Паскаль - Страница 1

Мои друзья говорят, что мысли Паскаля помогают думать. И действительно, во вселенной нет ничего, что не служило бы поводом к размышлению; я же в свою очередь никогда не считал эти достопамятные фрагменты ответом на вопросы – вымышленные либо подлинные, – ими поставленные. Скорей я сочту их предикатами Паскаля, параметрами и эпитетами Паскаля. Как высказывание «quintessence of dust» [1] объясняет нам не всех людей, а принца Гамлета, словосочетание «roseau pensant» [2] объясняет нам не всех людей, а одного человека, Паскаля.

Если я не ошибаюсь, Валери обвиняет Паскаля [3] в преднамеренной драматизации; ведь в его книге запечатлен образ не доктрины или диалектического метода, но поэта, затерянного во времени и пространстве. Во времени – поскольку, если будущее и прошедшее бесконечны, подлинного «когда» не существует; в пространстве – ибо, если любое существо в равной мере удалено от бесконечного и бесконечно малого, любое «где» бессмысленно. Паскаль с презрением вспоминает о «мнении Коперника»; однако его собственный труд – это головокружение теолога, изгнанного из мира Альмагеста [4] в коперниковский мир Кеплера и Бруно. Мир Паскаля – это мир Лукреция (а также Спенсера), однако бесконечность, вскружившая голову римлянину, насмерть запугала француза. Также известно, что последний искал Бога, а первый пытался избавить нас от богобоязни.

Говорят, что Паскаль обрел Бога; и тем не менее изъявление радости у него не так красноречиво, как описание одиночества. В этом он не знал себе равных; достаточно здесь привести знаменитый 207-й фрагмент издания Бруншвейга («Combien de royaumes nous ignorent» [5]) и другой, следующий за ним, где говорится о «бесконечной огромности пространств, мне неизвестных и где меня не знают». В первом случае пространное слово «royaumes» [6] и брезгливый глагол в конце заставляют содрогнуться; однажды я решил, что это восклицание из Библии. Помню, я просматривал Писание; нет, искомого места я не нашел, но зато обнаружил его полную противоположность: трепетные слова существа, познающего свою обнаженную душу под пристальным взглядом Бога. Говорит Апостол (1 Коринф. 13: 12): «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан».

Не менее показателен 72-й фрагмент. Во втором абзаце Паскаль утверждает, что природа (пространство) – это «бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность – нигде». Паскаль мог найти эту сферу у Рабле (III, 13), приписывающего ее Гермесу Трисмегисту [7], или в символическом «Романе о Розе» [8], где она представлена как платоновская. Все это неважно; существенно то, что метафорой, которой Паскаль описывает пространство, его предшественники (среди них сэр Томас Браун в «Religio medici» [9]) обозначали Бога [10]. Не величием Творца озабочен Паскаль, но величием Творения.

Безапелляционно провозгласив хаос и убожество (on mourra seul [11]), Паскаль превратился в одного из самых пылких людей в истории Европы; применив к искусству апологетики теорию вероятности, – в одного из самых пустых и своенравных. Он не мистик; он принадлежит к тем разоблаченным Сведенборгом христианам, кто считает небо наградой, преисподнюю – наказанием и, пристрастившись к меланхолическим медитациям, разучился общаться с ангелами [12]. Не столько Господь беспокоит его, как опровержение тех, кто опровергает Господа.

Настоящее издание [13] с помощью сложной системы корректорских знаков пытается воспроизвести «незаконченный, ернический, путаный» характер рукописи; ясно, что этой цели оно достигло. И наоборот, комментарий убог. Так, на с. 71 первого тома опубликован фрагмент, развивающий на семь строк известное космогоническое доказательство святого Фомы и Лейбница [14]; издатель его не узнает и замечает: «Возможно, здесь Паскаль приводит высказывание неверующего».

Под некоторыми текстами издатель цитирует сходные пассажи из Монтеня или Священного Писания; эту работу следовало бы продолжить. Для пояснения «Пари» – привести тексты из Арнобия, Сирмонда и Альгаселя, указанные Асиносом Паласиосом («Следы ислама», Мадрид, 1941); для пояснения фрагмента против живописи – то место из десятой книги «Государства» [15], где говорится, что Бог создает архетип стола, плотник – подобие архетипа, а живописец – подобие подобия; для пояснения 72-го фрагмента («Je lui veux peindre l'immensitй… dans l'enceinte de ce raccourci d'atome…» [16]) – предвосхищающее его понятие микрокосм, заново открытое Лейбницем (Монадология, 67) и Гюго [17] («La chauve-souris»):

Демокрит полагал [19], что бесконечность состоит из одинаковых миров, где люди неизменно исполняют одни и те же судьбы; Паскаль (на которого, кроме всего прочего, могли повлиять слова Анаксагора [20], что каждая вещь заключает в себе все вещи) располагает эти сходные миры один в другом, так что в пространстве не остается атома, который не включал бы вселенную, ни вселенной, которая не была бы также атомом. Логично предположить (хотя об этом не говорилось), что Паскаль увидел в них самого себя беспредельно дробящимся.