Передряга - Страница 5

«Вы никогда не замечали, с чего начинаются серьезные неприятности? Я вам скажу. С ерунды. С мелочи, которой абсолютно не придаешь значения. Дальше нарастает лавинообразно. Не успеваешь оглянуться, а на тебя уже со скоростью локомотива несется огромный снежный ком. А начиналось-то все со снежка. Знакомо? Мне тоже.

Этот случай не был исключением…»

День начался похмельно-развязно. Сначала затрезвонил телефон. Не закурлыкал, а затрезвонил гундосо-издевательски. Иван закряхтел, переворачиваясь с боку на бок, не открывая глаз, рванул трубку и, конечно, опрокинул стакан с выдохшейся «фантой» на ковер. Прорычал остервенело, желая только одного: пусть бы этот гад, которому не спится под утро, оказался рядом. Дать бы ему как следует трубкой по башке, чтобы не будил занятого человека, не отрывал от дел…

— Уже не сплю!

Больше всего он боялся услышать довольный ржач кого-нибудь из ребят. Олежки или Валеры. Эти двое мастера на подобные дурацкие розыгрыши.

— Иван, — раздался в трубке резкий, без тени сонной медлительности, голос. — Это Пётр. Доброе утро.

Иван открыл глаза, откинул одеяло, сел, коснувшись босыми ступнями прохладного паркета. Это хоть немного отогнало сон.

Рассвет за окном только-только продирал опухшие со сна глаза. Ничего себе утро. Сказал бы уж: доброй ночи…

— Ну и?.. — спросил Иван, скрывая могучий зевок.

— Не запряг, — лаконично отреагировал Пётр.

Иван вздохнул и подпёр подбородок рукой. Злиться у него не было сил. Вся злость выплеснулась в первом страдальческом вопле. Паркет быстро согрелся, ногам стало тепло. Голова, заполняемая свинцом сна, вновь начала тяжелеть, и дрема примостилась на согбенных вековой сутулостью режиссерских плечах.

— Петя, если это всё, то я, пожалуй, прилягу. Люблю поспать, особенно когда мне не мешают.

— Нет, не всё, — отрубил тот. — Ты должен быть в половине одиннадцатого на «Пушке», у памятника.

— И поэтому ты звонишь… — Ивану потребовалось приложить значительное усилие, чтобы оторвать подбородок от ладони. Он поднес к глазам будильник, одно временно пытаясь сфокусировать взгляд на циферблате, — в половине шестого утра?

— Я за городом. Люди рано уходят, и я вместе с ними. Так получилось.

— Мог бы и извиниться.

— Что ты говоришь? Плохо слышно.

— Ладно, проехали. — По собственному опыту Иван знал: извинений от Петра не дождешься ни при каких обстоятельствах. Если даже по его вине мир перевернётся вверх тормашками, Пётр лишь пожмёт плечами и буркнет: «Я не виноват. Так получилось». Или вот как сейчас: «Что ты говоришь?» Ну не любит он извиняться. Не в его это привычках. — Так что мне делать на «Пушке»-то?

— Ждать. Я подъеду вместе с одним человеком. Есть серьёзный разговор.

Иван поморщился. Будучи человеком коммуникабельным, он не жаловался, даже если предстояло тащиться к черту на рога. Обычно. А уж «Пушка» — не Московская область, но сегодня синоптики обещали дождь.

Иван открыл один глаз и туманно взглянул в окно, одновременно досматривая вторым мирный седьмой сон. Небо, расплескавшееся по запылившемуся за лето стеклу, было цвета водопроводной воды — странно ржавое с серыми разводами то ли туч, то ли ночи, то ли копоти. Гнусно. Будет дождь. Не ошиблись синоптики. Они вообще насчет бед и катаклизмов редко ошибаются.

— Петь, дождь ведь обещают…

— Зонт возьми.

— Да я не о том… Может, лучше встретиться в офисе?

— Он не может. У него мало времени.

Иван снова тяжело вздохнул, на что собеседник отреагировал адекватно:

— Не ной.

— Ладно, приеду.

— Не забудь только.

Он явно не испытывал мучительных угрызений совести по поводу подстреленного на излете чужого сна.

«Не романтичный все-таки Пётр человек, — подумал Иван. — Не романтичный».

— Приеду на час раньше, — рявкнул он.

В смысле — хотел рявкнуть. Получилось как-то слишком уж неубедительно. Вяло, засыпающе. «Рие а ас аше». Конец цитаты.

— Давай-давай, — согласился Пётр и повесил трубку.

Синоптики не только не ошиблись. Они милосердно занизили масштабы грядущей катастрофы. Дождь оказался не просто дождем, а ливнем, с ураганным ветром и нервными проблесками молний, рассекающих желто-лиловое небо. Прохожие, поднимая воротники плащей и торопливо раскрывая зонты, спешили укрыться от пронзительных и холодных ливневых струй. Одни заскакивали в подъезды, другие — в магазины, третьи поднимали стекла собственных автомобилей. Но и те, и другие, и третьи одинаково поглядывали на небо: скоро ли закончится водяная свистопляска?

Иван, сиротливо стоящий у памятника Великому Гению Поэзии, раздраженно посматривал на часы. Вымок он в первые же секунды до нитки. Прятаться уже не имело смысла. К тому же Иван не хотел пропустить появление Петра.

Ливень старательно омывал человека и памятник. Памятнику было плевать. Иван злился, бормотал себе пол нос яростные ругательства, на чём свет стоит клял Петра, дождь и синоптиков и старательно отворачивался от ветра, втягивая голову в плечи. Прошло минут тридцать, прежде чем стало ясно: Пётр не появится. Встреча не состоялась. Иван чертыхнулся и побежал к переходу. С его промокшего насквозь плаща текли ручейки дождевой воды.

«К тому моменту, когда я ввалился в офис, на мне не осталось ни единого сухого пятнышка. Все наши сотрудники повернулись в мою сторону, а Танюшка пробормотала:

— Бедненький. Под дождь попал, да?

— Душ принимал! — жутко оскалился я.

Не хотите получать идиотских ответов? Не задавайте идиотских вопросов. Впрочем, для Танюшки это характерно. Она изумленно захлопала длинными пушистыми ресницами.

— Прямо в плаще?

Вам знакомо ощущение, когда насквозь мокрые трусы и майка прилипают к телу, а в ботинках чавкает вода? Наверняка знакомо. Неприятно, правда?

— Он ещё не появлялся? — рявкнул я.

— Кто именно? — захлопала длиннющими ресницами Танюшка.

— Пётр, чтоб ему!..

— А он уже ушёл. — Танюша растянула губы в умильной улыбке.

Сидящий за столом Олежек громко и непристойно заржал. Наверное, оценил выражение моего лица.

— Как ушёл? — Пётр был начисто лишен чувства юмора, и поверить в возможность подобного розыгрыша с его стороны я не мог в принципе. — Куда?

— Этого мне не сказали. — Со мной Танюшка держалась так, словно Пётр был здесь единственным хозяином, а я так, с боку припека. Придворный дурачок. Арахисная шелуха под державными стопами монарха. Разве что по голове не гладила. — Они приехали часов в девять с каким-то мужчиной, просидели в кабинете минут сорок. Выпили по две чашки кофе. Потом прошлись, осмотрели тут все и ушли. А ещё Пётр Алексеевич перед уходом сказал, что ты скоро появишься и будешь сильно злиться. Сказал еще, чтобы мы не обращали внимания и что это у тебя нервное. С недосыпа.

Танюшка вновь захлопала ресницами. Не будь она редкостной кретинкой, я бы решил, что надо мной издеваются. Все скопом. Однако ей я поверил сразу и бесповоротно.

Ребята уже гоготали хором, по-жеребячьи. Только Стас, угрюмый молчун, смотрел на меня тяжело и тягостно, словно родственник, стоящий у постели умирающего больного.

Значит, Пётр встретился с этим своим человеком здесь, и они мило трепались под кофеек, пока я мок под дождем, их дожидаючись. Ну что же, ладно. С этим мы разберемся отдельно. Спросится с вас, Пётр свет Лексеевич. Спросится. И за побудку утреннюю глумливую. И за трусы мои многострадальные, к телу теперь пристающие. За всё с вас спросится. Согласно прейскуранту.

Сдирая на ходу мокрый до омерзения и чесотки в ладонях плащ, я направился в наш с Петром кабинет. Между делом гаркнул на веселящуюся компанию:

— Ну что гогочете-то? Работайте лучше давайте.

Подразумевалось, что после моего окрика ребята сразу же перестанут ржать и ринутся заниматься чем-нибудь общественно полезным. Но они не ринулись и даже наоборот — заржали ещё громче.