Парижский Вернисаж (СИ) - Страница 4

Глава 3

Разочарование в любви

Профессия журналиста начала выматывать Дашкову. Ее энергия поиссякла, померк блеск изумрудных глаз. В походке женщины появилась усталость, в душе — разочарование. Это была уже не та жизнерадостная энергичная женщина, которая однажды как комета появилась на небосводе Смирнова, и которую художник избрал своей музой…

«Золотокосая моя, — любил Сергей повторять Ольге, когда они оставались наедине. — Ты неземная женщина. Как хорошо мне с тобой».

Сергей и Ольга сидели, обнявшись, в мастерской. Они были так близки и так далеки в эту минуту друг от друга. За окном барабанил дождь, наводя тоску. Все было по-прежнему, и все же Дашкова почувствовала, что между ними пролегла пропасть. Она посмотрела в окно, увидела там свое отражение и улыбнулась.

Дашкова вспомнила, как была счастлива несколько дней назад, когда они встретились с подругой. Валерия Красновская была хохотушкой с длинными волосами, напоминающими червонное золото. Они были давнишними подругами. И хотя Валерия давно была замужем и воспитывала троих сыновей, дружба с годами не иссякла, а наоборот, окрепла. И хотя встречи были редкими, радость от этого не умалялась.

Подруги, как и прежде, души не чаяли друг в друге и поверяли самые сокровенные тайны. Однажды, встретившись в кафе, Красновская по настроению подруги поняла, что-то неладное с ней творится.

Ольга отвечала невпопад, как-то уныло смотрела в окно и практически не ела шоколада. Подруга забила тревогу:

— Олечка, что с тобой что-то происходит? Выкладывай все начистоту! — перешла к решительным действиям Красновская.

— Валерия, я влюблена, — тихо ответила Дашкова.

— Ну, это только б слепой не заметил. Что ж он твой кареглазый Аполлон чуть не замучил тебя. Ты, видно, не спишь совсем, и не ешь, видно одной любовью питаетесь.

— О, Валерия, я так люблю его. Зачем мы встретились тогда? Зачем был нужен этот материал? Я же могла отказать Анатолю и не заниматься этим журналистским расследованием.

— Отказать Преферансову, это не возможно, Ольга, ты же знаешь, — покачала головой Красновская. — Он и так был недоволен, что ты ему тогда отказала в близости.

— Служебный роман, фи, — помотала головой Дашкова. — Минута счастья, а потом все сослуживцы обсуждают ваши отношения.

Разговор затих на несколько минут. В кафе заиграла прекрасная мелодия в исполнении Джо Дассена. Дашкова окунулась в музыку. Она так любила сентиментальные песни Дассена. Мужской чарующий голос проникал в ее сердце. Казалось, он страдал вместе с ней, над ее разбитым счастьем, над ее разбитой любовью и несбывшимися мечтами. От переживаний в горле стал ком, Дашкова кашлянула и посмотрела на подругу затуманившимися от слез глазами.

— Боже, все закрутилось из-за картин, которые потом нашлись в квартире младшего научного сотрудника Кириллова, — как-то с болью в голосе сказала Дашкова и выпила пятый за вечер бокал шампанского.

— Ничего себе. Он что хотел продать полотна Тинторетто за границу?

— Да где там? — махнула рукой куда-то в сторону Дашкова. — Когда его «накрыли», машины с мигалками понаехали. /Ну ты что, похищение века!/ Он так испугался, что дара речи лишился. Как выяснилось потом, он взял их просто на время. Вынес под мышкой, никто даже не заметил.

— Куда только смотрители смотрят?

— Нет, они смотрят, как следует. Дело в том, что он картины с черного входа вынес. Они хранились в фондах. И не выставлялись из-за особой значимости и баснословной цены. Провинциальный краеведческий музей не мог обеспечить надлежащей охраны.

— Поди ж ты, — хмыкнула Красновская. Мировые ценности хранятся в запасниках, а в экспозиционных выставках, наверное, обывателю показывают всякую ерунду. Видела я в одном провинциальном городишке дешевые макеты самолетов и кораблей. Да бумажные вырезки из газет и пожелтевшие от времени фотографии.

— Ерунда не ерунда. В общем, это не наше дело. А этот Кириллов оказался простым влюбленным, несчастным, правда. Чтобы добиться взаимности, он пригласил к себе девушку и показал ей полотна выдающегося мастера. Правда, двух картин все-таки не досчитались. Предполагают, что они уплыли за границу и сейчас находятся в частной коллекции какого-нибудь любителя изящных искусств. Попало, конечно, Кириллову за то, что незаконно вынес картины из музея. Жаль парня. Можно сказать, пострадал из-за любви. А его пассия оказалась бесчувственной и вышла замуж за другого.

— Чего только на свете не бывает, — вздохнула Красновская. — Ну а как твой роман. Говори уж, вижу, что страдаешь.

— Валерия, мне кажется, я надоела ему, — заплакала Дашкова.

— Так, кажется, алкоголь начал действовать. Перестань, не плачь, он не стоит твоих слез.

— Стоит, он стоит. Боже, я его так люблю.

— Так поженитесь.

— Он не хочет, — Ольга уже плакала навзрыд. — Я же понимаю, я старше его.

— Ну не намного.

— Все равно, может он этого боится.

— Не говори глупостей. Ольга, — резко оборвала подругу Красновская. — Тысячи мужчин эта разница в возрасте не остановила. А он, видите ли… Он просто трус и подлец. Соблазнил прекрасную женщину.

— Валерия, прошу тебя…

— Не перебивай меня сейчас, Оля, пожалуйста. Я много лет наблюдала за вашим романом и, заметь, молчала.

— Да, — покорно согласилась Дашкова.

— Так вот, он, твой Смирнов, соблазнил красивую, уважаемую всеми, известную женщину, промурыжил ее четыре года, а теперь она ему не нужна. Он не хочет ответственности, он боится семейной жизни. А ты, голубушка дура, что отказала своему редактору Преферансову, раз он обещал жениться на тебе.

— Валерия, Анатоль женат.

— Ольга, ты же говорила, что он был готов развестись.

— Да это так.

— Вот видишь. А зачем, спрашивается, отшила богатого бизнесмена?

— Виноделова?

— Да, его.

— Но он не красив, старше меня, ниже ростом.

— Родная моя, рост — это не главное достоинство мужчины. Он же одаривал тебя золотом и бриллиантами. Ну, чем тебе не жених? Ты, кстати, молодец, что не вернула ему украшения. Я вижу на тебе сегодня сережки и кулон с изумрудами.

— Да, это один из его подарков. Знаешь, Виноделов оказался благородным. Он не принял назад драгоценностей, которые подарил. Он сказал, что я заслуживаю большего.

— Это он молодец, уважаю таких мужиков. А вот мой… — женщина расстроено махнула рукой. — Ну, путевка в Крым, путешествие за город, подарок на 8-е марта и все!

— Не говори так, Валерия, у вас же дети. На них требуется так много расходов.

— Да ты права, я счастлива. Мой Вася, хоть уже не так кудряв как в молодости и с залысинами, хороший муж. И меня не обижает, а это — главное. А дети у нас самые лучшие. Эх, родить бы еще. И стать бы матерью-героиней, — помечтала Красновская.

— А вы родите. Валерия, если тебе дано. Это такое же счастье. Многим этого не дано, и как они страдают. Самая большая загадка в мире — рождение ребенка. Не египетские пирамиды, ни затерянный во времени город древних инков, ни раритетные вещицы. Все это преходящее… И только в рождении ребенка, материнстве, сокрыта самая большая тайна человечества. Ведь материнство воспето у всех народов: в стихах, прозе, живописи, музыке, фольклоре…

Дашкова говорила, говорила, а слезы непроизвольно текли по щекам, как будто они, эти горькие слезы, были свидетелями тайной боли женской одинокой души. Дашкова говорила искренне, говорила правду. Без бравады, без журналистских штампов. Ибо это было выстрадано ее нутром. Она многим отказала в замужестве. Красавцам, богачам, она хотела любить и быть любимой. И поняла, что обманулась. Жизнь стала проходить стороной, словно наказывая ее за гордыню.

Ольга уже не помнила, почему отказала красавцу Борису с параллельного курса. Возможно, она хотела, слишком хотела достичь карьерного роста. Боже мой, сделать карьеру, когда на карту брошено все и в жертву приносится даже семейное счастье. Борис женился через год на сокурснице Лидочке и уехал с семьей за рубеж в длительную командировку.