Передел - Страница 14

Хьюберт подумал.

– Умница девочка, – решил он.

– И деньги все равно нужно экономить. Вы собираетесь продать монеты?

– Завтра поеду в Рим и избавлюсь от нескольких. И вам что-нибудь куплю.

– Ну нет, – затрясла головой Паулина.

– А в чем дело?

Сейчас Хьюберта волновали только деньги, которые ему были должны за стул. Надо будет выехать очень рано, чтобы без проблем получить их и, если расплатятся чеком, успеть обналичить его, пока открыты банки. Август выдался на удивление жарким, Хьюберт терпеть не мог Рим в это время года.

– Я уеду очень рано.

– Тогда я поглажу ваши рубашки, – отозвалась Паулина тоном заботливой жены.

– Что? У меня достаточно рубашек, – невпопад ответил Хьюберт – он прислушивался к реву подъезжавшего автомобиля. К дому повернул незнакомый зеленый «фольксваген».

– Это дочка Бернардини, – сказала Паулина, выглянув из-за плеча Хьюберта на улицу.

– Бернардини? Те, которые живут в одном из домов Мэгги?

– Да, это младшая, Петиция.

Летиция приехала не одна. Выйдя из «фольксвагена», она подошла к двери с другой стороны. Вскоре, поддавшись то ли уговорам, то ли грубой силе, из машины появился долговязый молодой человек с серым изможденным лицом, увенчанным лохматой копной солнечно-рыжих волос. Его заметно трясло и пошатывало, он был явно не в лучшей форме.

– Это Курт Хайкенс, – констатировал Хьюберт.

– Кто

– Он работал у меня секретарем прошлым летом. – Хьюберт запер дверь террасы. – Похоже, накачался наркотиками. Однако мой каверзный демон что-то перестал хохотать. Примите их, узнайте, что им надо, скажите, что я занят и меня нельзя беспокоить.

Секретари из прошлого лета не имели для Хьюберта большого значения. Были и другие секретари, и другие времена года, и предостаточно.

Однажды, когда Мэгги только начала с его помощью открывать для себя чудеса богемной жизни, один из секретарей нарочно обжег будущей маркизе руку. Правую руку, ту самую, которой она подписывала чеки – о, какие тогда были чеки!

В общем, тот молодой человек – сейчас, наверное, ему уже за тридцать и он обзавелся собственным секретарем – сказал ей: «Подержи». Да, именно это он и сказал там, на террасе виллы, совсем другой виллы былых дней. «Подержи», – сказал он. Это была шутиха. Он сунул ее Мэгги в руку и поджег – сунул не той стороной. Мэгги посмотрела на его улыбающееся лицо, в его безумные глаза и, уронив пылавшую шутиху, закричала Хьюберту через террасу: «Он обжег мне руку! Он нарочно обжег мне руку! Я умираю от мучений!» Хьюберт танцевал под далекие колокола и ничего не слышал, казалось, он потерял голову. Поэтому не он, нет, другой его секретарь увел Мэгги мазать руку мазью от ожогов. Мэгги беспомощно попросила позвать шофера, но нет, сказали ей, – теперь вокруг нее суетились уже сразу два секретаря, – они не позовут шофера, шофер спит на кухне, его нельзя будить. Все это Хьюберту пересказала сначала Мэгги, а потом и оба секретаря, которые помогали перевязать ладонь.

– Где ты был, Хьюберт?! Почему ты мне не помог? – повторяла Мэгги.

– Я не знал, что случилось что-то серьезное. Я решил, что ты просто выпускаешь пары, – оправдывался он. – Почему ты сама не пошла на кухню и не приказала шоферу отвезти тебя домой?

– Я не могла, меня как будто парализовало! Что-то не пускало меня!

Мэгги дали сильного снотворного и уложили в постель. Она проспала до пяти утра, когда закончилась вечеринка, и, не сумев отыскать Хьюберта, уехала с перевязанной рукой. Все комнаты виллы были замусорены пустыми бокалами и переполненными пепельницами. А Хьюберт давно уже нашел более удобную постель.

Хьюберт узнал об этом позже и, в общем, понял точку зрения Мэгги. Пережив настоящий кошмар – эту бредовую невозможность пойти позвать шофера, – она, видимо, решила, что Хьюберт ее загипнотизировал. Пять лет после этого он был для нее незаменим и получал возможность заниматься чем хотел. А затем постепенно Мэгги начала уходить в тень. Тем временем сезон за сезоном одна волна секретарей сменяла другую. Прошлым летом секретарем был Курт Хайкенс, но тогда Мэгги уже нигде нельзя было найти. Сейчас стало очевидным, что все она задумала еще тем летом. От старого бесполезного мужа она избавилась и готовила новый образ – холеной женщины из высшего общества, которая прекрасно умеет распоряжаться несметным богатством.

В гостиную с виноватым видом вошла Паулина Фин. Хьюберт изобразил раздражение, но на самом деле был рад ей – сидя в одиночестве на одном из до сих пор не подделанных стульев, не видя и не слыша гостей, он терзался приступом паранойи – о чем за его спиной могли совещаться Курт Хайкенс, Паулина Фин и эта, как ее там, Летиция? Его разрывали два чувства: желание поскорее выяснить в чем дело и безотчетный страх узнать это. Паулина начала тихо извиняться и указала на пол:

– Они все еще там. Летиция просит спуститься. Говорит, это срочно.

– Что им надо?

– Она говорит, что Курт – твой старый друг, был твоим секретарем. Ему нужна помощь.

– Здесь ему не место! – отрезал Хьюберт.

– Извини, пожалуйста, – развела руками Паулина.

– Это значит, что вы сами с ними не справитесь? – гадливо переспросил он, поднимаясь.

– Да, – смиренно кивнула Паулина.

Хьюберт вытащил из кармана очки для чтения и направился к лестнице с таким видом, будто его подняли из-за письменного стола.

– Здравствуйте, – неприветливо сказал он девушке. Легация поднялась, радостно оскалилась и уставилась Мэлиндейну в глаза.

– Я не позвонила, потому что мы не знакомы. Проще было приехать. Мой отец – Эмилио Бернардини, ваш сосед. Меня зовут Летиция.

Хьюберт соврал, что ему очень приятно. Они сели, любуясь видом, который обладал тем же магнетизмом, что и актриса, которую слишком часто фотографировали. Курт Хайкенс лежал на диване и шевелил губами.

– Что с ним? – поинтересовался Хьюберт.

– Передозировка наркотиков, я работаю с такими случаями. Из-за него я оказалась в затруднительном положении, ведь завтра мы всей семьей уезжаем отдыхать. А он иностранец, к тому же ваш друг…

– В каком-то смысле да, – перебил Хьюберт. – В прошлом году он на меня работал несколько недель, потом ушел. Знаете, нехорошо бросать своих подопечных.

– Но папа уже все организовал…

– Он на лечении?

– Не знаю.

– На что он живет?

– Не знаю.

– Вы что же, собираетесь его мне оставить?

– Да.

– Надо вызвать врача, – вмешалась Паулина.

– Вы представляете, что будет? – взволнованно воскликнула Летиция. – Его отвезут в «Невро»! – Так называлась больница для душевнобольных, куда свозили тех, кто не мог заплатить за частную клинику. Условия содержания в «Невро», по слухам, были хуже, чем в римских тюрьмах, где, как известно, было страшнее, чем в аду.

– Но что мне с ним делать? – сказал Хьюберт. – Послушайте, милая девушка, я не видел его уже год. Ему нужен уход, – добавил он, глядя на Курта. – А у меня, моя дорогая, совсем нет денег. Его не ищет полиция? Между прочим, Неми – родина моих предков. Возможно, итальянцам сложно это осознать, но так оно и есть. Домовладелица пытается выставить меня из дома! Что я буду делать с этим мальчиком? Нет-нет, я его не возьму.

– Да-да, я же обещал, мы сделаем все, что в наших силах, – кивнул Хьюберт.

Курт рыдал. Его чуть ли не пинками затолкали наверх, хотя он и не пытался сопротивляться. Очевидно, не соображал, где находится, но инстинктивно направился в комнату, которую занимал прошлым летом. Время от времени до сидевших на террасе доносился шум из комнаты – Курт тихо скулил и фыркал, как спящий пес. Хьюберт внимательно изучил чек Летиции и протянул его Паулине.

– Мне неудобно это принять, – сказал он.

– Это деньги фонда, – успокоила его Летиция. – Вернее, папа дал их, чтобы устроить Курта и мы могли уехать. Сначала я собиралась отвезти его в клинику, но там бы начали интересоваться прошлым… Я не хочу, чтобы у него были неприятности.