Переиграть войну! Пенталогия (СИ) - Страница 4
– Саша, нам нельзя здесь оставаться. Здесь не… те, кто его подстрелил.
– Давайте.
Незамеченные немцами, мы подняли на руки Игоря, спустились с холма и, словно лоси в пору гона, снося все на своем пути, понеслись к лагерю.
В лагере нас встретила непривычная тишина. Мы дотащили Игоря к тенту, под которым Док уже разложил свои инструменты.
– Серег, тут такое дело… – начал было я, но повелительный взмах руки нашего врача показал, что в данный момент это лишнее.
– Ну, докладывайте, – встретил нас с Люком командир.
– Саш, а что со «Скорой»?
– Аварийный канал пустой. Я Казачину еще двадцать минут назад гонцом к базовому лагерю послал.
Из-под медицинского тента донесся громкий крик, полный боли. Лицо Фермера перекосила кривая гримаса:
– Куда его?
– В живот навылет.
– Дробь?
– Нет. Из пулемета.
Брови Саши взлетели вверх.
– Да, командир. Из «эмгача», – подтвердил мои слова Люк. – Мы вначале подумали, что это реконструкторы или киношники, но они у нас на глазах машину расстреляли. Мы заныкались на всякий случай, а Игорь на дорогу вылез и к ним пошел… – Было видно, что Люку тяжело рассказывать, и я продолжил за него:
– У Пака рации не было. Я и забыл, что он ее не взял. Пока прочухались и собрались его позвать… Короче, одна очередь – и все.
– Да откуда здесь пулеметчики эти сраные?! – загрохотал Фермер. – Да я этим бульбашам!
– Командир, это были немцы.
– Какие такие немцы?
– Обыкновенные. Фашистские. Вермахт.
– Что?
– Можешь мне верить или не верить, но похоже, что мы провалились во времени и сейчас на дворе одна тысяча девятьсот сорок первый год. Можешь хоть у Люка спросить, если мне не веришь.
– Но это же фантастика какая-то!
Слово взял Люк:
– Насчет провалов во времени я не уверен, я в этом не Копенгаген. Но стволы у них не игрушечные, уж можешь мне поверить!
К нам подошел Док, вытиравший окровавленные руки спиртовыми салфетками:
– Короче, так, парни, если мы его не доставим в больницу в течение часа, то Паку кирдык. Как врач говорю. Все, что я мог сделать, я сделал, но его надо оперировать. А я не имею права делать операцию в таких условиях.
Фермер задумчиво почесал затылок, посмотрел на Дока. Потом – на нас с Люком… Но сказать ничего не успел, поскольку заголосила его рация, которую он в лагере использовал без гарнитуры:
– Казачина вызывает Фермера. Дядя Саша, ответь!
– Фермер в канале, слушаю тебя.
– Дядя Саша! – Голос Ивана, слегка искаженный динамиком, был взволнован. – Дядя Саша, базы нет. Как понял, базы нет!
– Спокойней, Ваня, а что есть?
– Ничего нет. Ни плаца, ни асфальтовых дорожек, ни палаток. Дот, у которого вчера знамя поднимали, помнишь?
– Да.
– У меня такое ощущение, что его вчера только взорвали. И… – тут из динамика послышался всхлип, – я туда заглянул… А там мертвые… Наши, красноармейцы!
– Понял тебя, Ваня. Давай. Сопли подбери и возвращайся. Да иди аккуратнее, не напорись, смотри, ни на кого. Отбой.
– Саш, – глядя ему в глаза, начал я, – собери всех…
Когда ребята расселись вокруг нас, я обвел друзей взглядом и, глубоко вздохнув, начал:
– Вы, конечно, можете меня положить на вязки и колоть галоперидолом, но, похоже, мы провалились во времени. В сорок первый год.
Все в недоумении уставились на меня, а Док пробормотал:
– Это как в той книжке, что ты мне давал? Как ее – «Пытки и разврат»?
Шутка повисла в воздухе…
– «Попытка возврата», – поправил Дока интеллигентный Тотен.
– Тох, а ты грибов никаких не ел? – участливо поинтересовался Бродяга.
– Короче! – я повысил голос. – Там, на дороге, причем, прошу отметить, грунтовой, а не асфальтированной, тусуются два отделения немцев. С ног до головы одетых в такой антиквариат, что любой из «22-го полка»[6] продаст за него последнюю почку. И эти самые «реконструкторы» у меня на глазах расстреляли из пулеметов нашу, советскую полуторку. И Игоря ранили. Да и за лесом я слышал канонаду.
В разговор вступил Бродяга:
– Я сканер немного погонял. Ни на одной частоте выше «сотки» ничего нет.
Командир посмотрел на меня и спросил:
– Какие варианты? Ты говорил, что читал про такое…
– Сань, так то – фантастика была…
– Я в жизни с такой фантастикой сталкивался, куда там Стругацким. Так что давай, шевели мозгой!
– Ну, если по аналогии… Док, принеси мне мой рюкзачок, будь другом… Так вот, я бы порекомендовал Бродяге пройтись сканером по длинным волнам, а Тотену послушать немецкий. С оружием у нас голяк полный, если холодняка не считать, – добавил я, вытаскивая из принесенного Доком рюкзака свой любимый кукри[7].
– Вот, – Бродяга вытащил из кобуры свой эксклюзивный резинострельный «стечкин».
– Да уж, против «эмгачей», «эмпэх» и «каров» – самое то! – саркастически усмехнулся Люк.
– Особенно если учесть, что мы в районе бывшего Минского УРа, – добавил я.
– Короче, слушай мою команду! Ближайшие полчаса Бродяга и Тотен шерстят эфир. Ты, Тоша, выдавливаешь из мозга все, что нам может пригодиться. Люк – в дозор. А Чапай – думать будет. Разойдись! Док, ты останься!
Со своего места я не слышал, что говорил командир врачу, но видел, что Серега в нерешительности помотал головой, затем еще раз и, наконец, сокрушенно пожав плечами, кивнул.
Я поднялся, собираясь отойти в кусты поразмыслить, но голос командира остановил меня:
– Тош, погоди. Ты должен помочь Доку, он сейчас будет Игорю операцию делать.
– Где? Здесь?! – От неожиданности я даже присел на корточки.
– Да, здесь, в лесу. У Пака другой надежды нет. «Скорой», сам знаешь, не будет.
– Хорошо.
Много я видел хирургических операций, но такую – в первый раз. Несколько светодиодников, прикрученных к палке, заменяли «люстру» операционной. Вместо стола – расстеленный на «пенках» тент. Да и я с Люком на «сестричек» никак не тянули. Про стерилизацию я и не говорю. Руки мы с Серегой, конечно, вымыли водкой, и даже йодная настойка нашлась, но в основном мы надеялись на стерильные перчатки и последующую обработку раны.
Перед началом операции, пока мы с Доком «мылись», удалось даже провести мини-брифинг.
– Ты какую анестезию делать будешь? – спросил я Дока.
– Выбор, если честно, у нас небогат. Могу и промедол в вену.
– Ты и промедол взял?
Док в ответ кивнул.
– А как состояние будем контролировать под общим-то?
– Люка пульс считать попросим… Хотя, наверное, ты прав… будем под местным резать… Через четверть часа у него такие боли начнутся, что… – И он махнул рукой.
Что и как мы делали, я, пожалуй, и не вспомню… Помню только, как замерло время, и лишь тяжелая капля пота медленно-медленно ползла по лбу Сереги, а я промакиваю ее, чтоб в глаза не лезла… Помню свои руки, по плечи перемазанные кровью… Помню, как тампонами, сделанными из индпакетов, я пытался собирать кровь… Лучше не помнить… Но забыть не могу…
Очнулся я, когда Серый сказал:
– Теперь все. Дальше – только молиться! – И Серега стал сдирать с рук окровавленные перчатки.
– Я тебе не сильно мешал? – вяло поинтересовался я, просто так, чтобы только не молчать.
– Все путем, Тоха. Все путем. Эй, закурить кто-нибудь дайте! – крикнул он ребятам.
…А я сидел и смотрел, как «пляшет» сигарета в его пальцах.
…Через час Игорь умер.
РАЗВЕДСВОДКА № 18 К 22.00 4.7.41. ШТАБ ЗАПФРОНТА
Смоленск
Карта 500 000
Первое. Противник в течение 3–4 июля продолжал сосредоточение мотомеханизированных частей в направлениях: Лепель, Борисов, Бобруйск. Основная группировка на лепельском направлении, где сосредоточено до двух танковых и одной-двух моторизованных дивизий 39-го танкового корпуса (7-й и 20-й танковых дивизий). На борисовском направлении одна-две танковые дивизии, из них одна 19-я танковая и одна моторизованная дивизии. На бобруйском направлении сосредоточено до одной танковой дивизии и одной моторизованной дивизии.