шо схватился за сердце, упал на кошму, забил огромными ногами и захрипел: «Они!.. Убит! Убит!»

Тотчас же он сел и, тараща глаза, спросил:

—  Я — царь. Они не посмеют меня повесить?

Сахиб Джелял с сожалением смотрел на Гулама Шо и декла­мировал:

                   То передними брыкал ногами он.

                   То ревел, щеря зубы, часами он.

                   То со львом он гордо равнял себя.

                   То ужасным драконом считал он себя.

Не обращая больше внимания на мечущегося Гулама Шо, Са­хиб Джелял еще раз прочитал предписание. Ему бросилось в гла­за, что под ним стоит подпись не    Эбенезера Гиппа, а чья-то другая.

— Значит, службе его пришел конец, — удовлетворенно про­бормотал он. — Но она... прелестная мисс Гвендолен! — Совсем не к месту он вздохнул и посмотрел    на Гулама Шо. Тот все еще прислушивался к звукам спустившейся на долины ночи.

—  Что бы это могло быть? Кто-то стрелял.

Сахиб Джелял тоже прислушивался к тому, что делалось сна­ружи. Он первый услышал быстрые, легкие шаги многих спеша­щих людей. Огромными звериными прыжками Гулам Шо бросил­ся в самый темный угол и затаился там.

В тронный зал ворвались толпой косматые, растерзанные белуд­жи. Они оглушили воинственными призывами, звяканьем железа, щёлканьем винтовочных затворов. С воплем «Бей! главарь их Малик Мамат подскочил к Сахибу Джелялу и, метя пол концом распустившейся огромной своей чалмы, поклонился в пояс.

—  Сделано, хозяин! Вот кровь на клинке. Смотри.

—  Что скажешь, воин? — спросил  Сахиб  Джелял. Видимо, ему нелегко было сохранить невозмутимость.

—  Ты не позволил показать тебе их головы. Они остались там. Ножи у белуджей наточены, режут чисто. Стервятник не ждал нас на дороге. Белуджские орлы налетели сверху. Проклятые не успели снять с плеч оружие... Белуджи прыгали, крюками стаски­вали с копей. Сколько у нас теперь коней! Много коней. Белуджи резали, кололи. Кровь там, на мастуджской тропе. Всех кончили. Один дьявол хитер. Поднял коня на дыбы. Крутился бесом. Стре­лял. Метко стреляет, пёс. Был бой. Мы заползли в камни. Мы то­же стреляли. Погас светильник жизни нашего Карима. Мы стре­ляли. Мы закопали мертвых вместе с головами. Они не упадут с моста Сыръат... Пусть идут в рай... Мы вымыли камни на тропе. Нельзя, чтобы шакалы лизали кровь мусульман...

Он все выкрикивал слова и потрясал саблей и винтовкой. Са­хиб Джелял стоял все такой же прямой, спокойный. Обычный противный, одуряющий холод вползал снаружи. Ноги белуджей хлюпали в слякоти мокрой грязи, натащенной со двора через по­рог. Грязь была в неприятных темных красных пятнах. Гигант­ской глыбой Гулам Шо серел в углу.

—  Эй, царь, что ж? Смотри, у тебя стены увешаны  ружьями да мечами. Бери же в руки оружие, ты, потомок Александра! За­щищайся!

Головы белуджей повернулись как одна. Снова воинственный вопль наполнил зал. Гулам Шо медленно вышел из угла, согбен­ный, жалкий, к очагу.

Сахиб Джелял молитвенно провел руками по бороде.

—  Слава тебе, белудж Малик Мамат!  Храбрость и  мужество твоих смельчаков заслуживают награды. Я не спрашиваю, сколь­ко пуль съели проклятые стервятники Ширмата. Я не спрашиваю, сколько белуджей сложили головы  в схватке. Цену крови племя белуджей получит сполна вот с него... с царя...

—  Не будем    скорбеть    о тех, жизнь    которых прервалась,— с мрачным спо-койствием проговорил Малик Мамат.— Да оплачут их матери и жены!

—  Чем дольше живет человек, тем больше у него врагов, чем скорее умрет человек, тем больше у него друзей. А где тот радж­пут с длинными усами, наш друг?

Малик Мамат растерянно сдвинул чалму на лоб и откровенно почесал заросший космами затылок.

—  Не доглядел  я...  В темноте мои воины  не разобрали... Мы его тоже похоронили, приставив голову к гулову. А деньги... они вот...

Нехотя он протянул кошелек Сахибу Джелялу.

—  Оставь себе... Не пришлось Бхату купить себе дом и волов. Пусть купит храбрейший из белуджей. Добавь золотые к цене крови, которую ты возьмешь с этого храброго царя.