Парализатор - Страница 5

Что тут добавить. В интернате быстро понимаешь, что в жизни нет справедливости: одним здоровье и деньги, другим ущербное тело, боль и нищета. А граница ужасно хрупка – неосторожный поворот руля, идиотский толчок приятеля, выпендрежный нырок на мелководье или мыльная лужа в ванной. Здесь каждый второй расскажет подобную историю, но чаще промолчит. «Угу… Ага… Да пошел ты!» – типичный лексикон большинства интернатских, когда им лезут в душу. Лучше читайте по глазам. В них грусть и боль. И капелька надежды.

Я толкаю дверь кабинета физиотерапии. У нас почти все двери качаются туда-сюда. Вы не представляете, как это удобно. И классно, когда порогов нет.

– Здравствуйте, Валентина Николаевна! – бодро приветствую я, помня о ее словах, что оптимизм – это тоже лекарство. Я уже простил ее за спектакль с шахматами. Она ведь хотела, как лучше.

Из-за ширмы появляется улыбающийся Дэн Голубев.

– А где? – невольно дергаются мои губы. Какого хрена он здесь делает!

– Ты заезжай, Солома, не стесняйся. Валентина Николаевна на больничном. Здоровые тоже болеют.

За моей спиной щелкает задвижка входной двери. Я останавливаюсь напротив топчана, на котором делают массаж. В голове переполох, я не понимаю, как поступить.

– Тогда в следующий раз, – выдавливаю я.

– Зачем же. Процедуру нельзя отменять. Ты ведь знаешь, каждый из преподавателей имеет медицинскую подготовку. Я – очень хороший массажист, необычный. Сейчас я тебе это докажу. Давай, Солома, не робей, снимай штаны и ложись.

Я цепенею, вспоминаю слова Киселя: «Дэн классный! Он научит тебя делать приятное мужчинам».

Голубев подходит к столу, плескает в стакан из красивой бутылки густую жидкость, похожую на кофе со сливками, и подносит к моим губам. Стекло стучит о сжатые зубы.

– Ты что? Это «Бейлиз». Да пей же, дурачок!

Он запрокидывает мою голову, кремовый вкус обжигающим ручейком просачивается в глотку, но большая часть ликера стекает на подбородок. Я в отчаянии. Что мне делать?!

Голубев стаскивает с меня штаны, заключает в объятия и укладывает на топчан. Я на миг задыхаюсь его приторным парфюмом, и плюхаюсь носом в пахнущую хлоркой простынь. Спасительная коляска откатывается к окну, я отрезан от безопасного мира. В голове злой смех Киселя: «Представь себя куклой с дырками!»

Руки Дэна гладят мои ноги. Я не столько чувствую, сколько слышу его движения. Он шарит по ногам, жадно тискает их. Его ладони обхватывают мои бедра, сжимают и отпускают их, затем раздвигают и пробираются выше. Его метод совсем не похож на процедуры Валентины Николаевны. Дэн странно сопит. Он дышит тяжело и часто, к сопению добавляются какие-то внутренние рычащие звуки. По моей спине бегут мурашки, как стадо сытых мух. Холод сжимает сердце, озноб пробирается к вискам, страх сковывает руки.

Я слышу новый звук. Его трудно перепутать.

Какого хрена!

Я все-таки надеюсь, что ошибся, и поворачиваюсь к Дэну. Так и есть, он расстегнул молнию и снял с себя брюки. Его глаза блестят, он возбужден.

– Отпусти! – требую я.

– Тебя разве Кисель не предупреждал? Это для твоей же пользы, дурачок.

Дэн припечатывает мое беспомощное тело и с суетливым энтузиазмом накидывается на меня. Его пальцы замирают на ягодицах, ногти впиваются в мою плоть. Он громко сопит и стягивает с меня трусы.

Вот сволочь! Что он делает!

Я цепляюсь за последнюю преграду, Дэн бьет по рукам и безжалостно выкручивает пальцы. Прелюдия закончена, я обнажен. Дэн раздвигает мои бедра и наваливается, на шею капает его слюна. Ниже пояса, я не чувствую боли, но ужас от происходящего от этого не меньше. Толчок сотрясает мое тело.

«Нет! Я не хочу! Только не это!» – возмущается мое сознание. Из уст вырывается лишь жалкая просьба:

– Не надо.

Я слышу свою беспомощность и возмущаюсь. Я не такой! Я не хочу быть куклой! Я человек и должен бороться!

Я брыкаюсь плечами и приподнимаюсь на локтях. Дэн удивленно смотрит на меня.

– Потерпи, придурок, потом спасибо скажешь.

Потерпи. Какое знакомое слово, как я его ненавижу! Нас, «особенных» с «неограниченными» возможностями, вечно призывают терпеть. «Терпение, терпение и еще раз терпение», – твердят врачи. «Бог терпел и нам велел», – причитает директриса. И даже Валентина Николаевна часто вздыхает: «Вам столько еще предстоит натерпеться». Вот и Дэн прибег к циничному заклинанию.

Он ласково треплет меня за ухом и говорит:

– Это лучший выход для тебя, дурачок. Доверься мне. Я сделаю так, что тебе понравится. Я буду ласков.

Новый толчок. Это кошмар! Мне противно. Я ненавижу здорового красивого Дэна. Почему он полноценный, а я инвалид? Почему не он, а я оказался на пути ужасного «камаза»? Почему меня не убило сразу, как папу и маму? Зачем я выжил, если всю жизнь предстоит быть получеловеком!

– Ты боишься, хороший мальчик. Боишься, что будет больно. Но боль бывает сладкой.

– Нет! – Я ору и брыкаюсь изо всех сил.

– Тише. Есть и другой способ удовлетворить мужчину, – решает Дэн и шепчет мне в ухо: – Ты ведь догадываешься, о чем я. Согласен?

Я отдергиваю голову от его слюнявых губ. Дэн воспринимает это по-своему.

– Вот и хорошо.

Его рука заползает мне на затылок, становится жесткой. Он с силой дергает меня. Я сваливаюсь на пол. Дэн нервными движениями усаживает меня перед собой. Мое лицо напротив его обнаженного паха. Он возбужден и надвигается.

– Ну же! Не томи, малышка. Я весь на взводе. Закрой глаза и представь конфету. Теплый сладкий «чупа-чупс».

Твою ж мать! Как мне его остановить?

Мои руки сильны, но не настолько, чтобы одолеть здорового мужчину. Я ЧОВ, и сейчас выхолощенный стерильный термин показывает свою грязную изнанку. Ограниченная возможность – это безграничная зависимость, в данном случае от насильника. Ему предначертана жизнь, а мне прозябание. Ему удовольствие, а мне унижение.

В голове разрастается огненный шарик. Спонтанные вспышки боли преследует меня с момента катастрофы. От нее нет лекарств. Чтобы справиться с болью я обычно обхватываю голову, стискиваю зубы и сгибаюсь к коленям. Под черепом жжет, а тело колотит озноб. Голова заполняется злыми дергающимися фигурками, их не изгнать, можно только перетерпеть. В такие моменты я становлюсь еще более беспомощным.

Нет! Ни за что!

Сегодня я не буду закрывать глаза. Пусть Дэн знает, как я его ненавижу. Он может меня сломить, но не победить. Я смотрю в лицо Дэну, и внезапно чертик в голове становится уменьшенной копией насильника. Он гибок, словно сделан из мягкой глины. Я не могу уничтожить большого Дэна, но чертик в моей власти. Я уже проделывал такое. Это единственное, что мне остается наедине с болью.

Огненный шарик боли атакует копию Дэна в моем сознании. Глина твердеет под натиском огня, превращается в керамику, и фигурка становится каменной. С внутренним врагом я разобрался. Я желаю, чтобы и внешний гад окаменел и почувствовал себя жалким и беспомощным. Он на своей шкуре должен познать, что такое быть парализованным, когда тебя каждый может унизить. Я хочу встать, обрести силу в ногах и дать подонку полноценный отпор. Он храбр только с заведомо слабыми.

Злость, помноженная на желание, концентрирует энергию. Моя голова тяжелеет. Чтобы избавиться от внутреннего жжения, я выплескиваю сгусток ненависти сквозь зрачки. По телу Дэна пробегает судорога. Мой взор на миг мутнеет. Я слышу звук падающего тела и не соображаю, кто из нас упал?

Пелена рассеивается. Вот дела! Я вижу лежащего перед собой Дэна. Он словно окаменел. Как глиняный чертик в моем сознании.

Я опираюсь о топчан, поднимаюсь, цепляю свои штаны, делаю несколько шагов и сваливаюсь в родную коляску. В голове боль и пустота. Боль отпускает медленно.

Я перехватываю испуганный взгляд Дэна. Глаза единственное, что двигается в его теле. И тут я понимаю, что произошло невероятное. Дэн парализован, а я каким-то образом добрался от топчана до коляски! Я трясу головой, ощупываю себя. Нет, это не сон. Это явь! Мое желание исполнилось!