Переизбрание академика А. Н. Несмеянова президентом Академии наук СССР на Общем собрании АН СССР 13 - Страница 23

Я совершенно согласен с Александром Николаевичем, что если выделять наиболее важные отделы науки вообще в данный момент, то это есть, с одной стороны, физика, ядерная физика, с другой стороны, биология. Если говорить о ядерной физике и физике вообще, я хотел бы сказать несколько слов.

Я с некоторым удивлением обнаружил, что представитель Института философии, академик Деборин, с удивлением, как он говорит, впервые узнал о положении нашей науки только из доклада Александра Николаевича. Положение с соотношением между нашей наукой и наукой заграничной правильно отражено в докладе Александра Николаевича. Мы все хорошо знаем это. Я бы сказал, что здесь нам надо отметить две вещи. Во-первых, — «узость» по сравнению с американской физикой, потому что наша физика далеко не на всех участках сколько-нибудь равномерно замещена, не везде идет активная работа. Даже если говорить о ядерной физике, то ядерная физика небольших энергий, не предельно больших, и та находится в Академии в очень неблагоприятном положении.

Во-вторых, совершенно верно сказано, что не была открыта ни одна элементарная частица, ни один трансурановый элемент. Здесь положение заключается в следующем. С одной стороны, наша физика имеет, безусловно, большие реальные успехи. Мы действительно находимся на уровне мировой науки, это мы должны твердо сказать. Но если брать основные, крупнейшие открытия и если брать основные физические идеи, которые дают направление работы (я не говорю о таких кардинальных идеях, которые определяют направления на столетие, как теория относительности и квантовая теория, но даже о таких, которые появляются раз в два-три года и дают какое-то направление на относительно небольшой отрезок времени), то, к сожалению, нужно признать, что такого рода руководящие идеи до сих пор идут из-за границы.

Мы очень быстро их осваиваем, мы не просто их копируем, часто идеи, которые там высказываются в зародыше, мы можем взять и не просто скопировать, а изменить, развить, активно их преобразовать, но все-таки творческая инициатива до сих пор идет оттуда. А мне кажется, что когда мы ставим задачу догнать, когда мы ставим эту действительно острую задачу нашей науки, необходимо в кратчайший срок изжить это обстоятельство, довести науку до того, чтобы и в творческих новых элементах мы шли в первом ряду. Это главная задача, которая перед нами еще стоит и отнюдь не решена. Просто распоряжением этого не сделать.

Другая фундаментальная область — биология, и я буду о ней говорить, потому что я согласен с Александром Николаевичем, что задача Академии объединять различные науки, а не просто, чтобы они «рядом сидели, не объединившись».

Я убежден, что подобно тому, как в первой половине нашего века, да и сейчас еще, ведущей наукой естествознания была и есть физика, так в ближайшем будущем, во второй половине века, такой наукой сделается биология. Она сделается ведущей потому, что сейчас все указывает на то, что мы накануне чрезвычайно фундаментальных преобразований в биологии самого разнообразного порядка. Тут и задачи фотосинтеза, который может совершенно по-другому поставить вопросы, связанные с экономикой сельского хозяйства. Тут и проникновение в биологию физических и химических методов, из которых электронный микроскоп и меченый атом есть только скромное начало. Проникновение этих методов исследования в специфическую биологическую область обещает дать очень много для понимания сущности основных биологических процессов в ближайшем будущем, дать это с выходом в практику, понимая под этим медицину и прочее.

Наконец, в биологии наступила «рубежная эпоха», поскольку значительной совокупностью коллективных работ биологов — генетиков, биохимиков и биофизиков, — к сожалению, целиком ведущихся за рубежом, обнаружена материальная основа носителя наследственности. Результаты работы генетиков, на которые, начиная со времен Менделя, они должны были выходить косвенным путем, теперь можно будет получать, используя это открытие.

Все это свидетельствует с несомненностью о том, что перед биологией раскрываются необычайные перспективы, что в ближайшие десятилетия она станет основной, ведущей наукой, ибо задачи биологии не менее важны, чем задачи ядерной или атомной физики в наше время. Если это констатировать, то нужно при этом сразу же дать возможность развитию этого дела. Что же мы видим?

Вопрос об Институте радиогенетики стоит уже около двух лет, но пока никакого сдвига нет. У нас есть институт, носящий имя Института генетики, но известно, что там научной генетикой не занимаются.

Я уже обращал внимание на то, что помимо значения чисто биологического, научного, это может иметь трагические последствия в смысле охраны здоровья населения. Развертывание громадного строительства атомных станций ставит очень остро вопрос относительно влияния радиации на человека не только в смысле лучевой болезни, что в каком-то отношении у нас исследуется, но в смысле генетической наследственности, что является наиболее острой, наиболее неясной, наиболее опасной стороной, а ведь в этом отношении у нас ничего не делается.

Известно, что с генетикой дело у нас обстоит чрезвычайно скверно, но и в других областях, скажем в вопросах эволюционной морфологии, вопросах физиологии, также не очень благополучно. И не во имя того, чтобы воздать какое-то возмездие за прошлое, но во имя того, чтобы дать возможность действительного становления, действительного развития нашей научной биологии, перед которой встают громадные задачи, нужно прямо и честно сказать, что то, что было сказано на сессии ВАСХНИЛ в 1948 г., не соответствует действительности. Это наш долг. Кадры биологов, «благодаря» этим тяжелым годам, чрезвычайно сузились. Сейчас надежда на молодежь. Но молодежь обучается потрясающим образом. Мы обязаны сказать и об этом. Если мы не скажем, что то, чему была объявлена анафема, к чему приклеивались ярлычки — есть наука, и наша наука не будет этим заниматься, то положение отставания, которое мы сейчас имеем в биологии, будет закреплено надолго.

Может быть, нужно просить Президиум Академии созвать специальное собрание по этому поводу. Но, несомненно, что-то нужно сделать и сказать. А то, действительно, положение такое, что академик Лысенко может говорить, что мичуринская биология это и есть эквивалент материалистической биологии. Между тем то, что академик Лысенко называет мичуринской, материалистической биологией, с моей точки зрения, является злейшей карикатурой на диалектический материализм.

Мне кажется, что очень удачно Александр Николаевич, говоря относительно разных дисциплин, сказал о том, что каждой науке нужно иметь хороший компас и хорошие средства передвижения. В разных науках они разные, но у наших философов есть только компас и нет средств передвижения. Многое из того неблагополучного, чем характеризуется положение на фронте философской науки (я не буду касаться других вопросов), определяется тем, что там очень хороший компас приделывается к первобытной телеге, а первобытная телега тормозит современные реактивные самолеты. Что это значит? Это значит, что до сих пор философы, пытаясь говорить о философии, исходили в лучшем случае (повторяю, в лучшем случае, потому что не всегда так) из физической науки прошлого века, в то время как перед нами стоят чрезвычайной важности острые вопросы продвижения вперед новой физической теории, потому что именно в продвижении вперед залог будущего, будущее зависит от развития физической теории. Сейчас у нас физическая теория — один из лимитирующих моментов, и на ней нужно сосредоточить творческое внимание.

Хотелось бы сказать в заключение, что сегодняшнее собрание касалось главным образом научных вопросов, а вопросы организационные мало затрагивались. Но мне кажется, что организационные вопросы чрезвычайно важны, и если не на этом Общем собрании, то надо где-то поставить эти вопросы, такие, как вопрос об изжитии бюрократизма в Академии наук, начиная со снабжения, с приема кадров, и кончая тем, что не проводятся в жизнь постановления общих собраний отделений.