Пасынки Гильдии - Страница 13
– Помню.
И перенес внимание на юных грабителей:
– Эй, старые знакомые! У тебя, паренек, новая дубинка? Помнишь, как я прежнюю-то – в щепки, а?
Чердак и Айрауш, не сговариваясь, развернулись и со всех ног дунули в переулок. Шершень с бессильной ненавистью поглядел вслед дезертирам.
– А у тебя, приятель, и дубинки нет… – посочувствовал Охотник последнему неприятелю. – А вот я никогда не бываю безоружным!
И выразительно продемонстрировал разбойнику лапу со стальными когтями.
Шершень отпрянул. Ему доводилось слышать баллады о том, как прославленный Подгорный Охотник схватился в бою с демоном – и рука его превратилась в когтистую лапу.
Баллады балладами, а мало радости было глядеть на эти страшные когти возле своего лица.
– Они у меня рукопись требовали, – наябедничал Дайру, потирая онемевшую руку. – И по локтю камнем…
– Камнем, да? – переспросил Шенги негромко. – А вот если я ему сейчас этот камень вколочу в…
Шершень не стал дослушивать, куда знаменитый Охотник собирается ему вколотить камень. Просто исчез, как будто его здесь не было. Перед кем было атаману геройствовать?
Толпа, стараниями Лейтисы доведенная до экстаза, двинулась к верфям, оставив храм догорать. Месть – вот что звенело в каждом сердце! Свою прекрасную предводительницу горожане несли на плечах – так же, как другая толпа несла жреца Шерайса.
Айсур шел с толпой, весело насвистывал и думал о том, что эта яростная людская река движется по его воле. Каждый из этих людей побрезговал бы даже дать пинка уличному воришке из мелкой банды. А вместе они – тупое стадо, и он, Айсур Белый Плавник, гонит это стадо куда хочет, словно пастух…
Внезапно юнец увидел человека, прижавшегося к стене дома, чтобы пропустить толпу. У человека была приметная внешность – рыжие волосы при очень смуглой физиономии. Но не это привлекло внимание уличного воришки, а кошелек на поясе незнакомца. Дорогой кошелек, из хорошей кожи, причем явно не пустой…
Что ж, если этот умник не желает топать в стаде – пусть расплачивается. Сегодняшние грозные события укроют мелкую кражу!
Поравнявшись с незнакомцем, Айсур ловко сдернул кошелек с пояса и привычно ввинтился в толпу. Ведь не погонится же за ним этот прилично одетый горожанин, которому лишь бы ввязаться в неприятности!..
Но Айсур крепко ошибся. Не знал он Фитиля. И не знал, что значит для Фитиля этот кошелек. Эту дорогую, памятную вещь подарил учитель в день, когда Фитиль надел гильдейский браслет. И сказал: «Держи, сынок, пусть он у тебя всегда будет набит по завязку!»
Первый раз довелось тогда Фитилю услышать слово «сынок». И подарок тоже был первым и последним в жизни…
Эти мысли Охотник додумывал, уже догоняя толпу.
Плевать ему на верфи, на корабли, на вопли о мести! Поймать карлика-воришку, выдрать ему соломенные патлы и отобрать заветный кошелек!
Голубиный переулок был не по-праздничному пуст. Ворота, украшенные лентами и деревянными цветами, были наглухо заперты. И ни одного прохожего – хотя, казалось бы, люди должны спешить к Тележной улице, чтобы хоть краешком глаза увидеть блистательное шествие трех правителей. Да и дым над храмом, похоже, совсем не заинтересовал здешних жителей. Забились в дома, как зверье забивается в нору, чуя облаву.
Тхаи нетерпеливо огляделась. Изгибы извилистого переулка не позволяли увидеть, что происходит за три дома отсюда.
– Пойдем скорее, дитя! Нам нужна Те-ле-дж-ная улица!
Нитха отстранила руку женщины, тронувшую ее локоть.
– Мне страшно, – сказала она негромко, каким-то чужим голосом.
Будь здесь ее напарники, они не удивились бы этим словам. Только насторожились бы, зорче глянули по сторонам. Передряги в Подгорном Мире давно отбили у них охоту смеяться над тем, что когда-то они называли «девчачьей трусостью».
Не удивилась этим словам и Тхаи – но по другой причине. Юная девушка в чужом городе, а рядом ни отца, ни брата… как тут не оробеть!
– Не бойся, моя ласточка, Тхаи сумеет защитить тебя! Пойдем же!
Нитха мимолетно улыбнулась при мысли о том, что эта женщина собирается защищать Подгорную Охотницу. Но тут же вновь посерьезнела:
– Что-то здесь не то… и расспросить некого. О Гарх-то-Горх, пошли нам прохожего!
И тут же – словно ответ на эти слова – послышался шум, подобный рокоту набегающей волны. С криком и топотом в переулок хлынула толпа, вооруженная камнями, палками, кое-кто размахивал даже мечом, что в городе и в будни-то не дозволялось, не то что в праздник.
Женщин отшвырнули к забору. Тхаи вовремя ухватила Нитху за руку, только поэтому их не разбросало в стороны, как два листа в бурю.
– О Гарх-то-Горх, – изумленно пробормотала Нитха, – спасибо тебе, но это уж чересчур!
– Отомстим за храм! – вопила толпа. – Исполним волю богов! На Тележную улицу! Они заплатят за свои грехи, эти разряженные чурбаны! На Тележную! Бей стражу!
Обе наррабанки пытались удержаться возле забора, но людской поток тащил их вдоль высоких некрашеных досок, тащил медленно, но неотвратимо. Обе понимали, что впереди ждет что-то ужасное, и не хотели очутиться там, где начнет расправу обезумевшая толпа.
Нитха скользила ладонями по доскам, обдирая пальцы, пытаясь уцепиться хоть за широкую щель, хоть за торчащий гвоздь. Под ладонь подвернулся венок из деревянных цветов. Девочка вцепилась в него… ах да, это уже не забор, это ворота, массивные, высокие. Тхаи тоже уцепилась за венок, но наррабанки понимали, что долго им так не удержаться.
Нитха глянула наверх. Вскарабкаться бы на ворота! Но не достать до верхней планки!
От сильного толчка рядом рухнул на колени бородач в потрепанной матросской куртке. Скверно бранясь, он заворочался, но встать на ноги ему удалось не сразу.
А удалось ему это не сразу потому, что Нитха проворно, как белка, вскарабкалась сзади ему на плечи и, как со ступеньки лестницы, влезла на забор. Вдогонку полетело пожелание сдохнуть от дурной болезни, сопровожденное кратким изложением родословной наглой черномазой девки. «Наглая черномазая девка» не обратила на это внимания. Ругнув свое неудобное платье, а также учителя и Рахсан-дэра, обрядивших ее в этот мешок, Нитха уцепилась за резной столбик над воротами, склонилась как можно ниже и протянула руку спутнице.
Увы, девочке не под силу было втащить наверх толстушку Тхаи. Наоборот, та стянула бы ее наземь. Но на помощь неожиданно пришел бородатый моряк. Сообразив, в чем дело, он сменил гнев на милость. Подхватил завизжавшую Тхаи, подсадил на ворота и пустил вслед добродушно-озорную фразу, в которой единственными пристойными словами были: «…так хоть подержаться!»
Бородатый благодетель двинулся дальше, широкими плечами раздвигая толпу, а наррабанки остались восседать на заборе, словно две птицы… пожалуй, словно две курицы. Зрелище было нелепым и забавным.
Тхаи, резко побледнев и вцепившись в левый резной столбик, изо всех сил пыталась не свалиться. Время от времени она тихонько причитала, что опозорена навеки.
Схожие мысли одолевали и Нитху, которая держалась за правый столбик, морщилась, слыша, какие шутки летят из толпы (счастье Тхаи, что та их не понимала) и пыталась угадать, что сказал бы Рахсан-дэр, увидев сейчас дочь своего повелителя. Пожалуй, ничего не сказал бы, умер бы на месте…
Чтобы отвлечься от неприятных размышлений, девочка глядела туда, где сверху видна была перегороженная стойками Тележная улица. Собственно, стойки были уже опрокинуты, и стража, сомкнув щиты, сдерживала озлобленную толпу…
Городские беспорядки были продуманы хоть и на скорую руку, но толково.
Толпа от храма Того, Кто Хранит Неразумных Тварей, шла уже громить верфи. Ее догоняла другая толпа, еще более грозная, – та, которую вела Лейтиса.
А возле изящного, похожего на раковину храма Того, Кто Колышет Морские Волны, почти не упоминались верфи и корабли. Зато в избытке было бунтарских речей о правящей троице, своей скупостью навлекшей на город гнев богов.