Паучий престол I (СИ) - Страница 12

Примерно на средине пути пришлось остановиться, но не потому, что подросток устал, ему было жарко или же начали болеть ноги, а потому, что Саске заметил то, что раздражало его в мужчинах почти так же, как и небритость, а именно – грязная обувь. Да, брюнет понимал, что до остановки ему ещё идти и идти, что туфли все равно покроются слоем придорожной пыли, и что их придется вытирать ещё не один раз, но уж таким был Учиха Саске, и эта нечищеная обувь мучила бы его всю дорогу, отвлекая от цели.

Достав из сумки платок, Саске наклонился, тщательно протирая туфли, при этом плотно стиснув зубы, потому что ему просто, от несправедливости, смеси гнева и обиды, подымающейся жары, пыльного воздуха и вообще в принципе, хотелось выкричаться, тем более что, куда ни посмотри, безлюдный простор, поэтому искушение поддаться эмоциям было очень велико. Возможно, он так бы и сделал, точно сделал бы, если бы… если бы сперва не услышал размеренное урчание мотора, а после и не увидел притормаживающие подле него колеса.

Учиха, так и не разогнувшись, поднял голову, именно в тот момент, когда распахнулась дверца черного пикапа. Поднял, чтобы застыть с широко распахнутыми глазами.

- Саске, да? – наклонившись вбок, спросил водитель, на что Учиха резко, рвано, судорожно кивнул. – Ну, садись. Подвезу, - блондин улыбнулся, призывно похлопав по сидению, и Саске, все ещё не веря, что все его утренние лишения были компенсированы столь щедро, юркнул в кабину, замирая в волнительном предвкушении.

Дорогие читательницы, с наступающим Вас всех праздником! Здоровья и веры в собственные силы. Ровных путей и широких возможностей. Любви и верного, ценящего Вас человека подле. Цветущей и солнечной весны Вам на целый год.

С ув. Lelouch fallen

========== Глава 2. Часть 2. ==========

«Посторонним вход воспрещен!» — так было написано,

По крайней мере, это то, что мне удалось прочесть.

Посторонним вход воспрещен? Ага, как бы ни так!

Погодите, я вам еще покажу!

*А. Ламберт Trespassing

В машине играла музыка – что-то ритмичное, но ненавязчивое, даже, в каком-то смысле, соответствующее ситуации столь незатейливой фразой “No Trespassing!”. Размеренно урчал мотор, слегка поскрипывали кожаные сидения, позвякивали забавные бубенчики, прикрепленные к зеркалу заднего вида, за приоткрытым окном шумел ветер, наполняя салон запахом скошенной травы, но все это было лишь фоном, словно шлейф, который тянулся за блондином, придавая ему ранее не виденного Саске колорита.

Учиха ещё никогда не встречал такого типажа людей, такого… открытого. Казалось, все, о чем сейчас думает парень, можно прочесть по выражению его лица, насколько сильны и выразительны были эмоции этого деревенского красавчика, но в то же время подросток сомневался в том, что в этой видимой искренности нет никакого подвоха. Впрочем, Саске понимал, что не может судить о человеке по нескольким минутам молчаливого знакомства, но все же… все же близость этого Наруто будоражила его кровь, делая внешнюю жару полного техасского солнца лишь скользящей по коже лаской, когда внутри него уже теплились искорки будущего пожара.

Саске не мог сказать, что он был таким уж общительным, и у него было много друзей. Друзьями он мог назвать лишь двоих, остальные же были просто хорошими знакомыми, с которыми, вопреки своим убеждениям, он поддерживал связь из разных причин. Первым был Ходзуки Суйгетсу – его одноклассник, который после гибели родителей, относительно которой полиция до сих пор не могла с уверенностью сказать была она случайностью или же преднамеренным убийством, находился на попечительстве старшего брата. Вторым – Нара Шикамару, ученик параллельного класса, который не слишком-то и походил характером на отпрыска богатых родителей, и некий ореол таинственности вокруг персоны которого притягивал людей, как магнит.

С Ходзуки их сблизили общие увлечения, хотя, порой, Учиха был готов придушить друга за то, что тот своим поведением, выходками и крайней степенью невозмутимости намеренно, получая от этого моральное удовольствие, шокировал людей, за что после по полной отгребал от брата. С Нара же… То, что их связывало с Шикамару, даже для самого Саске оставалось загадкой, потому что они были слишком разными, их взгляды и увлечения кардинально отличались, казалось, им вообще не суждено было найти общий язык, но, тем не менее, именно в обществе молчаливого брюнета Учиха мог ослабить те цепи, которыми подростка сковал статус его семьи. Ещё одним нюансом их дружбы было то, что они были предельно откровенны друг с другом, но при этом каждый имел то, что именуется понятием «личное», и никто и никогда из них не пытался миновать эту грань. Проще говоря, мало кто верил в то, что эта троица дружит просто так, а не потому, что Учиха – гиганты отельного бизнеса, Ходзуки – владельцы сети фешенебельных бутиков, а Нара – семья, члены которой из поколения в поколение занимали влиятельные правительственные кресла.

Да, Саске не был излишне общительным и открытым, но никогда не замечал за собой стеснительности, и найти общий язык с до этого незнакомым человеком, стать душой компании, в которой он оказался впервые, или же просто привлечь к себе внимание ему не составляло особого труда, но сейчас, с этим Наруто, все было кардинально, совершенно, непостижимо наоборот. Не то чтобы подростка угнетало молчание, в принципе, он и не надеялся на то, что симпатичный блондинчик, с которым, очевидно, ему просто было по пути, завяжет с ним душещипательную беседу или же заинтересуется его персоной, но и просто сидеть, подобно статуи, Учиха не мог. Саске просто не знал, о чем можно поговорить со своим попутчиком, потому что все те темы, которые, привычно, обсуждались в высшем, пусть и подростковом, обществе, были явно неуместны. К тому же, брюнет совершенно не был осведомлен о том, чем, в принципе, могут интересоваться деревенские парни, и поэтому опасался, что Наруто может посчитать его франтом, щеголем или же городским мажором, если он, вдруг, заговорит о чем-то, что чуждо и неинтересно представителю деревенского подросткового социума.

Не то, чтобы Саске этим гордился, но он умел и не стыдился признаваться себе, пусть и только себе, в том, что он кому-то в чем-то уступает, проигрывает или же видит явное превосходство человека над ним, хотя сказать подобное о Наруто можно было с натяжкой. Саске, несмотря на всю открытость блондина, не мог его понять. Вроде как и видел все его эмоции, ощущал его настрой, не чувствовал себя неуютно или скованно в его присутствии, но все же губы пересохли, от чего он постоянно их облизывал, на щеках вспыхнул жаркий румянец, вспотевшими пальцами подросток вцепился в ремешок школьной сумки и никак не мог заставить себя отвести взгляд от Наруто. А посмотреть там было на что.

Непривычно-золотистые волосы находились в творческом беспорядке, и Саске не сомневался в том, что Наруто тратит на причесывание не больше нескольких минут в день. И эти пряди, солнечные, рваные, спадающие на глаза и слегка вьющиеся на затылке, были таковыми от природы, провоцируя желание узнать, каковы они на ощупь – мягкие или жесткие. Он никогда не задумывался над тем, как это – зарыться в чьи-либо волосы по самое основание пальцев, сжать их у корней, натянуть так, чтобы пришлось запрокинуть голову и обнажить шею, слегка ослабить хватку и скользнуть подушечками по прядям. Это было запредельным и казалось подростку чем-то из ряда интимного или же, наоборот, чересчур страстного, того, чем никогда не баловалась даже его фантазия. По крайней мере, до этого дня.

Блондина нельзя было назвать красавцем. Он был совершенно обычным, со слегка резкими чертами лица, вздернутым носом, светлыми бровями и ресницами и слегка пухлыми губами, без той утонченности и холености, к которой привык Саске, смотря на таких же, как и он, отпрысков богатых и влиятельных родителей, но все же что-то притягательное в этом Наруто было. Наверное, это называют харизмой. Не лоском, напыщенностью, фальшивой красотой или обманчивой притягательностью, а именно харизмой, которой в современном мире обладает далеко не каждый, пусть индивидуальность и незаурядность личности были в моде у современных подростков. Саске назвал бы это внутренним светом, не непорочным, отнюдь, потому как такого парня трудно представить в роли скромника, недотроги или же образца целомудрия и добродетели, скорее, располагающим, способным покорить, подчинить и приковать к себе взор.