Пасынок судьбы - Страница 3

С довольной ухмылочкой корчмарь сгреб недостающие гроши в карман передника и, рассыпаясь в благодарностях, ретировался.

– Э-э-э, пан рыцарь, – протянул шпильман, – зря ты ему потворствуешь. Он так, глядишь, как раз тебе на шею влезет и ножки свесит.

– Тебе-то что за забота? Деньги-то мои… – Годимир еще злился на музыканта, который втянул его в позорную корчемную перепалку.

– А кто меня в оруженосцы нанять решил? – прищурился шпильман. – Вот я за твой кошелек и печалюсь. Или он у тебя волшебный, а, пан рыцарь? Как у Малуха-золотаря из Неколупы?

– Не волшебный, – отрезал рыцарь. – А все равно мое дело, кому сколько платить.

– Так ты уже не хочешь меня брать?

– Почему нет? Беру. Звать-то тебя как, музыкант?

– А не надо меня звать, я сам прихожу, – оскалился было шпильман, но потом посерьезнел и назвался: – Олешек. Олешек Острый Язык из Мариенберга.

– Звучит. Положим, что язык у тебя без костей, я уже понял…

Их беседе помешало появление корчмаря с двумя жбанчиками пива. Плотная белая пена свешивалась набекрень над деревянным краем, как шапочка записного гуляки. Следом за отцом поспевал Ясь с резным ставцом, на коем поджаренные кровяные колбаски утопали в перине тушеной капусты. За Ясем вышагивала коротконогая курносая девка, с первого взгляда видно – братова сестра и отцова дочка, и тоже, верно, Яська, волочащая блюдо поменьше, где две здоровенные краюхи ржаного хлеба украшались с боков стрелками зеленого лука и фиолетовыми с изморозью розетками базилика.

– Что Господь, Пресветлый и Всеблагой, послал, тем и рады! – поклонился хозяин корчмы, принимая у отпрысков угощение и выставляя его на стол. – На здравие да пойдет, а не во вред…

Он еще раз поклонился и убрался восвояси, не услышав язвительного бурчания музыканта:

– Рады они… Да за такие деньжищи еще плясать вокруг стола должны.

Годимир усмехнулся:

– Брось, не бери в голову. Как ты с таким норовом живешь только? И руки-ноги целы…

– Ты лучше спроси, как бы я жил, когда бы не смеялся над всеми и над собой заодно?

– Что, помогает?

– А то! Хочешь, я тебе песенку спою. Для затравки. Ты ж меня в оруженосцы взял не клинки точить. Ради цистры моей, поди?

– Может, поешь сперва?

– Да ладно. Больше голодал.

Олешек умостил грушевидное тело цистры на колене. Дернул на пробу струну, другую. Не расстроились ли? Результат удовлетворил музыканта. Он откашлялся и запел вполголоса:

Голос у шпильмана был не слишком сильный, да и высоковатый, хоть он и пытался пускать звук из груди, чтоб пониже выходило. Но стихи понравились всем собравшимся в корчме без исключения. Старший из богоборцев – седой, с изможденным морщинистым лицом – даже поднял вверх палец, произнося назидательно:

– Смирение есть первая заповедь Веры в Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого.

Его товарищи согласно закивали, отчего напомнили Годимиру клюющих зерно кур. Чтоб не прыснуть со смеху, рыцарь сделал вид, будто поправляет усы, а сам прижал ладонь к губам. Но провести Олешека оказалось не просто.

– Вот, пан рыцарь, сколько ты со мной знаешься, а уже нахватался невесть чего. – И добавил, снизив голос до шепота: – Грешно со святых отцов смеяться. Ай-яй-яй, пан рыцарь.

– Ладно тебе! – Годимир не знал, гневаться ему или улыбаться. – Будешь много говорить, враз проверим, какой у тебя лоб. Стеклянный или, может, глиняный.

– Э, нет, пан рыцарь. Будешь драться – убегу. От тебя, видно, и старый оруженосец оттого сбежал? А, пан рыцарь?

– Да карга болотная его знает, отчего он сбежал. Вроде не жаловался ни на что, – совершенно искренне пожал плечами Годимир. – Лучше скажи: берешься учить меня на цистре играть?

– Ну… – уклончиво отвечал музыкант, – Поживем – увидим. Может, тебе медведь ухо оттоптал, а?

– Какой медведь?

– Известно какой. Бурый.

– При чем тут медведь?

– Да так говорят, когда человек двух нот на слух различить не может. Как такого выучишь?

– Да нет, я, вроде, различаю, – растерялся Годимир.

– Ну, коли так, то выучу. Зарабатывать на хлеб уроками музыки ты, конечно, не будешь после этого. Но каштелянскую дочку, какую-нито посмазливее, охмурить сумеешь. Ведь тебе для этого и надо умение? Так, нет?

– Почему? Обижаешь, Олешек. Я на свои стихи хочу песни слагать.

Годимир ляпнул про свои стихи и тут же пожалел. С языкатого парня станется сейчас его на смех поднять. И что ему за то сделаешь? Не мечом же рубить за едкую шутку?

Но шпильман и не подумал насмехаться. Кивнул:

– Хорошо. На свои так на свои. Потом почитаешь. По свободе. Путь у нас долгий будет. Или нет?

– Все в руке Отца Небесного…

– Правильно. А потому воздадим должное дарам его.

Олешек молитвенно сложил руки и закрыл глаза. Рыцарь последовал его примеру. Через несколько томительных мгновений они уже вовсю отдавали должное стряпне семейства Ясей.

Хвала Господу нашему, Отцу Небесному, да пребудет Королевство его как на Небе, так и на земле… с утра распогодилось.

После завтрака, или – как его называли в Зареченских королевствах – снеданка, Годимир с новоприобретенным оруженосцем выбрались на тракт. Рыцарское снаряжение сгрузили на гнедого кургузого мула, а Олешек умостился на хребтине не вполне довольного этим меринка.

Солнце играло в хрустальных капельках на краях листьев, пригревало обширные лужи, заставляя подниматься цветные рушники радуги. Птички, весело щебеча, сушили перышки на кончиках ветвей. В животах приятно колыхались Ясевы колбаски с капустою, без которых и наутро не обошлось.

– Ну что, пан рыцарь, – шпильман, устав, очевидно, тренькать на цистре, подбирая какую-то новую мелодию, повернулся к Годимиру, – стихи читать будешь, а?

– А ты ругаться здорово станешь?

Олешек даже руками замахал:

– Что ты, что ты! Разве ж я не знаю, как поэта легко обидеть? Нет, если у тебя совсем «брала, мазала, гадала» выходит, тогда поругаю. Но не больно.

Он улыбнулся искренне, с обезоруживающей веселостью.

– Ну, когда так…

– Ты погоди, пан рыцарь, не начинай пока, – вдруг встрепенулся музыкант. – У меня к тебе тоже дельце есть. Не откажешь оруженосцу?

– Что за дельце-то?

– Выучи меня на мечах рубиться.

– Ты очумел? Это ж с детства учиться надо! Да каждый день, да от рассвета и до заката! Меня с восьми годков школили, а ты – возьми и научи.

– Да я тоже немного пробовал. Еще в Костраве когда жил, учил меня один дядька-поморянин из наемников бывших. Однорукий, но злой, как аспид. Только бескрылый.

– А аспиды что, крылатые? – удивился рыцарь.

– Все поголовно, можешь мне верить.

– Э-э, нет, брат Олешек, не поверю. И не проси, – рассмеялся Годимир. – Я все книги про чудищ изучил. И «Физиологус» архиепископа Абдониуша, и «Монстериум» магистра Родрика, и «Естественную историю с иллюстрациями и подробными пояснениями к оным» Абила ибн Мошша Гар-Рашана, прозванного…

– Все, все, довольно! – Шпильман, рассмеявшись, поднял обе руки вверх. – Сдаюсь. Виноват, опростоволосился. Забыл, с кем дело имею. Странствующим рыцарям всем положено чудищ изучать или ты сам решил?