Парад павлинов - Страница 10

— Ты могла бы ненадолго остаться у нас, — предложила Рене. — Я буду очень рада, если ты поживешь у нас — мне не хватает общения с соотечественниками. К тому же Леон считает, что он мог бы взять тебя в салон. — Сердце Чармиан заколотилось от радости. — Но не сейчас. Демонстрация коллекции — завершение сезона. На месяц-полтора салон закроется, и мы с Леоном поедем в Шатовье. — Лицо Рене оживилось. — Это чудесная деревушка неподалеку от Парижа.

Чармиан недоверчиво посмотрела на свою собеседницу.

— Вы хотите сказать, что к открытию сезона я могу вернуться?

— Тебе нет нужды уезжать. У меня к тебе есть кое-какое предложение… если ты, конечно, не сочтешь его ниже своего достоинства. Девушка, которая присматривала за малышом Жаком, уходит от нас. Ты умеешь обращаться с маленькими детьми?

— Немного.

— А тут и не надо ничего особенного, достаточно здравого смысла. Ты быстро научишься менять пеленки и кормить малыша. И еще мне бы хотелось, чтобы он каждый день бывал на свежем воздухе. Так что, если ты не против…

— Против?! — воскликнула Чармиан. — Я с удовольствием буду это делать. Я люблю детишек и знаю, как их пеленать: у некоторых моих подруг уже есть дети. Мадам, вы хотите сказать… — Она так порывисто подалась вперед, что чуть не уронила поднос, но Рене вовремя успела подхватить его. Остаться в Париже, не возвращаться к убогому лондонскому прозябанию! Ради этого Чармиан готова была улицы мести, если бы Рене предложила.

— Пожалуйста, зови меня просто Рене, — сказала хозяйка. — Это мы придумали вместе с Леоном. Ты будешь присматривать за Жаком и поедешь с нами в Шатовье. Мы будем давать тебе деньги на карманные расходы. Я полагаю, у тебя лишь гостевая виза, но когда салон откроется, и ты начнешь работать, Леон получит для тебя разрешение на работу.

— Это будет чудесно! — воскликнула Чармиан.

— Не радуйся раньше времени, — предупредила ее Рене. — Жак, как и его отец, требует внимания. И бывает порой совершенно несносным.

Однако Жак оказался вполне покладистым малышом. Он чувствовал любовь окружающих и был еще в том возрасте, когда дети спят две трети времени. Его глазки только начали темнеть; темными обещали стать и его волосы, а улыбка уже сейчас была просто очаровательна. Чармиан почти все время проводила с малышом одна: Рене вместе с мужем бывала на светских приемах, посещала театры и рестораны. Это был типично французский образ жизни — французы ведь редко принимают гостей дома.

Домашние дела вела опытная экономка из провинции, которая не терпела вмешательства в свои обязанности, особенно на кухне. Сначала она отнеслась к Чармиан с подозрением, но когда девушка стала лучше говорить по-французски и сумела убедить экономку, что не покушается на ее вотчину, Мариетта оттаяла и даже рассказала кое-что о семейных делах Себастьенов. От нее девушка узнала, что ее предшественница, которая, кстати сказать, ничего толком не умела, пыталась увлечь хозяина дома, но Леон остался верен Рене. Мариетте нравилась хозяйка, хотя Реке была англичанкой и бывшей манекенщицей. Старая экономка придерживалась мнения, что ни одна женщина не достойна Леона — она знала его с детства.

— Не понимаю я такой работы, — ворчала Мариетта. — Расфуфырятся как павлины… Вот это… — она погладила по головке Жака, которого Чармиан держала на руках, — и есть главное предназначение женщины.

Чармиан предпочла умолчать о том, что тоже хочет стать манекенщицей. Она, конечно, была бы рада завести свою семью, но для этого сначала надо найти мужа. Ей почему-то опять вспомнились золотисто-карие глаза и черные волосы Алекса. Она знала, что такого человека ей больше никогда не встретить.

Леон пообещал Чармиан устроить для нее после отпуска уроки пластики.

— Твоя осанка, mon enfant[17], оставляет желать лучшего, но у тебя великолепные волосы и прекрасная фигура. После занятий устроим тебе пробу в качестве модели.

Чармиан пылко поблагодарила Леона, но он только улыбнулся.

— Не стоит. Возможно, потом ты решишь, что благодарить меня вовсе не за что. Тебя ждет непростая жизнь. Ты будешь жить в пансионе, там живут все мои девушки. И Рене тоже жила там. Когда ты начнешь работать, у тебя уже не останется времени заниматься с малышом.

На этот раз Чармиан поблагодарила Леона не столь горячо. Она знала, что будет скучать без малыша Жака и приятной обстановки дома Себастьенов, где с ней обращались, как с родной, но понимала, что не может оставаться с ними постоянно.

В назначенное время салон закрылся, и семья Себастьенов переехала в Шатовье. Принадлежавший Леону дом оказался старинной каменной постройкой с квадратным внутренним двориком, по углам которого стояли башенки с узкими стрельчатыми окнами. В одной из этих башенок жила мать Леона; она тоже была англичанкой и, как говорила Реке, всерьез увлекалась садоводством. Окрестности дома и терраса перед ним были отмечены ее трудами: всюду зеленели кустарники и благоухали цветы — розы, гвоздики, лилии и лаванда. Все изгороди обвивал душистый горошек. Было видно, что старшей мадам Себастьен не по вкусу французские сады с правильными клумбами и подстриженными деревьями.

Под холмом у дома протекала речка, над ее водами свешивали свои ветви ивы, а к фасаду вела аллея пирамидальных тополей. Поблизости не было шоссе, место было тихим и уединенным.

Несмотря на прекрасную природу вокруг, Чармиан чувствовала, что жизнь ее не стала интереснее. Теперь, когда Рене проводила все время дома, а главные заботы о Жаке взяла на себя его бабушка, Чармиан редко общалась с малышом. Со всей семьей она встречалась лишь в столовой. Старшая мадам Себастьен чаще оставалась в своих комнатах, а по поведению Рене и Леона, хотя они оставались к ней внимательными и дружелюбными, Чармиан чувствовала, что им хотелось бы больше времени проводить наедине и старалась не докучать им. Глядя на эту счастливую пару, девушка остро ощущала собственное одиночество. Рене советовала ей больше отдыхать и набираться сил перед работой, но даже от отдыха в конце концов устаешь. Чармиан начинала скучать. Чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество, она много гуляла по окрестностям, однако днем было слишком жарко для дальних прогулок. В это время девушка обычно сидела у речки в тени деревьев, наблюдая за игрой солнечных лучей на воде и мечтая о новой встрече с Александросом Димитриу.

Неприятные воспоминания о том вечере померкли, в памяти остались лишь два образа — темноволосый грек и его белокурая дама. В одной старой газете Чармиан нашла статью о мадам Петерсен. Ее называли законодательницей мод Парижа, и хотя у нее было имение близ Стокгольма, зиму эта дама предпочитала проводить во французской столице.

Чармиан часто думала, как развивались дальше отношения мадам Петерсен с Алексом, как скоро они помирились. Возможно, они вместе уехали от августовской жары на север на родину Хельги. Мысль о том, что они гуляют вместе по сосновым лесам Швеции и купаются в прохладных озерах, отзывалась в сердце девушки сладкой болью. Она ставила себя настолько ниже их, что даже не смела ревновать, просто восхищалась ими, как божествами, прекрасными и недосягаемыми. Иногда по вечерам, когда Чармиан открывала в своей комнате огромный старинный гардероб, чтобы достать какое-нибудь платье, ей на глаза попадалась «Греза» в пластиковом чехле. Девушка привезла с собой все свои пожитки, потому что знала, что после отпуска уже не вернется на Рю-Жозефин. Она нежно трогала шифон, ведь это платье оставалось единственным зримым доказательством события, которое чем дальше тем больше казалось ей нереальным.

Возвращаясь однажды после обычной прогулки к реке, Чармиан с удивлением увидела, что к дому едет большой серый автомобиль. Девушка была уже у ворот и поспешно уступила дорогу машине. И тут ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Где она видела этот роскошный лимузин? Она тут же одернула себя — на свете множество серых лимузинов, а мысли об Алексе сделались настоящим наваждением. Это безделье и дремотная атмосфера сказочного поместья навевают сны наяву. Скоро она вернется в Париж, начнет работать, и все сразу встанет на свои места.