Пастыри. Четвертый поход - Страница 11

Мои агенты, имеющие доступ к циркулирующей внутри организации информации, сообщают, что даже среди рядовых ее членов все чаще происходят разговоры о грядущей войне. Процитирую ныне чрезвычайно популярное в стране Изгнанных изречение одного из ее монархов: «У России есть только два союзника – армия и флот».

Предполагаю, что при внезапно повысившейся активности Хтоноса Слепцы могут попытаться взять власть в свои руки. Создание боевых подразделений косвенно указывает на то, что они ожидают такой активности.

Далее привожу подробный перечень выведенных из подчинения организации нашего противника предприятий и компаний и вероятный экономический ущерб, нанесенный Слепцам...»

Эрри Орбис Верус отложил донесение и задумался. Война – войной... В конце концов это всегда было, есть и будет. Однако мысли Пастыря занимало другое. Поворачивающий Круг хотел войти в историю как иерарх, положивший конец торжеству Хтоноса в восточных землях. Это легко удалось бы, не будь у древних сил такой мощной и целенаправленной поддержки среди живущих и смертных.

Подчинить их воле Великого Круга, навязать этим упрямцам иные ценности – вот какая задача виделась сегодня эрри Орбису Верусу главной!

Но беда заключалась в том, что подобное уже было однажды проделано, и не без участия злосчастного эрри Удбурда, в семидесятые-восьмидесятые годы ушедшего столетия Стоящего-у-Оси Великого Круга. Умиротворив Хтонос и развалив красную империю, Пастыри тогда посчитали, что дело сделано, и страна Изгнанных упадет к ним в руки сама, точно перезрелый плод.

Однако выяснилось, что многоликий Хтонос вовсе не утратил своих позиций. Его влияние и связь с живущими и смертными в России были куда более глубокими и прочными. В то же время крушение восточного колосса существенно ухудшило всю международную обстановку. Направление, по которому двигался Великий Круг, сами Пастыри признали не совсем верным, но эрри Удбурд воспротивился, создал оппозицию, затем началась вся эта история с Новым Путем, и в итоге для Стоявшего-у-Оси все закончилось изгнанием...

Вздохнув, эрри Орбис Верус поднялся и, пройдя коротким коридором, вышел под прозрачный колпак обзорной палубы «Боинга».

Бездонное звездное небо раскинулось над головой Пастыря. Внизу лежали бесплотные в призрачном серебристом свете гряды облаков. Пораженный тихой умиротворенностью, царившей над спящими небесами, эрри Орбис Верус вдруг, впервые в жизни, пожалел, что в свое время согласился стать Поворачивающим Круг. И дело тут было не в ответственности, отнюдь.

Одиночество, знакомое, наверное, лишь тиранам и диктаторам живущих и смертных, навалилось на не знающего душевных и телесных болезней Пастыря хуже любой депрессии.

– Мне нужен союзник... – прошептал эрри Орбис Верус, и в тот же миг откуда-то из созвездия Треугольника белой спицей скользнула вниз падающая звезда.

И иерарх Великого Круга, ухмыльнувшись, загадал желание...

Громыко ворвался в подземные апартаменты Торлецкого, словно ураган «Катрина» на улицы Нью-Орлеана.

Отфыркиваясь и задушенно матерясь сквозь зубы, он прогрохотал по лестнице, зацепился плечом за косяк двери, не глядя метнул на диван в углу пухлую бордовую папку и тяжело рухнул на стул.

Несколько мгновений за столом царило удивленное молчание. Громыко устало обвел всех мутным взглядом, точным движением вытащил из внутреннего кармана плоскую фляжку «Реми Мартин», поставил перед собой и заявил:

– Братцы, нужен совет и помощь. Кажется, без вас я не справлюсь.

– Во-первых, здравствуйте, Николай Кузьмич! – сварливо проскрипел граф Торлецкий. – Что, никак нашествие марсиан случилось на первопрестольную?

– Здравствуйте, граф, здравствуйте! – Громыко свинтил с коньячной бутылки крышку и начал шарить глазами по столу в поисках свободного стакана. Не найдя такового, он досадливо сморщился и отставил фляжку: – Ребята, дайте посуду, а? Я щас выпью и все расскажу. Митька, Янка, Илюха! Ну будьте человеками, видите, дяде Коле плохо совсем...

Прежде чем поименованные Громыко лица успели подняться, Торлецкий ловко вынул откуда-то из-за спины чайный стакан, надел его на горлышко бутылки и сурово буркнул:

– Угощайтесь, Николай Кузьмич, но не забудьте, что Господь велел делиться...

– Да, да, едрена копоть!.. – торопливо закивал Громыко, быстро набулькал себе полстакана и очень обыкновенно, как компот, выцедил янтарную жидкость.

Вновь воцарилось молчание, причем куда более долгое, чем вначале. Все внимательно наблюдали за разительными изменениями, происходящими с отставным майором.

Мутные глаза его налились цветом и заблестели, совиное лицо из пятнисто-бледного стало привычно-багровым, осанка выпрямилась, и даже взъерошенные волосы, казалось, сами собой улеглись в некое подобие прически.

– Уф-ф! – наконец выдохнул Громыко и улыбнулся: – Ох, и полегчало... А то думал – все, кранты, так и помру на бегу...

– Да что случилось-то? – не выдержал Илья, – по какому поводу такая опохмелка?

– Айн момент! – Громыко поднялся, подхватил с дивана папку и шлепнул ею об стол. – В общем, дело скверное. Тухлое, мать его, дело! Начну по порядку...

При Патриархии, как вы все догадываетесь, подвизается и кормится куча всякого народа, духовных званий не имеющего. Ну, водители, уборщики, бухгалтера там или вот мы, охрана. Ну, и журналисты тоже есть, писатели там... и прочие мастера культуры. Причем не все за деньги трудятся, многие по убеждениям, искреннее слово и дело Божье несут и отстаивают.

Громыко прервался, потянулся к бутылке, но под укоризненным взглядом графа спрятал руку в карман и продолжил менее витиевато:

– Короче! Убили месяца полтора назад, как раз под Новый год, некоего господина Раменского. Страшно убили. Жутко. Настругали, как колбасу! В натуре, по ломтику отрезали, уроды. Я – мужик бывалый, всякое видал, но такого...

– Постойте, Николай Кузьмич! Раменский – это журналист, если не ошибаюсь? Его статьи, посвященные борьбе православия и католичества на Западной Украине, весьма познавательны, да-с. – Граф покачал головой: – Кому же он помешал?

– Да хрен его знает! – Громыко сокрушенно махнул рукой, – Раменский этот про секты много писал в последнее время. Вот, как мы думали, сектанты его и того... Почикали. Твари, мать их в рот! Прости меня, Господи, за слова бранные, не со зла я!

Громыко широко перекрестился на шкуру зебры и снова взялся за бутылку:

– Ну, а вам куда наливать? Давайте выпьем за упокой души невинно убиенного, и я продолжу...

Граф достал из буфета рюмки. Громыко наплескал в них «Реми Мартин», себе опять налил полстакана, и все молча выпили. Митя принюхался и скривил лицо. Спиртного он не любил и, в отличие от своих сверстников, не пил даже пива.

– Ну вот и славно. Так на чем я остановился? – Громыко закатил глаза. – А-а-а, сектанты! Короче, пригласили меня в лавру и попросили: «Вы, Николай Кузьмич, опыт в расследовании таких дел имеете огромный. Месть – это не христианское понятие, но закон должен торжествовать! На органы наши правоохранительные надежды мало, так вы уж постарайтесь, разыщите злодеев».

Ну, я и начал искать. Сперва думал – ерундовое дело. Почерк-то характерный, маньячный. Я с ребятами знакомыми из МУРа связался, выяснил – следы есть, хотя и не так чтобы много...

Убили Раменского на даче, в Подмосковье. Место глухое, далекое – станция Бобылино. Это за Дмитровом, туда, к Талдому ближе. Кругом леса, болота. И чего покойник так далеко дачу имел? Не бедно вроде жил... Ну да это лирика все.

Поехал я на место, оглядеться, по дороге копию протокола почитал, мне Ванька Кокин, он в полковниках теперь, перекинул по старой дружбе. В общем, случилось все так: развелся Раменский с женой, как раз накануне. Со зла отписал ей квартирку, а сам на даче поселился. Каждый день «фольксваген» свой туда гонял.

В день преступления приехал он в Бобылино поздно, часов в одиннадцать вечера. Что характерно – один. Нормальные люди Новый год в одиночестве не встречают, а он... Видать, крепко страдал мужик.