Парижские подробности, или Неуловимый Париж - Страница 6

О нем поет Дассен:

Раз за разом, потом и год за годом Люксембургский сад врастал в мое сердце, но с улыбкой и волнением вспоминаю это истерически счастливое утро, восторг, нетерпение. Теперь мне ведомы скрытые ритмы Люко; когда я бываю в Париже, я живу рядом с ним, дышу его листвою, и птицы его все еще поют для меня.

Утром, когда из открывающихся брассри течет над тротуарами теплый запах кофе и круассанов, когда еще не проснувшиеся, но уже веселые и розовые лицеисты с рюкзачками, легко рассыпая это парижское «r roulé» («катящееся „р“»), толпятся на остановке 82-го автобуса близ главных парковых ворот, когда мостовые отмыты прилежными уборщиками в ярко-зеленых комбинезонах с помощью хитроумных, тоже ярко-зеленых, машин с надписью «Propreté de Paris» («Чистота Парижа»), когда с легким грохотом, возвещая начало дня, поднимаются железные шторы магазинов на бульваре Сен-Мишель, на панель выставляют вешалки с сумками и платьями, мотороллеры и мотоциклы, а на уличных лотках раскладываются все те же книги, которые на моей памяти не покупают, но постоянно с удовольствием перелистывают, когда в будке на углу бульвара и улицы Гей-Люссака неизменный повар принимается печь французские блинчики, crêpes, дыханием Люксембургского сада полнится весь Латинский квартал.

Сад хорош всегда. И пышным парижским летом, когда густая зелень жухнет от жары, напоминая о еще нескорой осени редкими темно-бронзовыми листьями, изредка падающими на чуть розоватый гравий аллей; и в ранние зимние сумерки с их стылым лиловатым туманом, сквозь который дворец чудится старым дагеротипом; и в феврале с этим робко голубеющим сквозь поредевшие кроны небом, когда садовники с трогательной осторожностью высаживают на клумбы множество по-южному ярких цветов, находя самые грациозные и смелые сочетания оттенков; и даже под ледяным осенним дождем, заставляющим тускло блестеть осенние деревья, мрамор статуй и сизые дворцовые кровли.

Ограда Люксембургского сада

Но все это впечатления, еще ждавшие меня. Тогда же я знал совсем мало, о будущем старался не думать, лишь мечтал, и только лето царило в прекрасных аллеях Люко.

Не раз я в ту поездку возвращался в Люксембургский сад, а то и просто проходил мимо него. У меня до сих пор, спустя почти полвека, сохранился истрепанный путеводитель знаменитой серии «Michelin»[25] – узкая зеленая книжка в мягкой обложке, отлично помещавшаяся в кармане, изданная еще в 1960-е годы. – Кое-где на схемах я отмечал свои парижские маршруты. Судя по этим пометкам, 26 июля – почти сразу после приезда – я и отправился через сад в сторону Сен-Сюльпис.

В Люксембургском саду

Это было великолепно и немножко страшно – ходить по Парижу одному. Я не так уж мало знал об истории города, но нынешние его обычаи, коды, правила были мне решительно неведомы. Водитель автобуса (их называли тогда «машинисты») вежливо и даже как-то растерянно сказал в микрофон: «Мсье, вы не только вошли через заднюю дверь, но теперь еще собираетесь выйти через переднюю!»[26] Но скоро я понял: в Париже – не обидят. Даже захотелось, чтобы принимали за своего. Наивное самообольщение: парижанин своих чует за версту (за льё, простите!), но охотно потрафит старательному иностранцу и похвалит его убогий французский язык. Приветлив был Париж, да и я был «сам обманываться рад».

Итак, я неспешно и важничая про себя прошел по главной аллее Люксембургского сада, постоял перед дворцом (безмерно удивившись, что выбритый до шелкового блеска жандарм сказал мне «Bonjour, Monsieur!» вместо отечественного «Пройдите!») и мимо оранжерей, ставших еще в начале XX века музеем, вышел на улицу Вожирар, памятуя, что это самая длинная улица в Париже, о чем твердили с неослабевающим усердием все известные мне путеводители.

Не глядя на план, случайно, свернул в узкую улочку. Название на синей эмалевой дощечке ударило в глаза: «RUE FÉROU»!

Ну разумеется: «Атос жил на улице Феру, в двух шагах от Люксембурга; его жилье состояло из двух небольших комнат…» «Тридцать лет спустя» после того, как прочел я впервые эти слова, я стоял на той самой улице Феру, стараясь угадать, в каком из домов жил мой герой, благородный и сумрачный граф де Ла Фер, скрывавший свое аристократическое имя под прозвищем Атос.

Мы встретились наконец. Причудлива судьба улицы Феру. Именно на ней – парижский магазин знаменитого издательства «Век человека» («L’Age d’Homme»), основанного сербом Владимиром Димитриевичем, тем самым, который впервые опубликовал (по-русски и по-французски) роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». А в 2012 году на одной из глухих стен этой улочки известный в Европе голландский фонд Теген-Белд (Tegen-Beeld) поместил написанный лучшим мастером «стенной каллиграфии» Вилемом Бруинсом полный текст прославленной поэмы Артюра Рембо «Пьяный корабль». 30 сентября 1871 года семнадцатилетний Рембо прочел поэму своим друзьям, и было это в расположенном рядом исчезнувшем ныне ресторанчике. Как пишут авторы проекта, они представили себе, что ветер со стороны Сен-Сюльпис подул в эту сторону, направо. Поэтому столбцы начинаются справа.

Улица Феру. Стихотворение Рембо «Пьяный корабль» на стене

Атос, Рембо, Гроссман. Наплывающие смутные образы минувшего, незабываемые, странно сосуществующие вместе. Это похоже на французские стихи времен Верлена и Аполлинера. Не сюжет, не ход событий, но словно бы сменяющиеся, наплывающие друг на друга, подчиняясь поэтическим ритмам, зыбкие изображения. Вот и опять – сплетение времен.

А тогда, летом 1972-го, я просто был счастлив в этом «мушкетерском Париже». И улица Старой Голубятни (rue du Vieux-Colombier) – улица Портоса – совсем рядом. И монастырь Босоногих кармелитов[27], где у д’Артаньяна была назначена дуэль с Атосом, закончившаяся сражением мушкетеров с гвардейцами кардинала, в десяти минутах ходьбы – налево по улице Вожирар, а там поблизости и квартира Арамиса… Но иным был город, и улица Старой Голубятни с нарядными магазинами и кафе, рестораном «Прокоп», машинами и автобусами совершенно не напоминала узкие и грязные улицы средневекового Парижа. Конечно, я много читал, сам уже писал про Париж (не надеясь его увидеть) и мог себе представить еще не украшенный статуями и клумбами Люксембургский сад, и пустырь за дворцом, где нередко назначались дуэли, и эти дома с высокими острыми крышами, кареты, коновязи, всадников, портшезы…

Даже в годы войны, в эвакуации, и вообще, сколько себя помню, мечтал о Париже. В 1942 году в деревне Черной под Пермью (глубочайшая – лошади увязали – грязь, тьма, ни электричества, ни радио, мрачные, усталые, все без исключения казавшиеся старыми женщины, мужики наперечет – война) впервые взял в руки черный том с вытесненным на переплете картушем – гербовый щит, треуголка и шпага: «Три мушкетера» Александра Дюма с волшебными иллюстрациями Лелуара[28], книга, выпущенная в тридцатые годы издательством «Academia».