Пастухи вечности - Страница 10
Седой! Вот живучий, собака бешеная! Башка бинтом замотана, за ним трое с пушками. Один отделился, с рацией, побежал обратно. Обложат, как пить дать обложат!
Через каждые три метра, поверх стены крепились кронштейны с белыми шашечками изоляторов. В одном месте на отдельной струбцине торчала знакомая уже коробочка с камерой слежения. Но камера смотрела не внутрь территории, а наружу. С крыши гаража к забору тянулась ржавая железная балка с закрепленным на ней кабелем. С четвертой попытки, Старший допрыгнул, подтянулся, обдирая пальцы. Когда повис, «медуза» отвердела, с ней даже легче держаться оказалось. Зажмурившись, перекинул ногу на верхушку стены, коснулся «колючки». Током не ударило. Брючина запуталась в проволоке, он рванулся, оставив на заборе кусок ткани, толкнулся ногой о корпус камеры, поджал ноги и полетел вниз.
Город был огромен. Минут сорок Валентин бежал вдоль полотна, увязая в снегу. Миновал виадук, карабкался под разбитыми брошеными вагонами и все оглядывался назад. Потом он увидел медленно катящуюся пустую платформу с лесенкой на конце. В одной связке с платформой перемещались еще три или четыре вагончика, а тащил состав маленький тепловоз. Наполовину высунувшись из кабины, машинист курил и с кем-то болтал по телефону. Старший, повинуясь безотчетному импульсу, прыгнул вперед и на ходу взобрался на вонючие, покрытые сажей доски. Состав, не разгоняясь, но и не снижая скорости, катился минут десять. Валентин почувствовал, что движение замедлилось, а затем мимо него, попыхивая, проехал в обратную сторону маневровый тепловозик. Валька спрыгнул и пошел вдоль рельс туда, где пульсировали в грязном тумане тысячи огней.
Когда начало темнеть, вдали показались первые жилые дома, облезлые бурые пятиэтажки. Старший издалека всматривался в людей. На первой же улице свернул с тротуара во двор. Слишком страшно было слышать за спиной тарахтение моторов. Вместе с толпой прохожих перебежал перекресток, стараясь держаться подальше от взбрыкивающих на светофоре автомобилей. Здесь жутко пахло, город был буквально пропитан выхлопными газами. У Вальки снова начала трещать голова. Как они тут живут, в таком вонизме?
Когда стало совсем темно, Старший признался себе, что замерзает. Отмахал порядочно, улица уперлась в широченный проспект, дома пошли высотные. Валька насчитал шестнадцать этажей. Несколько раз подавил желание сесть в автобус, чтоб хотя бы немножко погреться. Денег в кармане ни копейки, еще нарвешься на контролера, что тогда говорить…
Наконец он сказал себе, что дальше идти не в состоянии и если упадет, то уже не встанет. В четвертом по счету подъезде он обнаружил то, что искал, — взломанную дверь на чердак. На ощупь пошел вдоль горячей трубы, ногой зацепил ящик, какие-то тряпки. Покатилась пустая бутылка. Выбрал, где помягче, привалился спиной к трубе и вытянул гудящие ноги.
Глаза сразу начали закрываться. Валька понял, что никакая опасность его с места сдвинуть не сможет. Единственное, на что хватило сил, — закатиться поглубже в невидимую бетонную щель. Откуда-то снизу доносилось бормотание спускаемой в туалетах воды, неясные обрывки разговоров, время от времени в ноздри вплывали запахи выпечки, жареного мяса. Стесняться стало некого, и Старший, впервые за несколько лет, заплакал.
Кроме всего прочего, похоже, он заболел. То знобило, то кидало в жар, пустой желудок выворачивался наизнанку. Валька наклонился, постарался выдавить из себя остатки еды, но ничего не получалось, лишь отплевывался горьким. В углу чердака шебуршились крысы, прямо над ним на теплой трубе бормотали голуби. Ладонь с прицепившейся «медузой» неприятно нагрелась, из локтя толчками поднималась боль. Старший поворочался, размазывая слезы, укладывая руку поудобнее, но помогало мало. Напротив, резкими короткими ударами стало «отдавать» в плечо. Наконец ему посчастливилось найти удобную позу, и не успел он этому обрадоваться, как моментально заснул.
Глава 7
КАК СТАНОВЯТСЯ МЕДСЕСТРАМИ
В полете Младшая не отходила от Марии: рядом с единственной женщиной ей казалось как-то спокойнее. Один из бойцов исполнял обязанности фельдшера, метался между четырьмя ранеными. Младшую никто не просил, сама бросилась ему помогать, вскрывала марлевые пакеты, держала концы бинтов, разрезала прилипшую к ранам одежду. Фельдшер развернул кожаную сумку с кармашками, в каждом кармашке помещались маленькие разноцветные капсулы с иголочками. Показал Анке, как делать укол.
Двое раненых держались неплохо, только все время просили пить. Одному пить разрешили, и Младшая, приподняв ему голову, держала у рта кружку. Второму фельдшер воду давать запретил, можно было только прикладывать к губам мокрую тряпку и вытирать пот со лба. Страшнее всех выглядел третий, с оторванной по колено ногой. Ему приходилось чуть ли не каждый час колоть антибиотики и ставить капельницы. Культю лишь намазали чем-то едким и слегка замотали, потому что фельдшер не умел оперировать, да и инструмента не было подходящего. Теперь они на всех парах летели туда, где, со слов Марии, раненых должен был встретить хирург. Младшая держала связанного одноногого за руку, и, чувствуя, как ему больно, сама постоянно покрывалась потом. Стоило ей переключиться на другого, того, что ранили в грудь, как у нее переставала болеть нога и начинало свербеть под ложечкой…
Периодически Младшая ловила странный непривычно мягкий взгляд Марии. Та полулежала, с замотанным бинтами плечом, следила за Анкой с непонятной улыбкой на бледных губах, пару раз даже потрепала по голове. Но, несмотря на явную слабость, продолжала отчаянную перепалку с Маркусом. Маркус складывал молитвенно руки, в чем-то торопливо убеждал. Мария мотала головой, не соглашалась. За переборкой, заглушая рокот двигателей, вскрикивали раненые.
Не успели сесть, как снаружи деловито постучали. Из соседнего отсека пружинисто выпрыгнули четверо, вскинув автоматы, заняли позиции вокруг люка. Маркус поговорил по телефону, кивнул одному из своих. По откидной лесенке, впустив белый вихрь, поднялся кряжистый полковник в белой дубленке с погонами. За ним, вплотную — трое молодых, в ватниках и офицерских фуражках — также все с оружием. Пока Маркус с полковником не пожали руки, обе армии, насупившись, целились друг в друга. Прошли в командирский салон, полковник узкими азиатскими глазами скользнул по Анке, кивнул закутанной в одеяла Марии.
— Восемнадцать, — сказал Маркус, доставая пакет.
— Остальное? — Полковник послюнявил пальцы, с ловкостью заправского кассира пересчитал.
— Прошу, — Маркус подвинул ему компьютер. — Все уже на Кипре.
Полковник извлек черную книжицу, поставил перед собой. Поминутно скашивая глаза, указательным пальцем жал на клавиши. Губы его шевелились: «Восемь… Три… Черт, неверно… Восемь… Шесть… Три…»
Анка поправила на Марии одеяла, уставилась в окно. Наверху, лениво провиснув, скользила широкая лопасть. В запорошенную даль стройной ниточкой убегали огоньки. Где-то там, далеко, был Валька, и как его найти — непонятно. Впервые в жизни она поразилась, насколько велика страна. Летели, летели, и опять только снег и поле вокруг…
— Все на месте, — полковник заметно повеселел. — Поддержка не понадобится?
— Южнее, — сказал Маркус.
— Нет, сейчас! — не открывая глаз, возразила Мария.
— Хорошо, сейчас. — Маркус достал с железной полочки карту и молча постучал по ней ногтем.
— Ого! — Полковник снял фуражку. — Тищенко!
Вошел один из летчиков, долговязый, в светлой овчине, склонился над картой.
— Пятнадцать! — предложил полковник.
— Грабите? — сухими губами улыбнулась Мария.
Младшая заметила, как на одеяле Марии расплывается бурое пятнышко. Вспомнила о долларах в серванте. «Деньги, деньги… Всем им деньги подавай. Вон за стенкой орет как, ноги, почитай, нету, а все деньги… Маманя говорит: было бы здоровье, остальное купим. А эта лежит вон, бинты просочились, того гляди, помрет, а торгуется. Им плевать, что ногу оторвало, на меня плевать, на Вальку, они все на деньги меряют…»