Пепел и страховой бес - Страница 19

– …А значит, в-третьих, ставим на дубль быстрейший круг одной из «Феррари». Скорее всего это будет Шуми, смех смехом, а у него машина лучше, да и при всем моем уважении к Барикелло, он не так хорош, как партнер по команде. Ну и сделаем ставку: кто доедет. Хотя здесь рисковать не стоит, но Райкконена и Ральфа Шумахера – можно учесть.

Наконец Сергей оторвался от линии и студено посмотрел в глаза наседающему завсегдатаю. Дополнять выразительный взгляд какими-либо словами не потребовалось, обутый в расползающиеся сандалеты знаток стушевался и отлип.

Пепел сунулся в окошко, сделал ставку и, появившись уже за спиной густо потеющего и обалдевшего от кипящих вокруг страстей Валерия Константиновича, хлопнул папашку по плечу:

– Если вы еще здесь, значит решились открыть мне всю правду. Что ж, это разумный шаг.

– У меня есть небольшая фабрика по производству лекарственных препаратов, – со скрипом начал Лунгин.

– На сколько небольшая?

– Тридцать четыре и шесть десятых процента петербургского аптечного рынка. Эсер был моей крышей, точнее – старшим партнером.

– Страшным партнером, – показал зубы в бельмондовской улыбке Пепел.

– Да? – волновались в двух шагах, – Ну, мне же лучше, новичкам везет. Вот, например. Такой случай был, весь мир история облетела. Жил один мужик в Англии, и была у него мечта – накопить пятьсот тысяч фунтов, поехать в Лас-Вегас и поставить на черное. Специально ради осуществления этой мечты он занимался бизнесом. А в казино никогда нее играл, и в любые азартные игры тоже. В итоге – накопил! А сумма– то немалая, и к слову – все его состояние. Стал собирать чемоданы в Вегас, жена в истерике, дети плачут, мать-старшука с горя убивается, друг хочет в психушку сдавать, но нет, наш герой оказался упорным. Поехал. Поставил. Всё сразу на черное. Выиграл. Вернулся и больше никогда не подходил к казино.

Полученное сообщение не застало капитана Павлову врасплох. Собственно, удивить, а тем более шокировать эту красавицу было невозможно. Рисуя ее негатив липовому журналисту Ханумову, майор Горячев во многом не ошибался, она была принципиальной и властной, но, однако, не типичной стервой из пошлых комедий. Павлова обладала изощренным умом, железной хваткой и холодным – когда доходило до практики – сердцем, почти по Дзержинскому. Именно поэтому она не только поверила неожиданному подарку, но и поняла, что игра, в которую ее кличут – не игра для одиночки. Но громкое дело было необходимо капитану Павловой, будто Африка перелетной птице, Терминатор действительно не прогадал в своем расчете. Перечитав еще раз послание и сохранив его в папке «Вкусно», Анастасия вышла из сети и, пока компьютер выключался, приняла решение.

– Ну, Настёна, умница! Если ты раскроешь дело до середины ноября [5], мы не то, что пятипроцентный барьер, мы все пятнадцать процентов огребем! Помогаю тебе, а сам думаю, как бы ты мое место не заняла. Смотри, я тебя бояться начинаю. – Патрон вопросительным знаком навис над столом.

Еще в кабинете находились два вполне приличных кресла, обитые тисненой кожей, у стены напротив окна выстроились рядком несколько стульев, и – стоял посреди комнаты – еще один столик, на коротких ножках, с образцами агитации и хрустальной вазочкой, не знавшей цветов.

– «Огребают» – проблемы, а барьеры – берут с разбега, – капитан Павлова брезгливо хмыкнула.

Валентин Владиславович Селезень-Лапицкий (причем у первой фамилии, для полного издевательства над обладателем, ударение приходилось на последний слог), председатель петербургского отделения партии «Люди России», понял двусмысленный смешок по-своему. Дескать, куда уж мне, несмышленой бабе, до вас, батюшка Валентин Владиславович. Конечно же, Валентин Владиславович шутил, обвиняя Анастасию Павлову в столь низком коварстве. Всякие сплетни и наговоры против Павловой разбивались о стену веры и упертости Селезня-Лапицкого. Три года назад, когда ему было пятьдесят семь, он принял Настеньку под пушистое крыло – умеренно правое, осторожно левое. Он хорошо помнил, с чего зародился союз.

Проходило одно из первых собраний, когда партия, сейчас имеющая вес в Думе, была сборной солянкой энтузиастов. Тогда обсуждался вопрос генерального лозунга на региональном уровне. Елизавета Серпухова, заклятый враг Селезня-Лапицкого, метившая в председатели партии, безапелляционно выкрикнула:

– Всё лучшее – населению!

– Американскому.

Серпухова отцедила яростный взгляд в сторону Анастасии, так мимолетно и наповал утопившей посыл. Павлова, в свою дуэльную очередь, насмешливо и кокетливо приподняла бровь, хотя ни насмешницей, ни кокеткой она не слыла – просто терпеть не могла визгливую Елизавету. Одним брошенным на заседании словом Анастасия обрела врага. И де факто приобрела пылкого поклонника в лице Валентина Владиславовича, которого де юре выбрали в председатели. И теперь Анастасия, с ее незапятнанной репутацией, была знаменем партии – во всяком случае, в глазах Валентина Владиславовича.

Сегодня она пришла просить дозволения на авантюрное по его меркам предприятие. При всей своей наивности в отношении железной капитанши, Валентин Владиславович смекал, что она чего-то не договаривает. На его столе язвой лежали интернетовские распечатки рейтинга, где партии светило блекло. Еще на его столе возвышался бронзовый продукт – медная скульптура сокола, которую подарили итальянские муниципалы вместо денежного вливания, отделались посулами дружбы.

– Но погоди, ты раскрываешь дело, ты спасаешь похищенных подростков – вся слава тебе. При чем здесь наша партия?

– Без партии я – ноль. Без партии, точнее, без ресурсов партии, я ничего раскрыть не смогу, и не смогу никого освободить, руки коротки. Смогу только упечь на зону дважды судимого симпатичного балбеса Сергея Ожогова, хотя вряд ли он при чем-то. А опираясь на доверие партии, я смогу докопаться до сути, но это, скорее, мой кусок пирога. Зато далее партия первой будет слушать репортажи с театра военных действий за передел медицинского рынка, ведь вести дело буду именно я. Уже сейчас можно диктовать заказные статьи и листовки, что партия озаботилась очищением рынка от криминала.

У Лапицкого зазвонил мобильник, но он отрубил звонок, даже не поинтересовавшись номером побеспокоившего. Настя продолжила отвешивать вкусные фразы:

– Бандиты перехлопают друг дружку, а партия этот результат запишет в свои заслуги: только вы и я ответственны за то, как будет освещаться эта война для обывателей. Если же в процессе слетит с должности мой майор, я не окажусь слишком огорчена.

Нет, не даром Настя обладала неисчерпаемым кредитом доверия: отказать ей председатель не смог, а честно – не очень-то и рвался, перспективы завораживали. Особенно, когда Настенька, теплая и благоухающая чем-то восхитительным без химии, уселась перед партруком прямо на пол, призывно глядя ему в глаза.

Вообще-то с этого ракурса замечалась не только потрепанность вождя, но и малолицеприятные подробности финансового достатка партии. Не подметенная три дня целофанка от банального сердечного средства и рядом же смятый рецепт. Сдохшая трехрублевая авторучка и стальные скрепки. Мало того, что у движения нет средств на попсовую канцелярию, но и уборщица оплачена не через день, а раз в неделю.

– Опять затеяла что-то рискованное, – пожурил старший для солидности, но тут же поторопился кивнуть, боясь спугнуть синюю птицу, – но я согласен. Поступай, как считаешь нужным.

– Я знала, что ты не откажешь.

Это «ты» было для шефа слаще карамельки. Единомышленница легонько поцеловала патрона в желто-розовую щеку, покрытою тоненькой паутиной морщин.

«Еще бы он отказал!», – мысленно фыркнула Анастасия, пружинисто и победно выходя из кабинета, этакая амазонка. Капитан Павлова даже не просчитывала, что предпримет, запрети ей Селезень-Лапицкий определенную самодеятельность. Эти выборы, конечно, Настя – не комбайн, но через уставные четыре года ее звезда должна воссиять, как там у Пушкина: «И, в гроб сходя, благословил…». Она потерпит и подыграет.