Пансионат «Мирамар» - Страница 32

— Вот мы и остались одни, как прежде, — грустно пробормотал я.

— Хвала аллаху за это, — отозвался Талаба-бек.

Марианна и Талаба-бек, позабыв обо всех бедах и печалях, принялись готовиться к вечеринке. Марианна подкрасилась, напудрилась, надела синее бальное платье, алмазные серьги и жемчужное ожерелье, накинула черное пальто с меховым воротником. В этом наряде она выглядела очень привлекательной. Демонстративно встав посреди холла и дав нам налюбоваться собой, радостно, словно школьница, засмеялась и пошла к выходу, бросив на ходу Талаба-беку:

— Я буду ждать тебя у парикмахера…

Я остался один в холле. Ветер завывал за стеной. Я позвал Зухру. Мне пришлось сделать это трижды, прежде чем она появилась из-за ширмы. Печать грусти лежала на всем ее облике. Мне показалось даже, что она как-то сгорбилась и стала меньше ростом.

Я молча указал ей на канапе, сам доплелся до него и уселся под статуей святой девы. Зухра осталась стоять, скрестив руки на груди и уставившись в пол. Сердце мое наполнилось сочувствием и нежностью, а глаза — слезами.

— Почему ты все время одна, будто у тебя нет друга, — сказал я. — Слушай меня, я старый человек, даже очень старый, как ты видишь. В моей жизни было три или четыре таких момента, когда я говорил себе, что все кончено. Однако, как видишь, я живу до сих пор, и немногие могут похвастаться такой долгой жизнью, а от всех моих несчастий остались лишь смутные воспоминания, будто они происходили не со мной, а с другим человеком!

Она слушала меня с полнейшим безразличием.

— Оставим печаль на потом, — продолжал я, — а сейчас тебе надо подумать о своем будущем. Ты ведь знаешь, что мадам не желает, чтобы ты оставалась у нее.

— Меня это не беспокоит, — перебила она.

— Как ты представляешь себе свое будущее?

— Как и прошлое, до тех пор пока не добьюсь того, что решила, — ответила она, не отрывая взгляда от пола.

Я уловил в ее словах твердость, уверенность, и это очень ободрило меня.

— Хорошо, что ты намерена продолжать учиться и приобрести специальность, но где найдешь кров и хлеб насущный?

— Работы полно, на каждом шагу.

— А деревня… ты не думаешь вернуться туда? — спросил я, не оставляя надежды убедить ее.

— Нет… там очень плохо думают обо мне.

— А Махмуд Абуль Аббас? У него есть, конечно, недостатки, но ты сильная и сможешь направить его на путь истинный.

— Но он тоже плохо думает обо мне…

— Я хотел бы быть спокойным за тебя, Зухра. Я люблю тебя и потому прошу: не убивайся, попробуй спокойнее перенести этот удар судьбы. Я уверен, что ты еще встретишь достойного человека! В мире немало хорошего, и так будет всегда!

Зухра пробормотала слова благодарности и, извинившись, ушла в свою комнату.

Я опять остался один и незаметно задремал. Разбудил меня скрип двери. Вошли, распевая, подвыпившие Марианна и Талаба Марзук.

— Ты почему остался здесь, старик? — закричал мне Талаба-бек.

— Который час? — зевая, спросил я.

— Прошло уже два часа нового года, — ответила заплетающимся языком Марианна.

И вдруг Талаба-бек схватил ее и, целуя, потащил в свою комнату. И она подчинилась ему после легкого сопротивления. Дверь за ними захлопнулась.

За завтраком мы сидели с ним вдвоем. Марианна не показывалась. Зухра, накрыв на стол, ушла к себе. Я посмотрел на Талаба-бека, и мне показалось, что у него нездоровый вид.

— Счастливого пробуждения, — шутливо сказал я.

Некоторое время он молчал, потом пробормотал:

— Вот уж не везет, так не везет!

Я вопросительно взглянул на него, и он не смог сдержаться.

— Унизительная и в то же время смешная неудача… — рассмеялся он.

— О чем ты говоришь? — прикидываясь непонимающим, спросил я.

— Ты хорошо знаешь, о чем я говорю, лисица!

— Марианна?

Его вновь одолел смех.

— Мы безуспешно пытались. Мы делали все, что только можно вообразить. Однако все бесполезно. Когда она разделась, то оказалась словно мумия. О, несчастье! — сказал я себе.

— Ты с ума сошел!

— И вдруг у нее начались боли и почках! Представляешь, она плакала и обвиняла меня в том, что я издеваюсь над ней!

После завтрака он последовал за мной в мою комнату. Усевшись на стул против меня, он сказал:

— Очевидно, я скоро поеду в Кувейт. Покойный советовал мне это сделать.

— Покойный?

— Сархан аль-Бухейри…

Талаба Марзук усмехнулся и без всякого, по крайней мере видимого, повода сказал:

— Он хотел примирить меня с революцией при помощи довольно странной логики. Он убеждал меня, что на смену революции могут прийти либо коммунисты, либо братья мусульмане… он полагал, что загнал меня в тупик…

— Но это же действительно так! — убежденно сказал я.

Он язвительно рассмеялся:

— Есть и третий вариант! Америка!

— Чтобы Америка правила нами?! — в гневе вскричал я.

— Через разумную партию правого толка, почему бы и нет? — мечтательно произнес он.

— Поезжай в Кувейт, — сказал я, — пока совсем не чокнулся.

Газета рассказала нам подробности преступления. Новости были странные и противоречивые. Мансур Бахи признал себя виновным в убийстве, однако мотивы преступления оставались более чем туманными. Он сказал, что убил Сархана аль-Бухейри, так как тот, по его мнению, заслуживал смерти. Но почему Сархан заслуживал смерти? Из-за своей испорченности? Но ведь не он один такой. Почему же выбран был именно он? По чистой случайности. С таким же успехом Мансур мог выбрать и другого. Так он ответил. Но кого могут убедить эти слова? А может быть, юноша ненормальный?

Но вот пришло заключение медицинской экспертизы. В нем утверждается, что смерть наступила от потери крови — на запястье левой руки бритвой были перерезаны вены, а вовсе не от ударов каблуком, как утверждал Мансур Бахи. Таким образом, следует полагать, что это было не убийство, а самоубийство.

И наконец, пришло сообщение о том, что открылась связь между убитым и делом о контрабанде пряжей, что также подтверждает версию о самоубийстве.

Мы строили догадки о наказании, которому может быть подвергнут Мансур Бахи. Разумеется, оно должно быть незначительным. Он начнет новую жизнь, но с каким сердцем, с какими мыслями?

— Он замечательный юноша, — сказал я печально, — но у него скрытый недуг, и ему нужно избавиться от него.

Вот и Зухра, такая, какой я увидел ее впервые, если бы она не была так грустна. Последние дни заставили ее повзрослеть больше, чем все прожитые годы. Я взял из рук ее чашку, скрывая под улыбкой свое угнетенное состояние.

— Я уйду завтра утром, — сказала она как можно естественнее.

Я не раз пытался уговорить Марианну отказаться от своего решения, но она упорно настаивала на нем. С другой стороны, Зухра заявила мне, что она не согласится, даже если бы мадам уговаривала ее остаться.

— В любом другом месте мне будет лучше, чем здесь, — сказала она.

— Слава аллаху, — ответил я.

Она нежно улыбнулась мне.

— Я не забуду тебя, пока жива.

Я сделал ей знак приблизиться и поцеловал ее в щеки.

— Спасибо тебе, Зухра, — сказал я. И прошептал ей на ухо:

— Верь, что время, которое ты прожила, не пропадет даром.