Пепел богов. Трилогия (СИ) - Страница 340

Они начали спуск затемно. Шестеро всадников, еще несколько лошадей за ними. Хорошие были лошади у воинов Арша, только Кай так и не понял, купил ли он их где-то в Запретной долине или сумел как-то провести в ее пределы. Лошади слушались, кажется, даже мыслей всадников, но чем ближе становилось дно пропасти, тем сильнее охватывала их тревога.

— Я вспомнила, — подала голос Теша, когда отряд уже был на уровне сизой дымки, застилающей дно пропасти.

— Что ты вспомнила? — оглянулся Кай, придерживая коня.

— Голос, — твердо сказала Теша. — Тот голос, что в деревеньке призывал Арму убить кого-нибудь.

— И кто же это? — нахмурился Кай.

— Я… почти уверена, — сказала Теша. — Хотя он произнес при мне лишь несколько слов. Помнишь, тогда в трактире? Он крикнул, когда мы вошли: «А у нас гости!»

— Сувана! — прошептал Кай.

— Точно он, — кивнула Арма. — И что это значит?

— Лишь то, что он не только вор, — заметил Кай. — Встретим — расспросим подробнее. Поспешим!

Поспешить не удалось. На последнем спуске лошади стали упираться и у самого дна вовсе встали. Те, которые были в поводу, сорвались и умчались вверх по дороге.

— Шагов сто осталось, — с тревогой заметил Кай, вглядываясь в сизую мглу в конце спуска. — А если так?

Он спрыгнул с лошади, сунул ей в зубы кусок сухой лепешки, повел ее под уздцы. Животное всхрапывало, но шло.

— Что там может быть? — проворчал Эша, сползая на землю. — Для маленького старика забираться на такую махину все равно что крепость штурмовать.

— Однако в этакой пропасти всякий день на пару часов короче, чем наверху, — заметил Шалигай. — Наверное, и ночи темнее.

— Надеюсь, что ночь в этой пропасти мы не оценим, — ответил Кай.

— Ты насчет того, что выберемся из нее или положат нас там всех? — осторожно поинтересовался Эша.

— Оценим, — мрачно сказала Илалиджа. — Похоже, что тут всегда ночь.

Они вошли в сизую дымку и тут же перестали видеть и небо, и освещенную солнцем часть стены. Но, вопреки ожиданиям, не оказались в полной тьме. Все вокруг издавало или отражало бледно-лиловый или синеватый свет. Словно в кромешной тьме кто-то зажег тусклую лампу, накрыл ее цветным стеклом, набрал жуткого света и обрызгал им все. Но особенно ярко светились кости. Их было множество. У окончания спуска, от которого начиналась безжизненная равнина с мертвыми деревьями, лежала груда костей. И ворота, которые венчали выход на равнину, тоже были построены из костей, стянутых сухожилиями.

Лошадь Кая задрожала, затрепетала, но стоило ему пройти в костяную арку, как она упала на передние ноги, затряслась и в мгновение обратилась сначала в бездыханное тело, потом в разлагающуюся тушу, а затем и осыпалась прахом и обвалилась костяком.

— Отпускайте лошадей, — выпустил из рук уздечку Кай. — Мешки не забудьте снять.

— Научены, — пробормотал Эша. — Всё на спинах. Что это было, зеленоглазый?

— Смерть, — ответил он. — Владения сиуна Хары. Только что нам было показано, что он управляется со смертью так, как ему угодно. Но то, что забрано у смерти, смертью же и обращается.

— Ты хочешь сказать, — с ужасом оглянулся Шалигай, — что мы только что сидели на мертвых лошадях?

— Успокойся, — растянула губы в улыбке Теша. — Я не удивлюсь, если и пища, которую мы едим, на самом деле куски мертвечины. Живот пока не пучит, так и радуйся. Куда мы теперь?

— По дороге, — ответил Кай.

Дорога по-прежнему лежала перед ними. Только теперь она была такой же мертвенной, как и все вокруг, но среди разбросанных тут и там костей шла недолго. Едва закончились мертвые, без единого листа кусты, впереди обозначилась стена, тоже сложенная из костей. Пустые черепа были уложены друг на друга и присыпаны пеплом. Только ворота в стене, которая поднималась на десяток локтей и уходила в стороны, насколько позволяла ее рассмотреть сизая мгла, были железными. Ржавые прутья, скрученные в жгуты неведомым кузнецом, словно в насмешку изображали листья, цветы и поющих птиц.

Кай коснулся узорчатых воротин и распахнул их. Они разошлись с жалобным стоном, и этот звук был первым, который путники услышали в пропасти, потому как даже их шаги получались беззвучными.

— Что там? — побледнев, пролепетал Шалигай, показывая культей в открывшееся пространство. — Там что-то… плыло.

— Это тени, — мрачно заметил Эша.

— Пустота? — повернулась к Илалидже Теша.

— Поделка, — растянула та губы в улыбке. — Грубая поделка. Но если это и в самом деле тени, то это уже не Пустота. В Пустоте не успокаиваются. Это глубже, чем Пустота. Много глубже.

Они ступили в парк. От дороги во все стороны отходили усыпанные мертвыми, сухими листьями аллеи. Их окаймляли растопырившие ветви мертвые деревья. Под деревьями тянулись бесконечные могилы, обелиски, склепы, открытые погребения. Но не это наводило ужас, а тени, которые летали всюду, как весенние клочья паутины, разве только не прилипали к лицу, проплывая мимо и сквозь, обдавая холодом.

— Я так не хочу, — пробормотал Эша. — Возможно, что вот этим несчастным как раз теперь снятся сладкие сны, но если любой из них хоть на мгновение осознает, кто он теперь, где и что, то я так не хочу. Лучше вообще ничего. Мрак и небытие. Навсегда. Так не хочу.

— Как будет, так и будет, — равнодушно пробормотала Теша. — Конечно, неплохо было бы увидеться с близкими, хотя бы с матушкой, но как будет, так и будет. Матушка моя, кстати, верила, что человек словно пергамент. Когда он приходит в негодность, с него соскабливают грязные буквицы, отбеливают и пишут новые.

— И что? — скрипнул зубами Шалигай. — Что толку? Если так, то человек-то как раз с буквицами вместе в расход идет!

— Стойте! — поднял руку Кай. — Сколько мы прошли?

— Шагов сто… — пожал плечами Эша. — Минут пять.

— Сто? — зеленоглазый потянул шнуровку кисета, выудил бронзовые часы. — Мы идем уже двенадцать часов. Сейчас уже вечер! Солнце уходит.

— Да ты что? — окаменел Эша.

Двенадцать часов, подумала Арма и оглянулась. Пройденный путь затягивала дымка, но он был бесконечным. Не было за спиной никаких ворот. Только дорога, аллеи, деревья и склепы. И холод, пронизывающий все тело. И томление в коленях, которое случается только после очень долгой дороги.

— Мы пришли, — вдруг хмыкнула Илалиджа. — Или почти пришли.

Дорога выходила на площадь. Все так же светились деревья, замыкающие ее в кольцо, но на двух главных аллеях, которые вместе с дорогой расчерчивали круглую площадь крестом, в каменных чашах били фонтаны с чем-то медленным и черным. А на противоположной стороне площади стояли четверо воинов Арша и Аи. За ее спиной улыбалась Шиттар. Самого Арша не было.

— Сейчас, — сорвала с плеча лук Илалиджа и выпустила стрелу. И та полетела медленно, словно поплыла, подхваченная течением, начала разворачиваться на лету, но, лишь только миновала середину площади, осыпалась прахом.

— Это мои владения, — донесся до ушей путников тихий смех Шиттар. — Здесь ничего нельзя бросать друг другу. Ни стрел, ни ножей, ни горячих камней, ни воздушных поцелуев. Здесь могу бросать только я.

И она взмахнула сразу обеими руками, и словно стальные когти покинули ее пальцы и сразили разом всех четверых воинов Арша. И те точно так же, как лошадь Кая, оплыли и в мгновение рассыпались прахом.

— Надеюсь, — с дрожью в голосе заметил Эша, — что этот казус связан с тем, что они уже были мертвы?

— С теми, кто уже мертв, ты скоро увидишься, хитрец Эша, — ответила Шиттар и вдруг растворилась, оставив девочку одну.

— Аи! — шагнул к ней Кай, но тут же остановился.

Вокруг ребенка сгустились тени, двинулись вперед, обрели плоть, явь, выстроились светящимся строем и со скрежетом потащили из ножен мечи.

— Старый пень, и ты там? — с ужасом пробормотал Эша.

— Лилай, — захлебнулась в рыданиях Теша. — Лилай!

Их было двенадцать. По двое на каждого. Или как сложится. С обнаженными клинками замерли Мекиш, Тару, Лилай, Вериджа, Тарп, Хас, Хатуас, Кишт. Сжимали в кулаках копья Усанува и Тиджа. Гладил ладонью топорище Течима. Поигрывал тяжелым молотом Шувай.