Папаша и шимпанзе - Страница 1

Случилось это в начале прошлого месяца. Мы с Венделмансом работали в обезьяньем заповеднике, и вдруг он сказал:

— Кажется, я сейчас потеряю сознание.

Стоял май, и утро действительно выдалось жаркое, но Венделманс никогда не обращал внимания на жару, и я просто не помню, чтобы погода его вообще когда-нибудь беспокоила. В тот момент я «разговаривал» с Лео, Мимси и дочерью Мимси, Маффин, поэтому никак не прореагировал на сказанное, хотя в памяти что-то отложилось. Если часто и подолгу общаешься на языке жестов — а именно этим мы и занимаемся в рамках проекта, — иногда бывает нелегко сразу переключиться на разговорную речь.

Но когда Лео несколько раз подряд показал мне знак «тревога», я обернулся и увидел, что Венделманс стоит в траве на четвереньках. Лицо его побелело, дышал он с трудом, на лбу выступили капли пота. Несколько других менее восприимчивых и понятливых шимпанзе решили, что это новая игра, и тут же принялись имитировать Венделманса, упираясь кулаками в землю и падая на колени.

— Мне плохо… — проговорил Венделманс. — Чувствую себя… ужасно.

Я позвал на помощь, и Гонцо с Конгом приподняли его за руки. Весил Венделманс прилично, но мы все же сумели вынести его с территории заповедника и поднять по склону холма к главному корпусу. По дороге он начал жаловаться на боли в позвоночнике и под мышками. Я понял, что плохо ему стало совсем не от перегрева. А через неделю прислали диагноз.

Лейкемия.

Венделмансу назначили химиотерапию и гормональные препараты, а через десять дней он вернулся к работе и бодро рассказывал всем подряд:

— Они остановили развитие болезни, и все уже проходит. Мне еще жить лет десять или двадцать, а может, и больше. Так что теперь я смогу продолжить свою работу.

Но он сильно похудел, лицо стало бледным, руки дрожали. В его присутствии все чувствовали себя настороженно. Может быть, ему удавалось обманывать себя — хотя в этом я тоже сомневаюсь, — но никак не нас: его воспринимали как олицетворение memento mori, как ходячее напоминание о смерти. В том, что большинство людей считают, будто ученые относятся к подобным вещам гораздо проще, я склонен обвинять Голливуд. Могу сказать вам, что это совсем не легко — работать бок о бок с умирающим человеком или даже с женой умирающего: в испуганном взгляде Джуди Венделманс мы без труда читали всю ту тревогу, все горе, что сам Хэл Венделманс пытался скрывать. Очень скоро и слишком неожиданно судьба отбирала у нее любимого мужа, даже не отпустив времени, чтобы привыкнуть к мысли об этой потере, и поэтому ее боль ощущалась всеми и постоянно. А то, как умирал Венделманс, тоже никого не могло оставить равнодушным: всегда такой здоровый, крепкий, подвижный гигант, словно сошедший со страниц романа Рабле, в какое-то неуловимое мгновение вдруг превратился в тень. «Перст господень, — сказал Дэви Йост. — Зевс только шевельнул пальцем, и Хэл тут же сморщился, как целлофан в горящем камине». Венделмансу не было еще и сорока.

Шимпанзе тоже что-то подозревали.

Некоторые из них, такие, как Лео и Рамона, — это уже пятое поколение, владеющее языком жестов. Селекция, направленная на развитие интеллекта, сделала свое дело, и они довольно хорошо разбираются в тонкостях и нюансах человеческого поведения. «Почти как люди», — часто говорят посетители заповедника. Нам это сравнение не особенно нравится, потому что самое важное здесь как раз то, что шимпанзе совсем не люди, что они особый вид разумных существ. Но я понимаю, что имеют в виду посетители. Самые сообразительные из наших питомцев сразу же заметили что-то неладное и принялись обсуждать Венделманса. «Большой человек — гнилой банан», — сказала Рамона, обращаясь к Мимси, когда я был неподалеку. «Он становится пустой», — сказал Лео уже мне, увидев бредущего мимо Венделманса. Метафоры, которыми они пользуются, никогда не перестают меня удивлять. Гонцо спросил Венделманса напрямик: «Ты скоро уходишь?»

«Уходить» вовсе не означает у шимпанзе «умирать». В представлении наших питомцев люди вообще не умирают. Вот шимпанзе — другое дело. А люди уходят. Такое представление сложилось с самого начала. Никто этого специально не оговаривал, но подобные правила игры обычно устанавливаются сами собой. Первым из научной группы погиб в автомобильной катастрофе Роджер Никсон. Это случилось в самом начале эксперимента, задолго до того, как я подключился к работе, и, очевидно, никто просто не захотел волновать или запутывать шимпанзе объяснениями. Позже, когда я проработал тут два или три года, из-за аварии на горном подъемнике погиб Тим Липпингер, и снова нам показалось проще не углубляться в детали. А когда четыре года назад разбился на вертолете Уилл Бехстейн, такая политика стала уже правилом: мы специально делали вид, что относимся к его исчезновению из группы так, словно он не умер, а ушел от нас, например, на заслуженный отдых. Шимпанзе, конечно же, знают, что такое смерть. И, как свидетельствует вопрос Гонцо, даже могут связать это понятие с понятием «уходить». Но если это так, они наверняка видят кончину человека как нечто совершенно отличное от смерти шимпанзе. Как переход в какое-то иное состояние, вознесение на огненной колеснице. Йост полагает, что у них вообще нет представления о человеческой смерти, а потому они считают нас бессмертными, то есть богами.

Венделманс больше не притворяется здоровым. Лейкемия заметно обострилась, и он тает буквально на глазах. Поначалу он еще пытался сделать вид, будто ничего страшного не происходит, но потом все-таки признал неизбежное, хотя этот шаг сделал его мрачным и озлобленным. Прошло всего четыре недели с того момента, как болезнь проявила себя впервые, но через какое-то время ему придется лечь в больницу.

Он хочет рассказать шимпанзе, что скоро умрет.

— Но они не знают, что люди могут умирать, — сказал Йост.

— Тогда пора им узнать, — огрызнулся Венделманс. — Зачем добавлять в эту кучу мифологического дерьма? Зачем мы позволяем им думать о нас как о богах? Надо сказать им, что я умру точно так же, как умер старый Эгберт, как умерли Садами и Мортимер.