Per creperum (СИ) - Страница 27

- Леон! - это был то ли рык, то ли рыдание. Он схватил меня за другую руку, и я не попытался её вырвать, только легко и спокойно улыбнулся, глядя в его исказившееся лицо

- Ты можешь бросить меня снова в подземелье, можешь пытать, можешь отдать своим солдатам или трахать самостоятельно. Делай что угодно, Этьен, но ты больше не сможешь меня здесь запереть. Моё тело в твоей полной власти, ты доказывал мне это множество раз множеством способов, и глупо с моей стороны продолжать отрицать это. Но моё тело - это ещё не весь я. И у меня есть кое-что такое, что ты не можешь запереть и опозорить. Ты даже увидеть его не можешь.

Он стискивал мои руки, злобно, до боли, ещё какое-то время. Потом разжал пальцы. Я повернулся к нему спиной и пошёл прочь. Он смотрел мне в спину, и, выходя, я чувствовал себя так, будто на сей раз это я вышел на свободу, затворив за собой дверь и оставив его в тесной и душной тюрьме.

Уйти далеко мне, конечно, не дали. Я спускался во двор, когда двое стражников преградили мне путь и довольно вежливо попросили следовать за ними. Спорить я не стал. Они отвели меня в мою комнату, заперли дверь и встали возле неё караулом. Всё возвращалось на круги своя, только на этот раз снова - уровнем выше, чуточку ближе к солнцу. Я подошёл к окну, опёрся плечом о стену и стал смотреть вперёд, на Элишку. Как жаль, что я не мог дать ей знать, что вижу её, что я рядом с ней.

Вечером мне принесли еду, и я с удовольствие поужинал, а потом уснул быстро, крепко и без снов. Я не думал, что Этьен решит меня навестить - я видел его, метавшегося по своей спальне двумя этажами ниже, вцепившегося руками в волосы, сыпавшего проклятьями. Я лишь скользнул по нему взглядом и тут же отвернулся - наблюдать за ним не доставляло никакого удовольствия. Судя по всему, ему предстояла бессонная ночь.

Прошло несколько дней. Я всё так же сидел под замком, но теперь это было почти не важно. Конечно, я скучал, в основном потому, что за последние недели привык активно проводить время, но скука эта была терпимой. Этьен не показывался. Я терпеливо ждал. Терпеливо ждать - это то, чему я определённо научился в Журдане.

Прошла неделя, и однажды солдат, приносивший мне завтрак, показался мне озабоченным. Я спросил, в чём дело, он промямлил что-то невнятное и поспешно ушёл. Я подошёл к окну и с интересом посмотрел на стену - сквозь стену.

В поле стоял военный лагерь. "Боевой взор" - всё-таки не то же самое, что обычное зрение, и сосчитать число палаток я не мог, но по моим ощущениям, их было не меньше двух дюжин. И я видел - теперь уже ясно - бело-зелёные флаги с ястребиной головой, развевающиеся среди палаток.

Знамя Агилойи, графа Зентарского.

До следующей кормёжки оставалось несколько часов, и я просто извёлся, меряя комнату шагами и собираясь в следующий раз прижать стражника к стене и засыпать вопросами. Но дверь открылась раньше - меньше, чем через час. Я круто развернулся к ней - и увидел двоих конвоиров.

- Следуйте за нами, - сухо приказал один из них, и я охотно выполнил приказ.

Они отвели меня в тот самый небольшой зал, где Этьен встретил меня в тот день, когда я оказался в Журдане. Там не было окон, только бойницы, от того солнце почти не проникало сюда, и в зале даже летом было сыро и сумрачно. Один из стражников подтолкнул меня в спину, и, как только я переступил порог, захлопнул дверь. Похоже, моим конвоирам не терпелось убраться и оставить меня с их хозяином один на один.

Взглянув на Этьена, я понял, почему.

Он сидел в кресле за круглым столиком, на котором стояла почти опорожнённая бутылка и один бокал. Три или четыре другие бутылки, пустые, стояли и валялись по полу. Одна из них ещё покачивалась на неровной каменной плите. Этьен сидел к двери боком, закинув ногу на ногу, и рассеянно водил пальцем по ножке бокала. Его волосы были всклокочены, сорочка измята, словно он спал одетым, шейный платок съехал набок.

На коленях у него лежал мушкет.

Я стоял какое-то время у двери, испытывая довольно сильно желание выйти через неё вон. Увы, я отчётливо слышал, как повернулся в скважине ключ. Стражники заперли нас - на этот раз вместе, и наверняка не по собственной инициативе, а по приказу своего господина. Слабые солнечные лучи, едва пробивавшиеся через бойницы сквозь толщу трёхфутовых стен, поблескивали на прикладе мушкета, которой рассеянно сжимала правая рука Этьена.

Что ж... значит, вот и всё?

- Я бы предложил тебе сесть, - услышал я его голос - и вздрогнул, потому что до этого мгновения был уверен, что он меня не замечает. - Но что-то мне подсказывает, что ты предпочтёшь остаться на ногах.

Стоять или сидеть, когда ты пустишь мне пулю в лоб?.. В самом деле, выбор очевиден. Я почувствовал холодок, царапавший мне спину острыми коготками. В чём дело, лейтенант Сильване? Вы же вроде бы сами этого хотели?..

Этьен повернул голову, и я увидел его глаза. Расширенные, воспалённые, в окружении отчётливых красных ободков. Скулы пылали горячечным румянцем, но всё остальное лицо заливала мертвенная, почти зеленоватая бледность. Обычно гладковыбритое лицо покрывала неопрятная щетина, как будто все эти дни он забывал бриться.

- Агилойя здесь, - сказал Этьен.

- Я знаю.

- Знаешь? - он посмотрел на меня в удивлении, а потом рассмеялся. - Ах да. Ты же у нас вольная пташка, парящая над темницей. Ну, может, ты знаешь и то, зачем он пришёл?

Я промолчал. Иногда я и впрямь могу увидеть намерения людей так же, как вижу их самих, но это лишь в том случае, если я очень хорошо их знаю, или если их намерения окрашены достаточно сильным чувством... и если сам я не хочу оставаться слепым, как когда-то с Этьеном.

- О, - проговорил он. - Неужели есть ещё что-то, чем я могу тебя удивить? Так слушай. Агилойя пришёл за моей головой. Этот дурак Идара всё-таки проболтался ему, что видел тебя здесь. И его милость изволили осерчать. - Он рассмеялся своим громким, отрывистым смехом, который когда-то так меня восхищал. - Видишь ли, я ведь действительно соврал ему, что ты погиб. Это его огорчило, потому что он настоятельно требовал тебя живым. Увы, монсир, сказал я ему, я сделал всё, что было в моих силах, но...

- Но, - проговорил я вполголоса, - ты решил оставить меня себе целиком.

Его глаза сумасшедше блеснули.

- Ты всё-таки начинаешь меня понимать, - прошептал он и залпом осушил бокал.

Я искоса поглядывал на мушкет на его коленях. Рука Этьена крепко сжимала приклад, и нас разделяло не менее полудюжины шагов. Успею ли я вырвать у него оружие, прежде чем он пальнёт мне в голову? Маловероятно. И всё же попытаться стоило, но, может быть, не прямо сейчас...

Я шагнул к нему, как бы намереваясь поговорить - и он предостерегающе поднял руку.

- Оставайся на месте, Леон.

- Послушай... - начал я, и он опять засмеялся.

- Что, теперь начнёшь ко мне ластиться? Раньше надо было, мой бедный друг. Я давал тебе множество шансов. Теперь уже слишком поздно... слишком... Дьявол, - он рассеянно взъерошил волосы левой рукой. - Я больше так не могу. Не могу, понимаешь?

- Ты слишком много выпил, Этьен, - тихо сказал я. - Когда ты спал в последний раз?

- Не помню, - сказал он, и его бешено сверкающие глаза снова обратились на меня. - Я не могу больше спать. Я всё время вижу тебя. Во сне, наяву - всё равно. Ты не мой ни там, ни тут. Ты думаешь, я пьян? Я много выпил, это правда. Но я не пьян. Я бы хотел быть пьяным и вырубиться, но пью и не пьянею. Просто кошмар.

Он говорил правду, по крайней мере, отчасти это было правдой. Он него за пять ярдов несло вином, но его голос был твёрдым, а речь - внятной и осмысленной. Если у него и помутилось в голове, то не от вина. Я смотрел на него и чувствовал самое невероятное, самое нелепое чувство из всех, которые мог и должен был к нему ощущать.

Я чувствовал, что виноват перед ним.

- Когда я затеял всё это, оно казалось таким простым, - сказал Этьен, положив на столешницу локоть и вцепившись пальцами в угол стола. - Я думал, делов-то будет - сломать тебя пытками и заставить присягнуть Агилойе. Я не собирался калечить тебя, так, припугнуть. Почти всегда достаточно лишь припугнуть... Тогда-то, я думал, ты станешь покладистым и легко примешь меня. Предав своего императора, тебе будет много легче отступиться и от всех остальных своих принципов, - он жёстко усмехнулся уголком рта. - Я же знаю тебя, Леон. Важнее чести и долга для тебя нет ничего. Даже жена и сын для тебя значат меньше, чем твоя чёртова гордость.