Per creperum (СИ) - Страница 28

Я смотрел на него, словно заворожённый. Он сидел напротив меня с мушкетом на коленях, растрёпанный, пьяный, вконец обезумевший, и спокойно и холодно говорил мне всё то, чего я никогда не посмел бы сказать себе сам. В кои-то веки он говорил правду. И она была тем ужаснее, что я больше не смел её отрицать.

Всего лишь чёртова гордость. Именно так.

- И так бы и было, - продолжал Этьен, - если бы я смог довести дело до конца. Пара ночей в руках палача - и тебя можно было брать тёпленьким. Но я не смог. Я услышал, как ты кричишь и... - его рука соскользнула с затылка на лицо, и он крепко прижал ладонь к глазам, как будто это воспоминание и теперь причиняло ему нестерпимую боль. - Я не мог на это смотреть. Не мог. К тому же ты был так стоек. Другие на твоём месте уже вовсю молили о милосердии... а ты... я сказал тебе, что это может прекратиться в любой момент, а ты ответил: не может... Тогда-то я понял, насколько тебя недооценил. Ты мне всегда казался мягким... как глина. - Он поднял руку и стиснул кулак, показывая мне, что хотел сделать со мной. - Что тебя можно вот так взять и смять, а потом вылепить из остатка, что мне вздумается... вылепить другого Леона, который будет меня любить. - Он опять засмеялся безумным смехом. - Но любить меня ты был расположен не больше, чем присягать Агилойе. Тогда-то я подумал, что это взаимосвязанные вещи, что, добившись одного, я добьюсь и другого. И ты был рядом, весь мой... я не смог устоять. Я сказал Агилойе, что захватил тебя и обрабатываю, как это обычно делается. Попросил дать мне немного времени...

- Так это всё-таки был его приказ. С самого начала?..

- Его. Но и во мне он подозревал личный интерес, потому и поручил это дело именно мне. Он знал, что я буду стараться как следует. Но потом, когда мы стали... близки, я понял, что не смогу отдать тебя Агилойе. Он торопил меня, недоумевал, почему я вожусь с тобой так долго. А ты всё ещё упрямился, и в конце концов я сказал ему, что ты умер во время пыток. Я не хотел, чтобы он нам мешал.

- Зачем ты солгал мне, что он обо мне ничего не знает?

- А ты всё ещё не понял? - скривился Этьен. - Я хотел окончательно порвать твою связь с миром. Чтобы ты думал, будто никому на свете не нужен, кроме меня. Я думал, от отчаяния ты меня наконец полюбишь.

- Этьен... - я чуть было не рассмеялся, устало, но всё равно это звучало бы как насмешка - и вовремя сдержал себя, поймав пылающий взгляд Этьена. - От отчаяния не любят. От отчаяния ненавидят.

- Ты меня ненавидишь? - спросил он капризно и жалобно, как ребёнок, которого обожаемая мать назвала гадким. Я с трудом покачал головой.

- Не знаю. Наверное, нет. Мне тебя просто жаль. Ты так изолгался, так запутался в собственной лжи, что теперь и всех других подозреваешь в притворстве. А я... если я кому и лгал, Этьен, то только себе, когда отрицал, что меня влечёт к тебе. Но физическое влечение - это ещё не всё. Это всего лишь тело.

Он молча выслушал, и я видел, как дрожат его губы. Сейчас мне действительно было жалко его, и каким-то непостижимым образом я его понимал. Он всегда был грубым и диковатым, слишком порывистым и резким, мой друг Этьен Эрдайра. Может, он бы и рад по-другому, да не умеет.

- Знаешь, - проворил он, - одно время я всерьёз думал о том, чтобы захватить твою жену, привезти сюда и отдать пытошникам. Тогда, думаю, ты был бы более сговорчив.

Кровь отлила у меня от лица. По правде, я и сам думал об этом - и в ужасе гнал эту мысль, боясь, что Этьен как-то угадает её и воплотит в жизнь.

- Если бы ты это сделал, Этьен, я бы никогда, никогда тебя не простил.

- Я знаю, - сказал он и криво улыбнулся. - Я ведь тебя знаю, как ты не поймёшь? Потому, - добавил он со вздохом, - я и не мог это сделать.

Господи боже, подумал я в изумлении, глядя на него, а ведь он действительно до последнего верил, что я смогу быть вместе с ним. Что то ли пойму его, то ли оценю, то ли посочувствую его страсти, то ли через тело приду к его душе... Он думал, что я прощу ему всё - пытки, побои, насилие, бесконечные унижения... он меня знал. В какой-то из бесчисленных вероятностей так могло бы быть, если бы что-то пошло иначе... если бы сам я был хоть немножко другим. И была в целом мире только одна вещь, который любой из Леонов Сильване, даже Леон Сильване, влюблённый в Этьена Эрдайру, не смог бы ему простить. Это был вред, нанесённый моей жене.

Ты почти получил меня, Этьен. Почти.

Мы молчали долго, слишком долго, молчание становилось опасным. Этьен рассеянно покачивал коленом, и дуло мушкета, обращённое на меня, покачивалось вместе с ним.

- Но теперь всему конец, - сказал он так внезапно, что я снова вздрогнул. - Агилойя обо всём узнал и пришёл сюда с двумя сотнями пехотинцев. Требует, чтобы я тебя выдал и сдался сам. Что мне делать, Леон?

Я подозревал, что от ответа зависит моя жизнь, поэтому очень тщательно подбирал слова.

- Он твой хозяин. Ты ему присягал. Делай, как он велит.

- Хозяин? - расхохотался Этьен. - Агилойя? Ты такой наивный, боже, какой же ты всё-таки наивный дурачок! Ты - мой хозяин, - страстно закончил он, и я почувствовал ком, тошнотно поднимающийся к горлу. Он совсем помешался. Мой бедный Этьен окончательно выжил из ума. И, видимо, безумие его было заразно, потому что у меня мелькнула мысль сказать ему: "Раз я твой хозяин, то я приказываю тебе немедленно открыть ворота и выпустить меня отсюда!" Десять против одного, что он бы охотно выполнил этот приказ - и отпустил бы меня на волю, всадив мне пулю в живот.

- Этьен, я прошу тебя, успокойся. Всё ещё можно исправить. Я...

- Исправить, - повторил он. - Да, исправить, конечно. Исправить то, что с тобой делали эти свиньи там, внизу, пока я носился по лесам и полям, пытаясь выкинуть всё из головы. Это можно исправить, Леон?

- Это можно пережить, - очень тихо ответил я.

Он резко повернулся ко мне всем телом. Его взгляд вдруг стал осмысленным, ясным и пронзительно нежным.

- Можно, - кивнул он. - Можно и нужно пережить.

Сказав это, он перехватил мушкет двумя руками и встал.

На миг я закрыл глаза. Я ждал выстрела, и, честно скажу, мне было ужасно страшно. Я совершенно не хотел умирать, что, может быть, странно после всего, что со мной произошло. Но именно сейчас, стоя в этом сумрачном холодном зале, я особенно остро ощущал, как отчаянно, беззаветно люблю жизнь. Так люблю, что ничто на свете не заставит меня уйти добровольно.

Но миг слабости, к счастью, пошёл, я открыл глаза и посмотрел на Этьена, стоящего передо мной. Он слегка пошатывался, на отвороте его сорочки я заметил винное пятно, похожее на пятно крови. Сжимая мушкет двумя руками, он пошёл на меня. Я стоял неподвижно и смотрел, как он приближается, и не шевельнулся даже когда он оказался прямо передо мной и вложил мушкет мне в руки. Потом отступил на шаг и слегка развёл руки в стороны, открывая мне свою грудь.

- Давай, - сказал он. - Давай с этим наконец покончим. Переживи это, Леон.

Я стоял, стискивая мушкет в руках. Вернее, не я - это мои руки его стискивали, сами, помимо моей воли, с такой силой, словно хотели переломить. Чего бы только я ни отдал полгода назад за возможность взять в руки мушкет! Месяц назад... неделю назад... И вот я его получил, даже не понадобилось отбирать. И Этьен, тот, в кого я в своих фантазиях столько раз всаживал горсть свинца, стоял напротив меня, разведя руки в стороны, пригласительно, почти просяще. И взгляд его был нежным, умоляющим, таким отчаянным. Я вспомнил, как в этом самом зале он положил ладонь мне на спину и поцеловал меня, неуверенно, полный сомнения и надежды. Теперь в нём не осталось ни того, ни другого.

Боже, я был так перед ним виноват.

И, боже, какой низостью, какой гнусной подлостью было с его стороны заставить меня ощущать эту вину.

- Ты думаешь, - сказал я, сжимая мушкет, - если я убью тебя, мне станет легче?

Он не ответил - кажется, он не мог больше говорить, - только бессильно мотнул головой.