Переход - Страница 17

Черкасс громко поздоровался, голосом, которым торжествующий родитель объявляет о подарке. Правая сторона лица его скривилась, усмешка открыла треугольник зубов: – Да вы пьянствуете! Какая неожиданность, кто бы мог подумать! Мало что меняется со временем, иногда ничего не меняется.

Ему предложили выпить водки. Перевернув стаканчик вверх дном и утирая губы, он продолжил: – Каждый вечер здесь проводите? Молодцы! Держать тем же курсом, только так, рассматривая каждый день одни и те же лица, крепится настоящая дружба. Даже не ожидал застать такой полный состав, – никто не выпал! Судя по всему у всех всё отлично? Фёдор, ещё не успел покинуть институт с приказом об отчислении? Ну надо же… Если не выгнали, то всё. Будешь надеждой нашей науки. Спрашиваешь, отчего такой весёлый? Водочки выпил, мы с Гришенькой ещё с утра начали, вас встретили, зная, что у вас обязательно добавим. Ооо! Серёга! Как же тебя сразу не заметил. Извини. Вот молодчина, берите с него пример, – Черкасс показал пальцем, – сумел не только напиться, но прийти в любимую школу, подраться, даже дверь сломать. Надо брать с Сержа пример. Ты спрашиваешь как моя учёба? Спасибо Машенька, всё пока успешно. И почитать и погулять время остаётся, – говорил он голосом, каким ребёнку отвечают на вопрос. – А ты как поживаешь, спрошу я в свою очередь. Прочитала «Анну Каренину» Не понравилось? Затянуто и часто скучно. Понятно. Конечно, «Пылающие холмики» гораздо лучше. Что не читала «Пылающие холмики»? Ты много потеряла. Советую. Роскошное произведение. Не впадай в депрессию, прочитаешь в другой раз. Нравится мне у вас, друзья. Вот вы действительно берёте от жизни всё. Каждый день собираетесь в этом освещённом прекрасным светом фонарей дворе, пьёте водку в любую погоду.

Гриша стал быстро прощаться, но Саша закричал плаксивым голосом, – Гриша, постой. Давай останемся, здесь шикарно.

– Нет, мы пойдём, – Гриша молча попрощался, под причитания Саши, сожалевшего о расставании.

Молча они вышли на проспект.

– Саша, как ты мог так с ними разговаривать?

– Как, как, так и смог.

– Ведь это наши друзья.

– Друзья?!

– Хорошие знакомые, одноклассники. Думаешь, они не заметили твоих насмешек?

Хотел бы чтоб заметили. Они же умные люди. Они могли бы учиться, интересно для себя же работать, могли бы расти, но спускают жизнь в однообразное воспоминание! За это их ненавижу, они сами себе мешают, чтоб завидовать другим и уповать на случай, который воплотит их желания. Главные преграды внутри человека, но они не хотят себя будить, использовать все силы, они живут вполсилы. Эти люди, с кем я прожил вместе десять лет, которые были прекрасными детьми, отличными друзьями, умными учениками, они обещали так много, а теперь ничего. Ведь некоторые из них люди красивой души. Они ещё способны прожить силу любви, силу трагедии. Но чем они живут?! Ещё несколько лет и их прекрасные в юности души предадут дружбу, обманутся в любви и даже не раскаются! Животворные артерии души сузятся, забьются тромбами, и они станут долго-долго, до самой смерти, бессмысленно умирать.

– Думаешь, от твоих слов они проснутся?

– Нет, но всё же я пьян, не сдержался. Теперь хоть возвращайся извиняться.

– Что будет совсем уж глупостью.

– Согласен.

Они прошлись по широкому тротуару проспекта, вспоминая школьные приключения. Под холодным ветром тело остывало, хотелось уже домой. Как всегда не было часов, они спросили время, и охнув от неожиданности, разошлись, довольные друг другом.

Утром Цветов быстро позавтракал, застелил стол листами, простроченными вопросами к экзамену, окружил номера тем, на которые имел ответы. Почти все цифры попали в окружение. Он стал ходить от окна к двери, шепча ответы, отмечая готовые летящими птичками. Споткнувшись о препятствие, бежал к столу, читал учебник, затем вновь рассказывал себе знания. Проговорив пять вопросов, он взглянул на часы, шлёпнул себя по бёдрам и выкрикнул: «Отлично! Отлично!», и ему казалось тогда, что он успеет к экзамену.

Гриша садился за стол, прочитывал незнание, кратко выписывал сущность, а с листа взлетали, взлетали галочками проговорённые вопросы, а кругом печатных строк вился синий рукописный орнамент.

Он прошёл на кухню, сложил хлеб и мясо в бутерброды, разбавил заварку кипятком, повторяя, повторяя, повторяя вновь и вновь про себя текст. Подошёл отец сказать, что наш теннисист выигрывает, но сын отгородился от отца ладонью со словами: «Не мешай! Не мешай! Не мешай!», – вскрикивая всё громче. С чашкой в одной руке, балансируя тарелкой с башней бутербродов в другой, он повторял сложное определение, сохранившееся в памяти обрывками предложений, в третий раз составляя из них последовательный смысл. А в комнате, перечитав печатный вариант, вскрикнул в бутерброд «чёрт, чёрт», и брызнул крошками на стол, забыв существенный признак.

Спускаясь вниз по ступеням вопросов в глубину предмета, он переписывал всё больше и больше неизвестных знаний. Он читал текст учебника, и чувствовал, как смысл всё сложнее извлекать из слов, а глаза щекотит усталость.

Обедал он, черпая ложкой борщ, и читая текст большой неизвестной темы, специально подобранной к первому и второму, чтобы с десертом компота, на мгновение останавливать еду, и читать на столешнице, обоях, окне, плите, сохранившиеся в памяти предложения.

К вечеру десятки вопросов вспорхнули с листа, но несколько ещё остались, пугающе медленно исчезая из плана, подгоняемые секундной стрелкой часов. Учебник уже охлаждался на подоконнике, бесполезный подробным многословием. Осталось лишь время читать конспект, и тут же повторять прочитанное. Гриша надеялся, что завтра вспомнит прочитанное ночью, хотя бы фундамент, на котором построит надстройку ответа. Глаза опухли, по стариковски слезились, и чтобы прочитать рукопись, он всматривался в строки, иногда касаясь кончиком длинного носа листа. Случалось, он просматривал глазами текст и не понимал, считая, во сколько сегодня удастся лечь, когда завтра проснуться, чтобы выспаться, но успеть к началу экзамена. И только поймав себя на незнакомом поле текста, он возвращался назад, к памятной вехе, чтоб понять прочитанное.

Уже поздней ночью, отпустив последний вопрос, он встал под душ. Круговыми движениями мочалки намыливал тело, и думал, что необходимо, пусть поверхностно, но прочитать все вопросы, не оставив экзаменатору лазейки для рокового удара, и ещё жалел усталые глаза.

Лёжа в кровати, предвкушая близкий сон, при свете ночника, ухватившего клювом выступ подоконника, он перечитывал ключевые определения, по опыту зная, что преподаватель может не спросить частности, но резко снизит балл, за незнание главного. А в темноте, погружаясь в сон, говорил себе, что завтра удачное пятое число, и что он посетил почти все лекции, и хорошо отвечал на семинарах, и значит, должно повезти, а экзаменатор может быть снисходителен.

В метро Григорий ехал бездумно, только иногда пробегали фразы определений, основные принципы, но он отгонял их, чтобы несколько ответов не засветили свежим явлением остальные знания, как лампа негативы. На дороге он удачно никого не встретил, и донёс настороженное, бездумное состояние до дверей кабинета, перед которыми в длинном коридоре с учебниками и тетрадями в руках построился курс, подпирая спинами стены.

Семён попросил конспект, но Цветов не дал, сказав, что сейчас пойдёт отвечать. Девушки стояли у дверей, Кристина с Леной пошли для успокоения курить, и первыми в кабинет вместе с Гришей зашли Иван, Жора, и две сокурсницы, создавшие очередь. В классе, блестящем солнечными пятнами на пустых партах, они разошлись по отдельным столам, но так, чтобы можно было перешёптываться. На его столе были рассыпаны колодой карт листки. Гриша подошёл, взгляд упал на один, перескочил к другому, но Цветов знал, что выбирая, получишь худший вопрос, и взял рукой первый. На месте он во второй раз прочитал билет, уже понимая содержание, а не лихорадочно-бездумно, как прочитал у стола преподавателя, с досадой принял, что вопросы могли бы быть лучше. Просидев минуту, он начал записывать тезисы ответа к третьему заданию, которое знал лучше всего. Последним отвечал на второй вопрос, выстраивая подробный, но шаткий ответ, на зыбком основании крохотного знания.