Пэпэла (Бабочка) Часть 4 - Страница 1
========== Глава 1 ==========
– Шассе! Шассе! Баллоте! Бризе! Баллоте! Баллоте! – сухая седовласая старуха с удивительно прямой и гордой осанкой громко выкрикивала слова и изредка хлопала рукой по крышке фортепиано. Молодая девица, сидящая за инструментом, после каждого удара вздрагивала и испуганно хлопала глазами. По залу в танце кружился красивый юноша с длинными шоколадными волосами. На его стройной фигуре так хорошо сидело черное балетное трико, что юная пианистка постоянно отвлекалась и сбивалась с ритма. – Мадмуазель Адель! Да сколько можно?! – окликнула девушку старуха после очередной ошибки.
– Фрау Шульц! – испуганно пролепетала пианистка. – Я… я…
– Мадмуазель Адель! Вы есть много отвлекаться! – строго сказала фрау Шульц и бросила взгляд на юношу, который стоял посередине зала, тяжело дыша. – Господин Шейнтурий! А вас я попрошу продолжить!
– Я не могу больше! – Илико возмущенно глянул на фрау Шульц и откинул с лица прилипшие мокрые волосы. – Мы уже два часа отрабатываем эту часть. Я уже сорок кругов по залу намотал!
– Будете работать столько, сколько нужно! И-и-и… Аттитюд! – фрау Шульц громко хлопнула по крышке рояля, и Адель заиграла.
– Садюга! – прошипел Илико и, выгнувшись, поднял вверх руку.
Еще через полчаса изматывающих прыжков по залу Илико, громко чертыхнувшись, упал на пол на согнутую ногу.
– Все! Пристрелите меня! – сказал он, задыхаясь, и повалился навзничь.
– Когда я был молода, я репетировать по пять часов, – нахмурила седые брови фрау Шульц.
– Ага… Наверно… репетировали под немецкие марши, – тихо проворчал Илико, пытаясь успокоить рвущееся из груди сердце. – А я еще Псешинкого считал тираном и деспотом.
– Стася был прекрасным танцором, – отозвалась старуха. – И он не притворяться, что устал, и не падать на пол.
– Кто притворяется? Я? – Илико от возмущения даже забыл про усталость. – Да я уже месяц занимаюсь с вами. По несколько часов в день, и ни разу не жаловался!
– Тогда вставайте, господин Шейнтурий, и повторим с первой цифры, – улыбнулась фрау Шульц, от чего ее лицо стало похожим на злую лисью морду.
– Бонжур, – в танцкласс вошел Смирнов и поклонился дамам, сняв шляпу. – Чантурия, и тебе бонжур, – махнул он рукой Илико. – А у вас что, уже перерыв? – Сашка бросил удивленный взгляд на лежащего на полу Илико.
– Господин Шейнтурий есть устал! – отрезала Шульц.
– Уже? А ну-ка, господин Шейнтурий, – ухмыльнулся Сашка. – Вставай и покажи мне отработанный материал, – кивнул он Илико. – Фрау Шульц, можно вас на пару слов?
Пока Илико в сотый раз делал круг по залу, Смирнов взял старуху под руку и отвел в сторону окна.
– Что скажете про ученика, Эльза Адамовна? – спросил он у Шульц по-немецки, искоса поглядывая на танец Илико.
– Он быстро восстановил форму, Сашенька, – кивнула ему Эльза Адамовна. – Его техника есть бесподобна. Он легко запоминает комбинации любой сложности. Его тело просто создано для танца, но…
– Но? – нахмурился Смирнов.
– Он, как бы это понятней сказать… Не живой… Заводная кукла. Техника божественная, но эмоций никаких, – Эльза Адамовна вздохнула.
– Хм… Странно… – Смирнов погладил редкую светлую бородку. – Раньше его артистизм был на высоте. Он танцевал эмоционально и вживался в образ. Правда, ему тогда было пятнадцать.
– Жизнь потрепала его, Сашенька. Он закрылся от всех, понимаешь? – Шульц погладила Смирнова по лацкану пиджака. – Но тут я не помощник. Тебе нужен Роберт. Очень нужен.
– Жазю? Ну нет! Я не стану просить его об уроках актерского мастерства, – покачал головой Смирнов.
– А нужно, – улыбнулась Эльза Адамовна, и ее лицо покрылось паутинкой морщин. – Шейнтурий гениален! И он тебе нужен, Сашенька! Без яркого солиста твой постановка не заметят.
В этот момент музыка замолчала, и Смирнов обернулся на замершего в финальной позе Илико.
– Я могу уже сходить в туалет? – спросил он, не меняя позы. – А то с полным мочевым пузырем танцевать тяжело. Извините, мадмуазель, – оскалился он в сторону пианистки и наконец расслаблено опустил руки.
Вечер выдался по-летнему теплый. По Монмартру медленно прогуливались парочки, нашептывая друг другу слова любви и нежности. Дул мягкий ветерок, играя легкими занавесками на открытых окнах. Фонари бросали причудливые тени на булыжную мостовую.