Памятник (роман) - Страница 3

О’Брайен невероятно устал с дороги, он охотнее всего сейчас соснул бы часок-другой, но когда Старейшина дотронулся до его руки, он покорно поднялся на ноги. Сопровождаемые ликующими песнями танцоров, оба старца проследовали к почетным местам, подготовленным для них на пляже.

Там уже собралось все население деревни, кроме поваров и сопровождавших их танцоров. Вокруг костров большими кругами выложили колоссальные тыквенные сосуды, образовавшие своеобразные площадки для сольных танцев. Среди оживленной толпы зрителей стоял тройной трон с высоким средним сиденьем и двумя более низкими по бокам.

О’Брайен и Старейшина заняли низкие сиденья. Танцоры вернулись на овальную деревенскую площадь, откуда им предстояло эскортировать на-пляж поваров. Их приводили группами по нескольку человек. Каждый повар или повариха осторожно несли на тыквенном блюде произведение своего кулинарного искусства. Блюда были выложены разноцветными листьями и украшены цветами.

Существование туземцев как вида полностью зависело от причуд жизненного цикла колуфов. Если улов был богатый, туземцы были сыты, если плохой — голодали. Но независимо от того, хватало пищи или нет, туземцы были щедры и гостеприимны, а кулинария оставалась одним из важнейших видов их искусства.

Повара вытянулись в очередь по берегу залива. Танцоры брали блюдо из рук первого в очереди и, соблюдая определенный ритуал, относили его к почетному трону, где первая роль принадлежала О’Брайену. Церемония сопровождалась громким рокотом барабанов и неумолчным звоном струн. В бешеном темпе вились вокруг костров танцоры. Плавные замедленные движения сменялись безумными прыжками с одной гигантской тыквы на другую.

О’Брайен величаво отведывал от каждого подносимого блюда, отламывая крошечный кусочек мяса, который и съедал, чуть ли не священнодействуя. Затем он долго думал, а потом отрицательно качал головой. Блюдо тут же отправлялось в распоряжение крайне заинтересованных зрителей, а разочарованный «автор», сгорая от стыда, покидал пляж. Наступала очередь следующего повара, произведение которого приплясывающие танцоры несли О’Брайену для инспекции. Тот пробовал, отвергал и эту еду, взглядом отсылая танцоров за следующим блюдом.

Зрители почтительно наблюдали за действиями Лэнгри, пробующего одно произведение кулинарии за другим. Он был не новичок в этом деле, и повар, который заслужит его одобрение, поистине сможет считать себя великим искусником.

Наконец О’Брайен, прожевав крошку колуфа, задумчиво склонил голову набок, отломил кусочек побольше, отведал еще раз, улыбнулся, кивнул и протянул его Старейшине. Тот тоже продегустировал и тоже улыбнулся. О’Брайен принял блюдо с мясом у танцоров, которые кинулись к очереди поваров и поварих, чтобы объявить имя победителя. Они же привели повариху, чуть не лишившуюся ума от счастья, к трону. О’Брайен и Старейшина встали и с почетом возвели ее на самое высокое сиденье. Зрители в восторге громко хлопали ладонями по голым ляжкам. У здешних туземцев, как и у всех людей, высоко ценящих вкусную еду, лучшие повара всегда занимают высшие ступени лестницы почета.

Утром О’Брайен и Старейшина отправились на пляж и сели на песчаном бугорке лицом к морю. Бугорок густо порос чудесными цветами со странным сладким запахом. Разноцветные венчики тихонько покачивались под дыханием легкого ветерка. Теплые солнечные лучи скользили по почти неподвижной воде. Ярко окрашенные паруса охотничьих лодок походили на цветы, приколотые к груди горизонта. Слева сонно дышала раскинувшаяся на пологом склоне холма деревушка. Одинокий столбик дыма медленно поднимался к небу. Голые детишки обоих полов с визгом купались в прибое или парочками застенчиво прохаживались по песку, искоса поглядывая на Лэнгри и Старейшину.

— Я очень стар, — устало заметил О’Брайен.

— Ты самый старый из всех живущих, — охотно согласился Старейшина.

О’Брайен с трудом улыбнулся. У туземцев слово «старый» было синонимом «мудрый». Так что Старейшина только что сделал ему самый драгоценный комплимент, но О’Брайен не чувствовал ничего, кроме горечи и усталости.

— Я старик, — произнес он. — И я умираю.

Старейшина быстро повернулся к нему и поглядел с печалью.

— Никто не живет вечно, мой друг, — продолжал О’Брайен. — И ты, и я — мы оба — и без того уже слишком долго обманываем огонь смерти.

— Огонь смерти никогда не испытывает нехватки в топливе. И пусть те, кому удалось его обмануть, продолжают свое дело. Ты ведь говорил, что оно у тебя есть?

— Да, у нас есть дело. Оно касается твоего народа. И моего, разумеется.

Старейшина задумчиво кивнул:

— Мы всегда внимательно слушаем, когда с нами говорит Лэнгри.

О’Брайен встал и сделал несколько шагов в сторону моря. Он долго вглядывался вдаль.

— Как ты знаешь, я прибыл сюда издалека и остался потому, что воздушный корабль, доставивший меня сюда, больше летать не мог. Я попал на вашу планету случайно, так как заблудился в небесах, а у корабля была неизлечимая болезнь.

— Помню.

— Придут и другие, — продолжал О’Брайен. — И их будет куда больше. Среди них найдутся и хорошие, и плохие люди, но все они будут обладать страшным оружием.

— И это помню. Я ведь был тут, когда ты сразил мафа.

— Страшное оружие, — продолжал О’Брайен. — Перед ним наш народ беззащитен. Люди с неба захватят эту землю в ту же минуту, как она им понадобится. Они заберут холмы, и леса, и пляжи, и даже самое море — Мать, дарующую нам жизнь. У них будут корабли, плавающие по морям и ныряющие в их глубины. Они отравят воды моря, они отгонят колуфов — основу нашей жизни — в глубины океана, где охотники не сумеют их найти. Наших же людей они оттеснят в горы, где нет для человека пищи. Чужестранцы привезут сюда неизвестные раньше болезни, от которых целые деревни вымрут в огне лихорадки. Эти люди завалят пляжи отбросами, они будут охотиться и плавать в прибрежных водах, их жилища станут расти все выше и выше — выше самых огромных деревьев, и будет этих пришельцев больше, чем марналов во время нереста. А наш с тобой народ вымрет.

Старейшина молчал. Потом сказал:

— Ты уверен, что все так и будет?

— Не сегодня и не завтра, но это обязательно случится.

— Да, это действительно большая беда! — тихо отозвался Старейшина.

О’Брайен окинул взглядом божественную красоту бухты и подумал: «Эта красота, эта никем не изгаженная земля, эти удивительные, милые, красивые люди… А человек, чтоб ему было пусто, бессилен, особенно ежели он умирает…»

Старейшина тоже встал, и некоторое время они стояли рядом и напряженно молчали. Два старика на ярком солнце, ожидающие скорейшего наступления благодатных сумерек. Потом Старейшина осторожно положил ладонь на плечо О’Брайена.

— Неужели Лэнгри не сумеет предотвратить это?

О’Брайен еще немного спустился по склону и встал на колени среди пышной зелени. Один за другим срывал он дивные цветы, и их сверкающие лепестки тут же чернели при прикосновении человеческой руки, срывавшей их, отбрасывающей прочь и тянущейся к следующим.

Старейшина последовал за ним и тоже преклонил колени.

— Не сможет ли Лэнгри…

— Лэнгри сможет предотвратить это… если люди с небес явятся сегодня или завтра. Если же их прибытие задержится, Лэнгри ничего сделать не сможет, так как он умирает.

— Теперь я понял. Тогда Лэнгри должен указать нам дорогу.

— Дорога странная и очень трудная.

— То, что должно быть сделано, мы выполним. Мудрость Лэнгри будет освещать нам дорогу.

— Странную и трудную, — повторил О’Брайен. — Возможно, наш народ не сумеет осилить ее. Не исключено также, что тропа, намеченная Лэнгри, может оказаться ложной.

— Что нужно Лэнгри?

О’Брайен опять поднялся на ноги.

— Присылай ко мне молодежь. Каждый день по паре. А я буду отбирать из них подходящих. Построй для них отдельную деревню. Этих юношей и девушек придется кормить, потому что сами они охотиться не будут, так что бремя промысла колуфа и приготовления еды придется поровну разделить между всеми деревнями.