Pasternak - Страница 2

— Это прекрасно, что вы сами упомянули о пришельцах, — оживился Петр Семенович. — Именно инопланетные существа стали нашей божественной частью, бессмертной душой. Этих старших братьев по разуму, рожденных на более развитой планете, мы называем Махатмами, или Великими Учителями.

— Не смейте извращать мои слова в угоду вашему ущемленному слабоумию!

— Блаженные духом ближе к богу, чем те, кто сделал интеллект высшей целью.

— Нет, любезный, это не про вас писано! Вы не блаженны, вы — мерзавец!

— Как ужасна ваша участь, — ненатурально вздохнул Петр Семенович. — Оборвав связь с внутренним Христом, с вашей бессмертной душой, вы воплотитесь на земле, быть может, два или три раза и исчезнете навсегда, пережив кошмар окончательного разложения!

— Ах ты, буддист кришноебучий! — Кулешов пнул Петра Семеновича в мягкий, будто набитый тряпками живот. — Христианство — не полигон для оккультно-кармических испытаний. Понятно, сука?!

— В общих чертах. — Петр Семенович выдул на губах жабьи пузыри, облизнулся.

— Просочились, как тараканы, во все щели! Нравственные ориентиры! Духовные идеалы! Хочешь — малюй свои горы, а дальше не лезь!

— Чем вам живопись не угодила?

— Да разве я о картинках? Я говорю о теософии вашей индо-рязанской!

— Но согласитесь, что нравственные законы, предложенные Иисусом, во многом напоминают буддийские.

— Просто вы зациклены на эзотерической трактовке христианской символики и текстов! Разумеется, сторонники теософии горазды утверждать, что, несмотря на все разномыслия традиционных религиозных мировоззрений, на уровне глубинном они раскрывают единую истину. Только при ближайшем рассмотрении, милейший, выясняется, что созданные мифы с исторической реальностью не сочетаются!

— А куда же деть тот очевидный факт, — Петр Семенович сверкнул победным глазом, — что Кришна, Будда и Христос — это души с одной биографией, триединое, так сказать, пламя вечности, а?

— А вот если я тебе по ебалу сейчас съезжу, будешь апеллировать к триединому пламени? — в голосе Кулешова загудели близкие громы.

— Не так-то просто запугать меня, Вадим Анатольевич! — он запоздало попятился.

— Смотри как заговорил, пидор гималайский! — Прямой удар в лицо свалил шаткого Петра Семеновича с ног. — Не претендуй, сука, на христианство, не претендуй на науку!

Петр Семенович утерся нарукавником.

— И в мыслях не было!

— А я не верю! — крикнул Кулешов.

— Как обидно… Почему? В большинстве пунктов я с вами полностью согласен, но есть фрагменты, требующие дополнительного разъяснения. Это же нормально, естественно!

— Что вам еще не понятно?! Я устал повторять: христианство не нуждается для своего понимания в оккультной трактовке. Да, двести лет назад в розенкрейцерских и прочих масонских шарашках муссировались идеи пантеизма, посмертных воплощений, кармы, но в настоящее время превозносить новобуддийское шаманство — по меньшей мере дико! Вот и вся моя философия!

— Это понятно, — примирительно сказал Петр Семенович. — С этим никто не собирается спорить.

— Тогда что еще?! Что еще не понятно, отвечайте, черт вас раздери!

— Меня волнует исключительно технический аспект. Вам, как инженеру, это должно быть близко. Когда вслед за физической истает астральная и ментальная плоть, все высшие накопления вознесут наше сознание к истинно бессмертному «Я». Вам это несложно представить, ибо вознесение напоминает работу ракетного многоступенчатого двигателя…

— Что вы мне нервы трепете! Что вы повадились сюда?! Дьявол какой-то! Вы мне работать не даете, у меня от вас инфаркт будет!

— Просто на миг представьте, — страстно продолжал Петр Семенович, — вы живете одновременно во многих мирах, из которых наш, материальный, — самый примитивный и низкий. Ведь что такое рай? Это не фруктовый сад и прогулки с арфами, а огненный мир напряженной мыслительной работы. Творческие возможности не имеют преград, и нет такой задачи, которую нельзя было бы решить. Разумеется, чем меньше было накоплено прекрасных возвышенных мыслей, тем меньше пробудет человек в огненном мире перед новым воплощением.

— А если из всех мыслей, накопленных за жизнь, была одна, про жопу, — спросил Кулешов с усталым издевательством, — то сразу про нее все поймешь и на Землю вернешься?!

— Совершенно верно! Поэтому даже если мы сомневаемся, что вся наша жизнь — это движение по бесконечной спирали эволюции, дающее нам с каждым новым рождением неоценимую возможность изживать недостатки животной натуры, становиться чуточку мудрее, лучше, чтобы к концу вселенской манвантары из человека вновь претвориться в космический разум, которым мы были когда-то, прежде чем воплотились на планете Земля…

Кулешов глубоко дышал.

Петр Семенович вскинул руки:

— Разве не проще допустить, что все это правда, и вести себя лучше, чем упрямо отрицать, а потом очень страдать! Вадим Анатольевич! Ну скажите!

— Проваливайте отсюда к ебаной матери! Слышите?! К ебаной матери!!! — голос Кулешова поднялся до милицейской трели, обрывая сердце.

— Вадим Анатольевич, дорогой вы мой человек! — Петр Семенович всплеснул руками, кинулся за водой. — Нельзя же так! Что вы с собой делаете? Вы же планомерно губите себя. Я понимаю вас больше других. Сам когда-то часто раздражался, ел мясо, пил водку. Проявите чуточку терпимости, понимания, жалости. Наконец, элементарного сострадания. Уменье выслушать другого человека — это ли не то искомое общерелигиозное чудо, которого нам так не хватает в жизненной суете?

— Вы же слова не даете вставить! — Кулешов отпил из стакана, продолжая удерживать под пиджаком скачущее сердце.

— Буду нем как рыба. — Петр Семенович покрутил перед губами, изображая замочек.

— Вот и прекрасно, вот и послушайте. Начнем еще раз, без взаимных оскорблений. — Кулешов достал из внутреннего кармана упаковку с валидолом, заложил таблетку под язык.

— Слава богу, давно пора, — обмолвился Петр Семенович, спохватился и, улыбаясь, повесил на губы второй невидимый замок.

— Я уже говорил, — сказал Кулешов, шепелявя таблеткой, — ваше заблуждение сформировалось на фоне своеобразной параноидальной реакции, которая происходит, как правило, в пределах одной лингвоэтнической, а в нашем случае квазиклассовой структуры. Новые политические веяния, критическая социальная обстановка выполняют роль катализатора. Вы не станете отрицать, что большая часть так называемой интеллигенции склонна к интеллектуальному и духовному сектантству, эдакому благожелательному мракобесию, чрезвычайно разрушительному по своей природе…

Петр Семенович понимающе кивнул:

— В темной эпохе человечество наиболее несовершенно, а потому невежественно. Скрытое присутствие богов наполняет пространство и все, что в нем живет, высочайшим космическим электричеством. Человеческое существо, не имеющее в себе высокодуховных вибраций, разрушается.

— Что за еб твою мать! — сплюнул таблетку Кулешов.

— А что я такого сказал?

— Я тебя, пидораса, сейчас избавлю от невежества! И от вибраций тоже избавлю! Ты у меня враз просветлеешь, Порфирий Иванов моржовый!

— Лучше воздержимся от комментариев, Вадим Анатольевич, — сказал Петр Семенович, ловко подставляя под удар свой мягкий бок, — воздержимся и не будем осквернять очередной грубостью светлую память праведника!

— Мессия в семейных трусах! — отчаянно крикнул Кулешов.

— Во-первых, мессию не встречают по одежке. Неважно, в чем он придет: в трусах, набедренной повязке или в двубортном костюме. Во-вторых, перечитайте Андреева! Блока! Бердяева! Или Пастернака!

— Не собираюсь я ничего перечитывать!

— Мне вас искренне жаль, Вадим Анатольевич. Как обездолен человек, себя сознательно лишивший возможности ежедневно причащаться сокровищницы русских исполинов духа!

— Последователей ваших исполинов, Петр Семенович, в тюрьме петушарили бы, а они только бы вслух стишки декламировали или брюзжали недовольно: мол, ва-а-рвары, смажьте хуй вазелином! И в этом весь ваш духовный универсум!