Пчёлы - Страница 2

Артем заерзал и ухватил ее пальчиками за рукав.

— Что, мой хороший?

— Я хочу нарисовать капитана Скворцова. Я уже все придумал, мам! Он стоит перед командой, одетый в космолаты. За ним поднимается второе солнце и отражается в обшивке «Ковчега». И если правильно смешать краски, то получится гармоничный переход к трем окружностям. Композиционно я выстрою это так, — Ольга сдвинула брови и прищурилась на сидящую напротив Сару. Та на секунду оторвалась от вязания и пожала плечами. — Мам, ты меня слушаешь?

— Конечно.

— Так вот, я выстрою это так, будто капитан стоит на фоне нашего флага. Здорово?

— Очень хорошо, — Ольга еще раз запоздало пожалела, что пошла у мужа на поводу, когда заказывала Сару. Образование — это замечательно, но у мальчика должно быть детство. Она ткнула мизинцем в четверку и тройку на панели ежедневника, и на экране привычно загорелось: «Напомнить няне ограничить чтение спецлитературы». — У тебя выйдет прекрасная картина.

— Давай, мам. Сейчас будет мое любимое место.

Ольга украдкой улыбнулась и продолжила:

— И тогда шагнули вперед семеро, но только двое оказались лучшими. Двое могли за ночь впитать азы любого ремесла. Двое хранили в себе код умения постигать. И имя им…

— Сара и Джозеф! — Подхватил мальчик.

В дверь кабинета деликатно постучали.

— Входи, Джозеф, — отложила книгу Ольга.

— Ваша честь, до начала заседания десять минут, — помощник поставил на столик поднос. Аромат капуччино защекотал ноздри. Ольга тоскливо посмотрела на лежащий подле чашки микролибер. — Дело категории А, — перехватил взгляд Джозеф и откланялся.

— Вот что, Темка, — Ольга отстранилась от сына и погладила его по щеке. — Я сейчас немножко поработаю, а ты пойдешь к себе. А когда я закончу, мы посмотрим твои наброски. Угу?

— Угу, — буркнул мальчик. Но потом обнял мать и прошептал, — возвращайся скорей.

— Я недолго, — улыбнулась Ольга. — Сара, «История Сан-Сити для детей» Вильяма Толстого. Страница семьдесят четыре. Второй абзац. Если я задержусь, повторите с Артемом заповеди.

Няня кивнула, аккуратно смотала клубок, воткнула в него спицы и сунула рукоделие в угол кресла:

— Много дней и ночей трудились ученые над телами Сары и Джозефа, — взяла она мальчика за руку. — И настал час, и явились миру они — опора человечества. И теперь все мы помним и чтим Сару и Джозефа. Сильных и смелых людей, отдавших самое себя ради спасения, ради блага и процветания Города Солнца.

— Сара, а у вас с Джозефом могут быть детки? — донеслось уже из коридора.

— Что ты, милый, — рассмеялась няня, — нас забирают из агентства.

Ольга вставила в ухо микролибер и взяла чашку. Набрала полные легкие кофейного аромата и едва слышно произнесла:

— Начали.

— Дело номер сто пятнадцать, категория А, — тут же отозвался приятный баритон. — Подсудимая Хлоя Элеонора Леховски обвиняется…

Микролибер с материалами явно составлял профессионал. Обычная нервозность отступила — дела категории А считались самыми простыми для принятия решений. Пульс было ускорился, когда прозвучало имя подсудимого, но после того, как баритон доложил, что Мартигон старший ходатайствует о высшей мере наказания, сбавил темп. А уж когда прозвучало имя прокурора — Габриель Рональд Бутси — Ольга и вовсе расслабилась.

Габриель Бутси снискал славу талантливого прокурора в двадцать пять. Его скандальное: «Мне хочется вышибить мозги каждой вымирающей панде, которая не желает трахаться ради спасения своего вида» потрясло присяжных настолько, что судье даже не нужно было высказывать свое мнение — двенадцать голосов были единодушны. Тот процесс над двумя лесбиянками, обвиняемыми в заведомом отказе от материнства, и эксцентричная речь прокурора вошли в новейшие учебники Права. Коллегам по цеху не пришлась по вкусу свалившаяся на Габриеля слава — его тут же обвинили в антигуманизме, но Ушлый Бутси вывернулся, сославшись на прямое цитирование классика. А уж когда Совет и правда обнаружил в золотых списках некоего Паланика и роман «Бойцовский клуб», за реабилитированным Габриелем Бутси окончательно закрепилась репутация лучшего прокурора.

Пока либер зачитывал список присяжных, Ольга допила кофе, потянулась и посмотрела на таймер. Часы показывали, что в шкафу ее уже ждет черная мантия, а в кабинете — резное кресло судьи, плазменная панель визора и флаг Сан-Сити, драпирующий одну из шести стен.

Ольга скинула власяницу и раскрыла шкаф.

Мантия нравилась Ольге с детства. Хоть она и не шла к ее эбеновой коже, но ощущение холодного шелка на обнаженном теле давало столько убежденности, заставляло подниматься подбородок и так приятно щекотало где-то в районе солнечного сплетения, что казалось — любое решение можно принять, ни на секунду не засомневавшись. Так было всегда. Не подвела мантия и этот раз — откуда-то изнутри накатила волна уверенности, захлестнула, накрыла с головой настолько, что босые ступни даже не почувствовали боли от рассыпанных по полу коридора, ведущего в кабинет, фианитов.

— Следуя постулату справедливости, адвокатом назначен Леопольд Франтишек Кац, — закончил баритон.

Вдоль позвоночника побежали ледяные муравьи. Постулат справедливости, один из трех краеугольных камней, на которых держался Сан-Сити, заставил Леопольда Каца оторваться от созерцания исигуми и прийти в зал суда. Каца, который мог бы сыграть Гамлета, если бы не был рожден талантливым адвокатом. Ольга осенила себя треугольником и, усевшись в кресло, сказала:

— Гуманизм. Талант. Справедливость. Судья Ольга Марианна Дегтярева.

Экран визора вспыхнул. Трансляция началась.

Одетый в терракотовое пристав встрепенулся:

— Всем встать! Суд в эфире!

— Прошу садиться, — кивнула Ольга и в душе порадовалась, что на том конце телемоста голос ее прогремел сталью.

Больше всего Леопольд Франтишек Кац не любил две вещи: ураганы и процессы категории А.

Дела о потомстве он невзлюбил с самого начала карьеры. Люди, отказывающиеся рожать себе подобных, подбрасывать хворост надежды в едва тлеющий костер жизни на этой планете, вызывали у Леопольда неприязнь. Именно она заставила талантливого адвоката оставить практику в неполные шестьдесят, уехать за город и заняться самосозерцанием. Уйти на самом гребне славы, купить дикую землю в пригороде и выстроить сад камней.

Там, за триста миль от защищенных территорий, Леопольд познакомился с ураганами. С ураганами, которые срывают крыши с беседок, потрошат розовые кусты, слизывают шершавым языком любовно просеянный песок, поливают тяжелыми струями и превращают в лужу грязи его, его — Леопольда Каца — сад камней.

Ураганы были сильным противником, но он не привык сдаваться.

Гений непризнанного инженера, пожелавшего остаться неизвестным, и четверть миллиона благодарностей, заработанных непосильным трудом, родили на свет силовой купол, питающийся азотом. Потраченных сбережений было не жаль. Купол являл собой само совершенство: лиловый окрас, перетекающий в бирюзовую палитру при втором восходе, надежная защита и насыщенный, пьянящий кислородом воздух — все это делало приобретение Каца не только выгодным, но и воистину удачным. Купол не мог только одного — глушить входящие сигналы. Он не защитил адвоката от звонка Председателя Совета. Купол не смог победить постулата справедливости.

Подкупольный воздух не дал Леопольду принять правильное решение, кислородное опьянение — сказать верные слова в щель видеофона. Перманентное кислородное опьянение и еще, пожалуй, то, что прокурором назначили выскочку Бутси.

— Всем встать! Суд в эфире!

Леопольд нехотя встал. Не сводя глаз с сурового лица судьи, он украдкой сунул руку в карман. Пока пристав зачитывал обстоятельства дела, Кац старался не смотреть на нахально улыбающегося Бутси, на его свежевживленные зубы, на его васильковый галстук.

Кац старался не смотреть. Он катал по ладони камень мудрости, прихваченный наудачу из сада. Шершавая пемза легонько царапала кожу, и это расслабляло.