Пароль не нужен - Страница 40

Каждый день ранним утром, когда еще не рассвело, Блюхер проводит с войсками строевые учения: учатся люди брать укрепрайоны, рвать проволоку, биться в траншеях. А после – занятия на плацу.

Гремит духовой оркестр. Медь труб аж синяя от мороза. Замер на кауром жеребце Василий Константинович. Мимо него, печатая шаг, идут бойцы Читинской отдельной бригады, одетые в добротные полушубки и «богатырки» – высокие шапки, точь-в-точь буденовки. Бойцы так сильно вколачивают шаги в землю, что даже лица их трясутся и штыки при каждом новом шаге чертят воздух – вниз-вверх, вниз-вверх!

– Отставить! – протяжно командует Блюхер. – Вторая шеренга, плохо мысок тянем. Не годится. И равнение не так держите – плечами, как волнами, ходите, граждане бойцы. Не годится. А ну еще раз! Шагом а-арш!

И снова гремит оркестр, и снова бойцы идут церемониальным маршем мимо главкома, который сидит в седле как гранитный и честь отдает рукой без перчатки, а мороз – тридцать три ниже нуля.

– Отставить! – яростно кричит Блюхер. – Последняя шеренга: не яйца несете, а винтовки! Потуже их к боку прижимайте, не побьются. Шагом а-арш!

Грохочет оркестр, трубачи посинели с натуги, губы примерзают к трубам, идет бригада церемониальным маршем мимо Блюхера, а он слышит, как за его спиной командиры глухо ропщут:

– Наших под Хабаровском бьют, а он тут гусиному шагу учит.

– Балуется в войну. Проиграем то, что завоевали партизаны в двадцатом году!

А Блюхер, не поворачивая головы, командует:

– Отставить! Граждане бойцы второго батальона, не бойтесь ногу повыше поднимать, от этого, кроме пользы, ничего не будет! Ну-ка, ша-агом арш!

Блюхеру сообщили, что пришла шифровка из Владивостока чрезвычайной важности. Василий Константинович прервал совещание по снабжению армии продовольствием – оно шло уже пятый час кряду, сразу же пошел к шифровальщикам. Обхватив свою громадную, бритую голову сильными пальцами, он начал читать сообщение Владимирова о готовящейся зимней кампании, он читал сообщение о количестве бронепоездов, орудий и солдат, которые подтягиваются к фронту, он узнавал все то, что составляло важнейшую государственную тайну белого движения.

Он читал это сообщение и видел за колонкой цифр и строчками текста лицо того разведчика, с которым Дзержинский познакомил его перед отъездом из Москвы. Тогда лицо Владимирова показалось ему чересчур молодым, слишком улыбчивым и холеным. И вот сейчас, читая его донесение, которое поможет ему, Блюхеру, построить свою оборону так, чтобы она оказалась роковой для белых, он видел совсем иное лицо Владимирова, он только сейчас угадывал в нем и понимал те черты, которые тогда, в Москве, казались ему неинтересными и ничего не значащими. И чем дальше читал Блюхер, тем острее в нем рождалось чувство мужской, доброй любви к тому человеку, который сейчас там, за кордоном, один, совсем один.

– Пожалуйста, – сказал Блюхер одному из своих помощников, – заготовьте приказ о награждении орденом Красного Знамени и золотым оружием.

– Кого? – Товарища номер девятьсот семьдесят четыре, – ответил Василий Константинович.

– А фамилия?

– Это и есть сейчас его фамилия, – ответил Блюхер. – Прекрасная фамилия – «товарищ 974».

Василий Константинович вызвал для беседы двух бывших генералов царской армии и одного полковника генштаба. Адъютант извинился за опоздание военного министра – еще не кончилось заседание Совета Министров.

– Я попрошу вас подождать гражданина Блюхера.

– По какому поводу я вызван сюда? – спросил генерал, одетый в потрепанный штатский костюм.

– По-видимому, речь пойдет о нашем возможном участии в работе штабов? – уточнил полковник генштаба.

– Да, по-видимому, – ответил адъютант.

– Если я сейчас уйду, это не повлечет за собой физическое уничтожение моей семьи?

– Нет, не повлечет, генерал.

– В таком случае всего хорошего.

И генерал в штатском вышел из кабинета.

Двое оставшихся, стараясь не глядеть друг на друга, сели в кресла. Глухо ударили часы – высокие, из черного резного дуба. На столе адъютанта то и дело звонили телефоны, в приемную заходили секретари, работники отделов, курьеры с фронта. Они переговаривались с адъютантом Блюхера тихими, смертельно усталыми голосами – когда армия отступает, в штабах страдают бессонницей.

Блюхер появился стремительно; ни на кого не глядя, прошел в свой кабинет. Полковник и генерал переглянулись.

– Кто этот молодой человек? – спросил генерал, кивая головой на дверь, только что закрывшуюся за Блюхером.

– Военный министр.

Адъютант скрылся за дверью. Через мгновение он вышел.

– Министр приглашает вас, граждане.

– Присаживайтесь, – сказал Блюхер вошедшим.

– Благодарю, – сухо ответил полковник. – Спасибо, гражданин министр, – чуть улыбнулся генерал.

– Вам известно об аресте группы бывших военных во главе с Гржимальским? – глухо спросил Блюхер.

– Что?!

– То! – рассвирепел Блюхер. – То самое!

– Генерал Гржимальский честный человек.

– Я воевал с ним в Галиции…

– Ладно. Я пригласил вас не за этим. Просто мне полчаса назад об этом сообщили из госполитохраны – они сейчас заканчивают аресты белых заговорщиков, а я давеча генерала Гржимальского внес первым в список – побеседовать и постараться найти платформу для совместной работы.

– Здесь не могло быть ошибки? – спросил полковник. – Генерал Гржимальский всегда был вне политики, он кадровый военный и патриот.

Блюхер стремительно глянул на собеседника, свел брови в одну мохнатую линию, хмыкнул.

– Граждане кадровые военные, – сказал он после паузы, – позвольте мне перейти к главной части нашего разговора. Поскольку вы часто божитесь своей любовью к матушке-России, я хотел бы ознакомить вас с тем ультиматумом, который Япония выдвинула нам в Дайрене. Мы не приняли его. Вот, извольте.

Генерал и полковник жадно прочитали документ и возвратили его Блюхеру.

– Когда мы отказались принять эти позорные для русских условия, против нас по приказу японцев выступили белые во главе с Молчановым. Итак, вопрос на сообразительность: с кем сейчас должен быть русский патриот, любящий «матушку-родину», – с меркуло-молчановцами или с большевиками? Отвечать прошу по принципу «да – нет», всяческая хреновина надоела – спасу нет.

– Позвольте, не отвечать на ваш вопрос, ибо Молчанов мой боевой друг, я с ним вместе мерз в окопах.

– Хотите быть чистеньким, генерал?

– По отношению к другу я обязан быть чистым.

– А по отношению к родине?

Молчание.

– Хорошо. Можете не отвечать. Благодарю вас за то, что нашли время прийти. Всего хорошего.

Молчание.

– Я вас больше не держу. Вы вольны уходить.

Но генерал не уходил. Он поглаживал костлявые колени худыми, длинными пальцами, смотрел мимо Блюхера в стену, на оперативную карту, изрезанную острыми синими стрелами.

– Ну а вы, полковник? – спросил Блюхер. – Если согласны помочь нам, то завтра же получите назначение в оперативный отдел штаба Восточного фронта.

– Я не могу преступить грань. Большинство моих друзей находится в рядах тех, кто против вас. Я – ни за них, ни против вас. Я за родину, простите великодушно за драматизм ответа.

– Понятно. Всего хорошего. Вы свободны.

Генерал и полковник вышли из кабинета. В приемной возле адъютанта стояли три человека в кожаных куртках.

– Генерал Табаков?

– Да.

– Полковник Бахнов?

– Совершенно верно.

– Следуйте за нами, вы арестованы.

Полковник скривил губы в презрении:

– Боже, какую комедию разыгрывал этот мальчик!

В десять вечера Блюхера снова вызвали к радистам на связь с Хабаровском.