Передел - Страница 19

– Разумеется, нет! – воскликнула она. – За кого вы меня принимаете, за медузу какую-нибудь?! – С этими словами она хлопнула дверью, оставив Хьюберта размышлять над ее словами.

Хьюберт думал о том, что худшее позади. Паулина высказала все, что накипело у нее на душе, и позже, вероятно, пожалеет об этом. Но дело сделано, напряжение спало, и можно рассчитывать на восстановление статус-кво, пока ему не удастся найти способ упрочить его окончательно. С этими мыслями Хьюберт допил шампанское и принялся наслаждаться ночной тишиной. Мэгги была на Искии. Даже не сообщила о том, что сменила планы. Он не знал ее адреса. «Мэгги, Мэгги…» – в полусне повторял Хьюберт.

Около трех часов утра его внезапно потянуло позвонить и разбудить ее, услышать ее голос. Маркиза, наверное, мирно похрапывает на супружеском ложе. Но на это Хьюберту было наплевать. Он чуть было не вскочил и не побежал звонить в справочную – выяснять номер Мэгги, но грустно вспомнил, что телефон давно отключен за неуплату.

– Хьюберт не пишет, – сказала Мэгги. – Чтобы с ним связаться, надо оплатить его телефонный счет. Но с какой стати мне платить за его разговоры? Ему дай волю, он будет весь мир обзванивать! Его лесбиянка ничуть не лучше. Нет, им нельзя включать телефон. Между прочим, позавчера я послала телеграмму, где поинтересовалась, готов ли он съехать. Думаешь, он ответил?

Адальберто ди Туллио-Фриоле, слушавший симфонию Бетховена, бросил на супругу хмурый взгляд и раздраженно махнул рукой. Он ничуть не охладел к Мэгги – ему лишь страстно хотелось насладиться величественным грохотом барабанов и сладкозвучием последних аккордов – маркиз был сентиментален. Мэгги и Мэри перешли на шепот.

Берто закрыл глаза и, пока пластинка не кончилась, не шелохнулся. Затем он присоединился к женщинам – они сидели на другом конце большого зала с вымощенным полом и окнами, выходившими на море. Как нельзя кстати из ниоткуда возник Лауро, и Берто воспользовался случаем, чтобы заказать виски с содовой.

– Si, signor marchese[9], – ответил Лауро. Никакой фамильярности – Берто не потерпел бы вольности ни по отношению к себе, ни к жене, ни к Мэри с Майклом. По крайней мере в своем присутствии. Лауро прекрасно это понимал и не пытался что-то изменить. Время близилось к обеду. Всем уже недоставало ленивых дней прошедшего лета, неторопливого утреннего ритма – с пляжа в море, из моря – снова на пляж. Их каменистый пляж не был частным, как и все пляжи Италии, что было прекрасно известно беспечным отдыхающим, которым то и дело приходило в голову бросить якорь неподалеку. Однажды летом появилась девушка на шлюпке: склонившись за борт, она мылила длинные волосы, и пена от шампуня расползалась по волнам, прямо на пути купавшейся Мэгги.

– В морской воде нельзя мыть голову! – крикнула Мэгги, зная, что просто изгнать незваную гостью не удастся. На что девушка крикнула в ответ:

– Это специальный шампунь для морской воды!

После этого случая разъяренная Мэгги целый день провисела на телефоне, но все-таки раздобыла пятерых охранников, от которых требовалось бездельничать на пляже и перед домом, отпугивая нежданных пришельцев. «Попомните мои слова, – заявила тогда Мэгги, – скоро, чтобы сходить в оперу, придется нанимать людей, прикрывающих нас от тухлых помидоров!» С этими словами она вздохнула глубоко, от самого сердца.

Сейчас они сидели в зале с опущенными шторами – шторы укрывали их от солнца и от охранников, изображавших незваных гостей. Охранники тем временем подняли такой шум, что, по мнению Мэгги, он превзошел границы реальности. Пока Берто дожидался виски, женщины продолжали обсуждать Хьюберта.

Берто был не настолько богат, как Мэгги, но его богатства хватало для того, чтобы понимать всегда чрезмерные и весьма неожиданные потребности богатых женщин ее поколения. Он слушал жену с терпением и легкой ревностью. Арабо-израильская война подходила к концу. Ничто уже не будет прежним – это сказал владелец единственной газеты, которую Берто читал. Однажды маркиз принимал у себя очень известного журналиста, потомка знатной веронской семьи, и тот заказал доставку трех газет различных политических направлений. Берто был возмущен: разве можно читать коммунистическую газетенку? Как вообще кто-то из его друзей может читать левые газеты, когда есть всеми уважаемая правая газета, в которой события излагаются точно и беспристрастно? И к тому же всегда публикуются важные некрологи? Уже немолодой, вежливый господин из Вероны пытался объяснить, что его профессия обязывает быть в курсе любых точек зрения. Однако донести эту мысль до Берто, убежденного, что необходимая информация сосредоточена в одной-единственной газете, с владельцем которой он дружил с детства, ему так и не удалось. Уступчивый журналист, которому очень хотелось поучаствовать в намеченной охоте, отменил заказ.

– По итальянскому закону, – объясняла Мэгги внимательно слушавшей Мэри, – прежде чем выселить кого-то, надо послать несколько предупреждений. Потом высылается грузовик за вещами – по закону в доме остается кровать, стиральная машина и бумаги. Не дождусь, когда он останется с одной кроватью и стиральной машиной! Пусть тогда делит все это со своей дурацкой мисс Фин!

– Постой, а как избавиться от него самого? – перебила Мэгги.

– Это уже сложнее, потому что не обойдешься без полиции и газетчиков. Но пока до этого не дошло, нам надо…

– Мэгги, дорогая! – воскликнул Берто. – Любимая, оставь ты его в покое! Голод его и так выгонит. Вот увидишь, однажды он съедет без нашей помощи.

– Берто, ведь ты сам советовал его выставить!

– Да, Берто, – поддакнула Мэри, – ты сам советовал.

– Подумайте сами! – в раздражении от их непонимания местной (по его мнению – универсальной) логики воскликнул Берто. – Если адвокат говорит, что без скандала не обойтись, значит, нам ничего не остается. Надо просто смириться с тем, что ему удалось тебя надуть, и выкинуть его из головы. Нельзя устраивать скандал, от него выгадают только коммунистические газетенки.

– Что за странное место – Италия! – покачала головой Мэгги.

– Сейчас везде так, – убежденно возразил Берто. – Времена меняются, ничто уже не будет прежним.

– Ненавижу Хьюберта Мэлиндейна! – закричала Мэгги. – Мне противно одно его имя! – Она долго распространялась о том, какие именно чувства вызывает у нее Хьюберт, а муж слушал, подавляя приступ ревности. Чувства, которые Мэгги демонстрировала по отношению к нему, были явно слабее, чем ненависть к Хьюберту. В своей ревности Берто дошел до подозрений, что Мэгги любит его меньше, чем ненавидит Хьюберта. Он не трудился отличить любовь от ненависти: гораздо важнее было то, что к Хьюберту его жена испытывала какие-то чувства, а к нему – нет.

– Хьюберт – отвратительный, мерзкий, презренный тип! Я его ненавижу! – закончила тираду Мэгги.

– Совершенно жалкая личность, – поддакнула Мэри.

– Мэгги, тебя услышат слуги, – некстати произнес Берто, глядя на жену так, будто перед ним открылась ужасающая картина будущих бед и несчастий. Вошел Лауро – представитель тех самых слуг – и поинтересовался, не угодно ли еще напитков? После этого Берто отменил поездку в Ле-Туке за лошадьми. Это решение было очень тщательно взвешено: маркиз долго думал, с самого начала подозревая, что откажется. Мэгги, как за скачками, следила за тем, как супруг принимает решение. На этих соревнованиях фаворит был известен заранее, и оставалось только дождаться финиша.

– Я собираюсь жениться, – сообщил Лауро.

– Неужели? На ком-то конкретно? – поинтересовалась Мэгги.

Лауро заметно рассердился.

– Это девушка из хорошей семьи. Она прошла годичный курс на кафедре психологии в пизанском университете, ей только двадцать.

– И чем она теперь занимается?

– Работает в бутике, в Риме. Ее мать тоже работает в бутике. Отец умер, я не знаю где.