Пасынок судьбы - Страница 5
Незнакомец пробурчал что-то невнятное. Мол, убирайтесь… Какое ваше собачье дело?
– Найти-то найдут, – вел дальше шпильман. – Не было бы поздно. С голоду не помрешь, так зверь лесной какой-нибудь набежит. Добро, если волки или медведь… А если волколак, а, пан рыцарь?
– Не «акай»! – неожиданно зло отозвался Годимир. – Сколько говорить можно?
Он прищурился и вдруг выхватил меч. Одним плавным движением, как перед славной битвой. Прикоснулся крестовиной ко лбу:
– Видит Господь, не из корысти, а во исполнение обета рыцарского…
Сероватое, поблескивающее лезвие описало полукруг и обрушилось на цепь, скрепляющую жерди колодки. Железные звенья лопнули с жалобным визгом и разлетелись осколками. Разбойник охнул и выскользнул из жесткой хватки дерева. Упал на колени, но тут же нашел в себе силы подняться. Пускай для этого ему пришлось опереться одной рукой о стойку-бревно.
– Странный поступок для защитника законности и справедливости, – задумчиво проговорил Олешек.
Годимир медленно провел пальцем вдоль края клинка, проверяя – не затупился ли? Господь миловал, прокованную несколько раз сталь меча нельзя даже сравнивать с изделием деревенского кузнеца. Вложил оружие в ножны. Ответил:
– Знаешь, я, может быть, завтра пожалею об этом поступке и буду молить Господа об отпущении греха… Но… Зря ты упомянул волколака. Я видел, что они делают с жертвой. Этой участи я не пожелаю самому закоренелому преступнику.
Освобожденный с интересом поглядел на него. Движением руки отбросил назад падающие на глаза волосы. Проговорил, словно через силу:
– Ну, спасибо тебе, пан рыцарь… – Если бы сарказм, прозвучавший в слове «пан» обратился в крысиный яд, то можно было бы отравить им всю Оресу. – Нет, честно, спасибо. Не ожидал.
– Не за что, – угрюмо отозвался Годимир. – Я бы на твоем месте удирал подальше, пока не вернулись те, кто…
– Мы покамест каждый на своем месте, – непочтительно и дерзко перебил его освобожденный. – Я на твое не стремлюсь, да и ты на моем оказаться вряд ли захочешь.
Годимир стиснул зубы и взялся за рукоять меча.
– Не серчай, рыцарь, – ухмыльнулся незнакомец. – Не ровен час, живот заболит. Мир тесен. Может, свидимся еще. Про всякий случай, запомни мое имя. Ярош. Ярош… А впрочем, прозвище мое тебе без надобности. Прощай. Не ешь много копченого сала на ночь…
Разбойник шутливо поклонился и, развернувшись, опрометью бросился в кусты. Ветки шиповника заколыхались и успокоились. Как будто никого и не было.
– Вот шельма! – Годимир со звоном загнал меч в ножны – он и сам не заметил, когда успел вытащить клинок на целую ладонь.
– Шельма не шельма, а свободу он получил, – качнул головой Олешек. – А нам с тобой, пан рыцарь, надо бы поезжать отсюда как можно быстрее и как можно дальше.
– Ты думаешь?
– Думаю? Да я просто уверен, что его королевская стража здесь оставила. Ты не ищешь часом ссоры с королем Желеславом, а?
– Да нет… И не «акай», сколько говорить можно? – Годимир тронул коня шпорой. Отдохнувший в Ясевой конюшне темно-рыжий охотно поднялся в рысь.
Мышастый мерин шпильмана поспешил следом, как привык за полтора месяца путешествия. Олешек от неожиданности качнулся назад, испуганно вскрикнул, хватаясь за переднюю луку:
– Легче!
– А ты привыкай, если хочешь со мной странствовать! – зло откликнулся рыцарь. Еще прибавил шенкеля коню. Знал, мышастый не отстанет.
Некоторое время они ехали молча. Годимир вперил глаза в конскую гриву, мысленно ругая себя за опрометчивый поступок. Шпильман поглядывал по сторонам, закусив нижнюю губу. Должно быть, обиделся.
«Дуйся, дуйся, – подумал рыцарь. – Сам виноват. Не надо было про волколаков говорить. А этот несчастный свое уже получил. Если его хотя бы дня два назад заковали, то под дождем отстоять – не подарочек. Да и ночи холодные, даром что червень[13] – летний месяц. Думаю, искупил вину за парочку ограбленных купцов».
Видно, о том же подумал и Олешек. Он наклонился, сорвал цветок шиповника, втянул легкий, чуть приторный аромат, а потом окликнул Годимира:
– Пан рыцарь, ты стихи свои почитать хотел…
Тот ответил не сразу. Поглядел на бегущие по небу облака, вздохнул.
– Расхотелось что-то… – потом подумал и сказал: – Правда, расхотелось.
– Дело хозяйское, – сразу согласился шпильман. – А просто поговорить согласен?
– Ну… Почему бы и нет?
– Это хорошо, – улыбнулся Олешек. – А то я думал, ты сильно обиделся.
– С чего бы это?
– Да так…
– Нет. Ты уж договаривай.
– Да не стоит. Одно скажу: не прав я. Зря тебе про короля Желеслава сказал. Ты, кстати, не бывал при его дворе, в Островце?
– Не приглашали, – буркнул Годимир.
– Так ты, пан рыцарь, странствующий как никак. Можешь и без приглашения.
– Верно. Могу. Но не к каждому хочется.
– А! Значит, и ты наслышан про здешнего короля?
Рыцарь не ответил.
– Что молчишь, пан рыцарь?
– Да так…
– Обеты не позволяют королей хулить?
– Ну…
– Можешь не говорить. Я и так догадался. И лесного молодца потому освободил, что наслышан про Желеслава?
– Ну…
– Да ладно, не говори. Я и так догадался.
– Слушай, Олешек, – едва не взмолился Годимир. – Давай о чем-нибудь другом…
– Изволь, – шпильман согласился не раздумывая. – Тогда про служение твое поговорим. Не против?
– Отчего же? Давай.
– Вот! Другое дело. Ты ведь из Хоробровского королевства будешь? Верно я понял?
– Ну да. Из-под Быткова.
– А что так далеко занесло? Аж в Заречье.
– Понимаешь, Олешек, я с детства хотел людей от чудищ освобождать… – Годимир искоса глянул на шпильмана – не смеется ли? Олешек сохранял серьезность. Поэтому рыцарь продолжил: – Книги читал, готовился.
– А что, в Старой Руте чудищ мало? Неужели всех повывели уже? – Шпильман прихлопнул ладонью слепня, усевшегося на шею меринка.
– Признаться, не так уж и много. Есть, правда, чародеи злокозненные. В Усоже и в Горыне мерзости всяческой хватает. Кикиморы, живоглоты, шилохвосты… По лесам космачи с волколаками прячутся. Опять-таки, лешаки, водяные, полевики… Ну, с этими сражаться рыцарю не с руки – племя нелюдское, но безобидное. И кмети их уважают. Прикармливают…
– Правда? – округлил глаза Олешек. – В Мариенберге лешаков не сильно-то любят. И церковь их род прокляла… Ибо насмешка в богомерзких рожах таится на человеческий образ, – он явно процитировал строки из указа властей или церковного воззвания. – А потому охотятся на леших и водяных безжалостно.
– Ну и глупцы, даром что священнослужители, – без обиняков отрезал Годимир. – Наш митрополит такого безобразия не допустил бы… Эй, ты не обиделся часом?
– За что? Я же не епископ!
– Я заметил.
– Так продолжай. Не хватало мне за святош наших обижаться…
– Продолжаю. О чем я там рассказывал?
– О чудищах хоробровских.
– Ах да! Только почему же о хоробровских? Здесь такие же водятся. А то и злее. Взять хотя бы волколаков…
– Так ты поэтому в Заречье перебрался? От того, что здесь чудовища опаснее?
– Ну, можно так сказать. Скучно на Хоробровщине. Страхолюдин все меньше, а рыцарей все больше. И каждый норовит всю славу себе прикарманить. Себе и только себе. Представляешь, в Ельском воеводстве, если бы приехал да заявил – хочу, мол, пару космачей на копье взять, – меня бы под стражу заключили. У них там это право еще заслужить надо.
– Да ну?
– Истину говорю, как перед ликом Господа. Правда, с шилохвостом любой может беспрепятственно сразиться или, скажем, с живоглотом… Только желающих маловато находится.
– Это еще почему?
– Так звери водяные. А рыцарю в реке несподручно ни копьем тыкать, ни мечом махать.
– И что же?
– А ничего. Плодятся, жрут кметей и рыбаков, на купеческие струги даже нападают, хоть они обычно для охраны нанимают опытных бойцов. А рыцарям и дела нет. Не благородные звери.