Патриарх Филарет. Тень за троном - Страница 14

«А о чем к тебе в сей нашей грамоте писано, — закончил Борис Годунов, — и то бы у тебя было тайно. А учинится какая смута в старце, и не учнёт жить по монастырскому чину, или из монастыря уйдет, или какое лихо над собою учинит, и то сделается твоим небереженьем и оплошкою. Да что старец Филарет, будучи у тебя, учнёт о чем разговаривать какие неприличные разговоры, и ты б о том отписывал к нам, а отписки велел отдавать в Посольском приказе дьяку нашему Офонасью Власьеву».

Как видим, царь переменил если не нрав свой, то тон обращения с подданными. В грамоте не содержалось ни приказа, ни угрозы расправы за его невыполнение. Время приказов Годунова прошло.

Может показаться, что Филарет повел себя крайне неосторожно, выдав раньше времени неукротимый нрав. Борис ещё царствовал и, хотя дни его были сочтены, вполне мог дать приказ истребить Романовых. Именно поэтому действия Филарета были единственно верными, это был смертельный риск, ведущий к спасению.

Кто, как не Филарет, знал, что Годунов убивает в иррациональном страхе, когда противник его не дает никаких оснований себя опасаться?! Надо было дать Борису повод для политической игры, исследования тайных корней и нитей, показаться, наконец, сильным, чтобы царь трижды подумал, прежде чем шепнуть приказ своим душегубам.

Филарет знал, что отвлечёт внимание Годунова на себя и заставит царя колебаться. Так и произошло. Было похоже, что через сотни вёрст узник парализовал волю царя. Грамота Бориса никак не могла укрепить дух игумена Ионы. С одной стороны, ему повелевалось держать Романова во всяком послушании, чтобы жил по монастырскому чину, а не бесчинствовал. Игумен должен был водить Филарета в церковь, убеждать причащаться и «от дурна его унимать». Жить узнику предстояло в келье игумена под присмотром старца Леонида, причем при появлении у Ионы посетителей Филарета требовалось уводить в заднюю комнату или в чулан.

С другой стороны, Годунов не дозволял наносить узнику никакого бесчестья. Его следовало «держать во всем бережении, и, коли он не захочет с кем жить такого старца к нему не приставлять. Единственное, что мог Иона, — это „разговаривать“ (уговаривать) Филарета вести себя как следует да „советоваться“ с приставом, чтоб „старец в смуту не пришел и из монастыря не убежал“. Если же старец Филарет, живя у игумена, станет еще что-нибудь неприличное говорить, о том надо отписать государю, гласила грамота. Прочтя ее, неглупый Иона тотчас стал верно служить своему узнику Филарету.

Тот ни в чём не знал отказа и мог впредь без всякого зазрения толковать исключительно про мирское житье, про ловчих птиц и собак, предаваться воспоминаниям о своей прошлой вольготной жизни. Конечно, Филарет это делал и без спроса, как только сбросил маску, но услужливость смирившейся братии была ему приятна. Позже, будучи патриархом, он попомнил добро и выхлопотал Антониево-Сийскому монастырю беспошлинную продажу соли (доходнейшее дело!).

Бедный испуганный Воейков в доносе описал возмутительнейшую особенность поведения воспрянувшего духом узника: Филарет-де „всегда смеется неведомо чему!“ Смех на Руси не приветствовался, смех без причины — в особенности. Серьезному человеку вести себя так было совершенно недостойно, зазорно и грешно, а Филарет был одним из серьезнейших людей своей эпохи.

Но злая ирония истории била наповал. Романов мог смеяться сутками. Ай да Годунов! Свалил, растоптал величайшие боярские роды Романовых, Шуйских, Мстиславских, Бельских и иже с ними, старался, воевал, строил, кормил нищих тысячами, укреплял свое царство всеми средствами — и на тебе! Явился никому не ведомый молодец, назвался сыном Ивана Грозного от седьмой жены (седьмой, когда закон с трудом признает даже третий брак) — и Рассея-мать падает пред ним на колени, позабыв все зверства и благодеяния царя Бориса!

А патриарх Иов, благословивший расправу над Романовыми, вещает Отечеству, что-де сей великий человек жил в холопах у Романовых во дворе да проворовался и от казни утёк в монахи. Тут сам патриарх Иов его возвысил, а царский двор Годунова его приветил! Мало того — потом и польские магнаты, и избранный ими король, сам, коли не полагалось, папа римский, все иноверцы и православные почтили романовского холопа так, как никогда не почитали его господ!

То, что мир сошел с ума, было совершенно ясно. Но Филарета заставлял особенно надрывно хохотать тот факт, что бесподобная по смехотворности, но весьма вероятная победа холопа несла освобождение из опалы и возвышение фамилии ближайших родичей вымершей, добитой Годуновым царской династии и лично ему, Фёдору Никитичу Романову

Борис Годунов не от хорошей жизни мягко отнёсся к своеволию и саркастическому смеху заточённого в Антониево-Сийском монастыре Филарета Никитича Романова. Ему в 1605 г. было не до опального старца. Соперник узурпатора, Лжедмнтрий I, шёл по Святой Руси, принимая присягу восторженно встречавших его городов и весей. "Встает наше красное солнышко, ворочается к нам Дмитрий Иванович!" — кричал народ, счастливый чудесным спасением доброго (но слухам) и законного (как верили) царя.

Ни победы, ни поражения Дмитриева войска ничего не меняли. Даже бунт большей части польской шляхты, ушедшей от самозванца в Речь Посполитую, никак не сказался на его триумфальных успехах. Русские люди по обе стороны границы с нетерпением ждали избавителя от всех бедствий. Крестьяне и холопы, работные люди и зажиточные горожане, казаки и дворяне равно чаяли прихода спасителя от нищеты и неправды. Посадские люди и стрельцы вязали немногих верных Борису Годунову воевод и присылали их в стан царя Дмитрия Ивановича. Священники служили торжественные молебны в освобожденных его именем городах и крепостях.

Напрасно патриарх Иов громил самозванца архиерейским словом, изобличая в нем агента Речи Посполитой и римского папы, вторгшегося с чужеземной армией для сокрушения православной веры и царства. Напрасно царь Борис омрачил свои последние дни кровожадными приказами: для истребления сторонников Дмитрия вырезать целые волости, "не токмо мужей, но и жен и беззлобливых младенцев, сосущих млеко". Призванные Борисом на Русь татары убивали даже скот, жгли всё, что могло гореть, зверски пытали мирных жителей. Но волна восстания против кровопийственной власти неодолимо катилась из южных уездов к центру Руси, Борисовы войска разбегались — кто к Дмитрию, кто по домам.

Патриарх Иов, воспрянувший от многолетнего сна, крепко держал церковную иерархию на стороне Бориса. "Мы судили и повелели, — писал царь московский, — чтобы все патриаршие, митрополичьи, архиепископские, епископские и монастырские слуги, сколько их ни есть годных, немедленно собравшись, с оружием и запасами, шли в Калугу (где собиралась новая рать против самозванца. — Авт.); останутся только старики да больные". Но белое духовенство шло вместе с восставшей паствой. Вскоре и епархиальным архиереям пришлось решать, оставаться им или нет с возмутившимся духовным стадом.

Именно Дмитрий Иванович выступал зимой и весной 1605 г. как законный государь, Борис же Годунов свирепствовал по свойству сознающего свою слабость тирана. Один казнил — другой миловал всех своих противников, один захлебывался в обличениях самозванца — другой не удосуживался объяснять беззаконность власти Бориса. Именно Борис послал в Путивль монахов со злоотравным зельем, чтобы тайно извести Дмитрия Ивановича, — и сам скончался злой смертью, как говорили, от яда, собственной рукой приготовленного!

Вслед за служилыми людьми южных уездов на сторону Дмитрия Ивановича перешла вся армия во главе с воеводами, в том числе знаменитый своим упорным сопротивлением самозванцу Петр Фёдорович Басманов. Теперь полками Дмитрия Ивановича командовали представители лучших родов государства, бояре и князья Василий и Иван Васильевичи Голицыны, Борис Михайлович Лыков, Иван Семёнович Куракин, Лука Осипович Щербатов, Фёдор Иванович Шереметев, Фёдор Андреевич Звенигородский, Борис Петрович Татев, Михаил Глебович Салтыков, Юрий Петрович Ушатый, Петр Амашукович Черкасский. В свите претендента собирались знатнейшие люди Руси.