Паркур (ЛП) - Страница 4

– Cложности в школе беспокоили ваших родителей?

– Да, мою маму, потому как её брат был директором, а невестка профессором и наверняка её племянники были лучшими в классе. Я же был полной их противоположностью. Так что можно сказать, что существовало некое давление на обоих: мою мать и меня. Слушая окружающих, я иногда задавался вопросом, кем же собираюсь стать. Некоторые из членов моей семьи думали, что у меня нет никакого будущего только благодаря тому, что я не знал, как играть в эти игры общества. Все эти идиотские замечания обижали меня, и в конце концов я начинал говорить себе, что являюсь настоящим нулем, и все больше и больше ограждался от всех. Будучи уже в подростковом возрасте, я начал задавать себе вопросы на целую кучу разных тем. Я спрашивал, чем занимаюсь здесь, в этой жизни. У меня складывалось такое ощущение, что я был рожден в эпоху, в которой ничего не происходит, и никогда не узнаю тех же приключений, с которыми столкнулся мой дед во время Второй мировой Войны или мой отец во Вьетнаме. С самого детства я жил всеми этими историями про пожарных, солдат, героев, их всевозможные подвиги, и невольно это влияло на меня. В этот период я жил с моим дедушкой в Вендэ и начал много говорить о моем отце, я задавал ему кучу вопросов о его прошлом, его миссиях с Пожарными Парижа. Мне необходимо было знать, откуда я взялся, узнать больше о своих азиатских корнях, которые у меня были со стороны отца, но которых я на самом деле в себе не видел. Это очень сильно влияло на меня. Своим двоюродным братьям со стороны матери я не прекращал повторять: «Я не такой как вы».

– И в конце концов, вы отправились на поиски своих корней, своего источника...

– Да, когда в 14 лет я вернулся жить к маме в Лисс, пригород Парижа, я стал чаще видеться со своим отцом. Мне хотелось говорить с ним, проводить много времени вместе. Я был в том возрасте, когда вся энергия желает вырваться наружу, но я не хотел увлечься каким-нибудь другим спортом, чтобы потом не жалеть об этом. Друзья звали меня: «Давай, пойдем, поиграем в баскет или в футбол». Ты соглашаешься, потом начинаешь входить во вкус и в итоге становишься футболистом, не зная, на самом ли деле это по-настоящему твое занятие. Да, в самом начале я занимался гимнастикой и атлетикой в школе и в разных кружках. У меня были определенные способности, но ничего особенного, я научился управлять своим телом, но все это было в безопасном и комфортном зале, в отапливаемом помещении, с кучей матов на полу, которые должны были нас защищать. Я понял, что обучение в таких залах является слишком академичным. И чем больше я разговаривал со своим отцом, тем больше понимал, что не нуждаюсь в этом. Он говорил мне: «Кем ты собираешься стать в жизни? Ты тренируешься, чтобы стать как этот атлет, который участвует в соревнованиях, или чтобы заниматься абсолютно другими вещами? Если ты хочешь стать другим, выбери дисциплину, которая по-настоящему принесет тебе пользу, которая поможет найти тебе выход из определенной проблемы или прийти на помощь постороннему человеку, который попал в сложную ситуацию на улице или в здании». Во время таких разговоров с отцом что-то начинало зарождаться, формироваться в моей голове — именно так началось мое путешествие с Паркуром.

Часть 3. Обучение.

– Откуда появилось название «Паркур»?

– Мне было интересно, как и когда мой отец приобрел те физические умения, добился тех спортивных достижений, о которых мне рассказывал мой дед. Меня интересовало, как он смог всего этого добиться. В конце концов, я обратился к самому отцу, хотел узнать, какой спорт он практиковал, чтобы достичь такого уровня. И именно тогда я впервые услышал слово «parcours» (полоса препятствий). Он рассказал, что еще будучи ребенком при армии, каждую ночь он просыпался, чтобы пойти потренироваться в полном одиночестве и в тайне от всех, на полосе препятствий и на других «полосах», которые помогали ему развиваться. Для меня это было абстракцией, это слово «parcours», оно ни о чем мне не говорило. Отец объяснил мне, что там были разные виды полос: полоса выносливости, ловкости, гибкости и т.п. Даже существовала своеобразная полоса тишины: он тренировался с другими мальчишками передвигаться с дерева на дерево над патрулями французской армии, стараясь остаться при этом незамеченным. Их разум даже тогда был в процессе подготовки к войне. У многих людей сегодня возникают ассоциации с игрой, когда они интересуются Паркуром, в то время как для моего отца это был вопрос жизни. Это был метод тренировки, который позволял ему закалить себя, выжить во время войны и защититься от людей, которые желают причинить ему зло. Мой отец занимался этим с большим терпением, готовностью, упрямством и самоотдачей. Он брал каждое препятствие, которое ему встречалось, и старался найти наилучшую технику для его преодоления. Он повторял эти движения по пятьдесят, сто раз, пока не научится идеально владеть каждым из них. А ему было на тот момент всего двенадцать, тринадцать лет. Сравнивая себя с ним в том же возрасте, я чувствовал, что сильно отставал. Если я получал от кого-то шлепок, мое лицо становилось красным, и я плакал так, словно получил удар палкой по спине. Я любил играть со своими Playmobil (игрушечные солдатики), представляя, что они проводят свое время, выживая в джунглях. Необходимость проливать кровь, пот и слезы — вот, чем для моего отца был Паркур.

– Как произошло ваше посвящение в Паркур?

– Нужно понимать, что Паркур не взял и не свалился с неба просто так. Мой отец не говорил мне: «Держи, теперь, когда тебе пятнадцать лет, я передам тебе секрет, сын мой». Я вынужден был искать, докапываться, вынюхивать как журналист. Сначала мне открылся мой отец и то, каким человеком он был, потом я начал использовать все, чему он меня научил, как проживать жизнь, как строить её из надежных кирпичей. Он дал мне многие элементы, которые одновременно связаны как с неким мировоззрением, так и со спортивными советами, чтобы лучше подготовить себя физически и ментально. Это смесь всех этих составляющих, в большей степени личная работа над собой, которую я проделывал годами, что шаг за шагом привело меня к Паркуру. Сегодня некоторые люди говорят мне: «Дэвид, вы создали Паркур». Но это не так! Я не ученый, который работает в лаборатории, и не инженер, я ничего не изобрел таким способом. Это долгий процесс, который начался еще когда я был подростком, а то и еще раньше. Школа меня больше не интересовала, я нуждался в подлинности, в поисках чего-то существенного. В определенный момент я сказал себе, что жизнь слишком коротка, и я должен найти себя в том, чем я хотел бы заниматься в этой жизни, в какой определенной области я могу быть хорош, а позднее все остальное придет следом. Я перенял это от моего отца, он считал, что если выучить определенную базу, то она может сослужить нам в любой другой области.

– В чем состояло это мировоззрение, которое вам передавал отец?

– Мой отец направлял меня, давал ответы на простые вещи, на те ситауции, с которыми люди сталкиваются каждый день. В то же время дедушка объяснял мне все аспекты повседневной жизни: как убираться в доме, как стирать, как разговаривать, и т.п. так же как и тонкости поведения по отношению к себе и другим; он учил меня справляться с окружением, с агрессией и со всеми жизненными ловушками, которые нас поджидают. Он пытался помочь мне понять, как работают многие вещи в жизни, все те вещи, которые окружают меня: работа, друзья, женщины, деньги... Он говорил мне: «Не заморачивайся этим всем. Если это есть, то хорошо, а если нет — не заморачивай себе голову вопросами почему ты не богат. Оставайся привержен своим первоначальным принципам». Он подталкивал меня иметь правильные мысли. Мне было четырнадцать или пятнадцать лет — благодаря моему отцу я созрел очень рано. Он сделал что-то вроде итога своей жизни, как если бы он понял все то, чего он мог избежать в юности или во взрослой жизни, чтобы передать это мне. Я чувствовал, что он дал мне все это, чтобы мне не пришлось переживать все то, что пережил он, чтобы я не сделал тех же самых ошибок. Он объяснял мне: «Ты поймешь, что в жизни сложно жонглировать одновременно пятью мячами. Вместо того, чтобы скулить и жаловаться, задай себе вопрос, чтобы понять, полезно ли то, чем ты занимаешься, существенно ли и служит ли оно чему-то?». Он на столько сильно вбил это в мою голову, что даже сегодня у меня есть тенденция — если кто-то что-то показывает мне — спрашивать в чем цель всего этого, или если кто-то приходит в мою жизнь, — то чего он собирается в конечном итоге добиться, почему этот человек пришел меня увидеть. Я понял, что человеческая сущность зла по своей природе. Зла в том смысле, что она всегда приводит к совершению зла одному человеку для пользы других. Людей честных, добрых, справедливых на самом деле очень мало на планете. Умение понимать подлинный ли человек, это то, чему нас должны учить в школах: уметь разделять людей, которые хотят усыпить нашу бдительность и людей искренних, понимать то, что скрыто за словами, слушать людей, чтобы лучше их осмыслить. Я думаю, что без моего отца я не обладал бы такими умениями. Он постоянно показывал мне на примере человеческих жизней, что всегда существует смесь: человек не бывает однозначно белым или однозначно черным. Он не судил людей по их плохому или хорошему поведению, он всегда советовал мне судить по намерениям — являются ли они хорошими или плохими. Муж, который обманывает жену, может делать это в целях сохранения брака и отношений, в то же время другой муж будет оставаться верным своей жене, но при этом отравит ей всю жизнь. Очень важным для моего отца было уважать других и быть честным.