Паранойя. Почему я? (СИ) - Страница 1

«– Вы ее любите! – с удивлением сказала Энн.

– Всегда любил.

– Какое несчастье для вас обоих.»

                 К. Макколоу «Поющие в терновнике»

Не знаю, сколько мы с ней стояли вот так, обнявшись и ни о чем не думая, но вскоре Настя неловко отстраняется и, обведя взглядом соединенную с гостиной столовую, едва заметно морщится.  Видимо, наткнувшись на семейную фотографию во всю стену.

– Можно мы отсюда уедем? Мне не по себе, – просит сдавленным голосом, снова пряча глаза. Она смотрит, куда угодно, только не на меня. Я же едва сдерживаю тяжелый вздох.

То, что будет непросто, я знал с первой секунды и примерно представлял, как решать те или иные проблемы, однако в них не входило чувство вины и стыд наивной девочки, которая еще не научилась без сожалений посылать совесть в известном направлении и принимать себя такой, какая она есть.

Никто из моих женщин никогда не носил розовых очков и не был обременен моралью, да и сам я давно вышел из возраста противоречий, поэтому Настькины метания были мне хоть и понятны, но чужды. Я давно не признавал все эти праздные п*здострадания.

Хитрованы, слезно посыпающие головы пеплом, но неизменно творящие ту же херню, вызывали у меня исключительно смех. Так и хотелось пожурить: «Нет, лапонька, не проканает. Ты либо крестик сними, либо трусы надень, а рыбку съесть и на х*й сесть не получится, как не рви себе душу.». Но Насте я этого, естественно, не скажу. В конце концов, она не лицемерка, просто возраст у нее такой нежный, и рефлексировать в восемнадцать лет, когда убеждения и принципы не проходят проверку реальной жизнью – вполне нормально. Это надо переварить, осмыслить, и принять. Поэтому просто соглашаюсь с ней коротким «собирайся» и, поцеловав, помогаю слезть со стола.

– Мне нужно в душ и что-нибудь надеть, – все так же не глядя, суетливо поправляет она халат.

– Олькина комната вторая направо, возьми у неё, что хочешь.

– Ничего не хочу, дай своё, – отрезает она и, наконец, поднимает на меня лихорадочный, полный сомнений и неуверенности взгляд. Мне хочется успокоить её, сказать банальное «всё будет хорошо», но она не хуже меня знает, что это не так. Наше «хорошо» возможно только за закрытыми дверьми. И ее от этого ломает по- черному. Оно и понятно, не такой должна быть первая любовь.

 Но что я могу? Пообещать, что разведусь, женюсь и мы заживем счастливой, беззаботной жизнью?

Ну, если впаду раньше времени в маразм, то обязательно так и сделаю, однако сомневаюсь, что ей станет легче. Она же самоедством занимается, не потому что я женат, отец ее подруги и мудак, каких свет не видывал.

Нет. Ее грызет то, что она умудрилась во все это вляпаться по самые уши, и что теперь ни делай, этого уже не изменить. Максимум, что можем – позволить себе хотя бы одну ночь не грузиться и побыть теми, кем мы были в июле. Может, это и сказка, но именно этой сказки мне все эти месяцы не хватало, именно ради нее стоит рисковать.

– Иди ко мне, маленькая, – притягиваю к себе свою, едва сдерживающую слезы, сказку. Она, прикусив задрожавшую губу, мотает головой. И уже в следующее мгновение, закрыв лицо руками, начинает плакать у меня на груди, периодически в бессильной ярости ударяя по ней кулачком.

– Зачем ты обманул меня, Серёжа? Ну, зачем? Если бы я знала… Если бы я только знала…

– Шш, – сжав ее вибрирующее тело, целую с чувством в макушку, и шепчу, не зная, чем еще унять эту истерику.  – Ты права, Настюш, это всё я. Ты ни в чем не виновата.

У нее вырывается смешок.

– Ага, – всхлипнув, иронизирует она. – Так всем и скажу.

– А ты собралась кому-то что-то говорить? – помедлив, уточняю осторожно. Я почему-то был уверен, что мы с ней одинаково видим дальнейшее развитие наших отношений, но сейчас начинаю в этом сильно сомневаться.

– Ну, когда-то ведь придется, – отзывается она тихо. – Или что? – отстранившись, тянет с усмешкой, заглядывая мне в лицо.

– Что? – включаю дурачка.

– Типа ты не понял.

Втягиваю с шумом воздух и подхожу к столу, чтобы взять сигареты. Сделав затяжку, смотрю на нее сквозь пелену дыма, и в душе не еб*, чего она от меня сейчас ждет, каких признаний. Сама ведь пришла, зная, что я ей не любовь до гроба предлагаю. Так какого хера?

– Насть, ты что от меня хочешь услышать? Что я, по-твоему, должен сказать? Пообещать, что завтра же разведусь, брошу детей и женюсь на тебе?

– Причем здесь это?

– Ну, а что тогда? К чему вопрос? – давлю, начиная по-настоящему беситься. Настька отводит взгляд и с тяжелым вздохом признается:

– Не знаю. Просто не могу представить, как это все будет. Ты там с семьей, а я? Я не смогу так.

– А может, ты сегодня не будешь ничего представлять, а побудешь здесь и сейчас со мной? Ты ведь сама пару минут назад просила об этом.

– Просила, но это слишком тяжело. Все здесь давит…  – поморщившись, оглядывает она рамки с фотографиями.

– Знаю, Настюш, но хотя бы на одну ночь давай попробуем? Я ужасно соскучился по твоей улыбке, хочу снова ее увидеть.

Она прикусывает губу, и, помедлив, все же едва заметно улыбается сквозь слезы.

– Хорошо. Давай попробуем.

 Сделав последнюю затяжку, выдыхаю с облегчением и тушу сигарету.

– Пойдём, оденем тебя, – киваю в сторону спальни. Правда, как только заходим в неё, понимаю, что надо было просто вынести вещи.

У Настьки такое выражение лица делается при виде нашей с Ларкой кровати, словно та виновата во всех её бедах.

Едва сдерживаю крутящийся на языке мат. Чувство, будто по минному полю шагаю, и честно, это начинает понемногу заёб*вать. Не привык я танцевать вокруг бабы и её тонкой душевной организации танцы с бубном.  Но кого это волнует? Явно не того приколиста, что «наградил» меня чувствами к «цветочку аленькому», на который разве что только любоваться, не то, что в любовницы брать. Я бы, конечно, мог ее встряхнуть. Сказать, что лучше бы она такое лицо делала, когда я её вылизывал на столе, за которым будет обедать моя семья. Но смотрю в её заплаканные глазенки, и щемить начинает от этого потерянного взгляда.

Ну, куда её ещё встряхивать? И так наломал дров дальше некуда. В конце концов, всё она понимает, просто не справляется. И моя задача не усугубить её чувство вины, а наоборот притушить, если я хочу получить свою гребанную сказку.

В общем, самое время подыскать бубны и научится отплясывать. Чую, с Настенькой я такие па разучу, что всем этим п*дорам в лосинах и не снилось.

Усмехнувшись своим мыслям, открываю дверь в гардеробную и приглашающим жестом указываю на ряды шкафов.

– Выбирай.

– Ни фига себе! – присвистывает Настена, проходя внутрь. – Да вы – шмотошник, Сергей Эльдарович!

Я хмыкаю. Ну, наконец-то, начала приходить в себя.

– Это ещё ерунда, – цепляюсь за тему, чтобы окончательно вывести Сластенку из загруза. – Вот лет десять назад, когда у меня только – только деньги дурОм пошли, я вообще два раза не надевал ни рубашки, ни носки, ни трусы. Сразу выкидывал. А это, на минуточку, был все тот же люкс от пятисот баксов и выше.

– О, Господи! Надеюсь, ты не внёс свою лепту в байки про «новых русских» и их золотые унитазы?!

– Увы, Настюш, моя жопа на меньшее была не согласна, – развожу руками, едва сдерживая смех, когда она округляет глазищи.

– Ну, ты же шутишь, да? – уточняет с улыбкой.

– А ты как думаешь? – дразню её и подхожу к шкафу.

Мне тоже не помешает переодеться. Настькины потирушки об мой член живописно, конечно, смотрятся белыми разводами, но сводят на «нет» все мои попытки закосить под благородного принца.

– Не знаю. От тебя можно ожидать, чего угодно. Не удивлюсь, если ты все-таки заказал его ради прикола, – пожимает она плечами и достаёт мою черную толстовку с вышитой на груди оскалившейся мордой тигра.  Я переодеваю штаны.

– Это что, они? – неожиданно восклицает Настька, в очередной раз уставившись на мой пах, как на восьмое чудо света.