Память любви - Страница 7
Ронуин гневно встрепенулась, но промолчала.
– Ты ведь не любишь меня, верно? – осторожно осведомился Ллуэлин.
– Не люблю, господин мой. Ты дал мне жизнь и спас от смерти, но почему я должна питать к тебе теплые чувства?
Ты никогда не выполнял своего родительского долга, разве что сделал для нас самую малость. Но и за эту малость мы с Глинном отплатим тебе преданностью и повиновением.
– У тебя есть чистая одежда? – перебил ее принц, внезапно устав от разговора.
– Только та, что на мне. Ты не присылал ни денег, ни тканей, а Ситрол – крепость небогатая. Мой кузен и его люди делали для нас все, что могли. Но если это тебя успокоит, я постираю камзол и шоссы. Теплый ветер за ночь высушит их, и к утру они уже будут чуть влажными.
– И сама искупайся, – приказал он. – Что ты сделала со своими чудесными волосами, девочка?
– Длинные косы не помещаются под шлемом, мой господин! – резко бросила она.
– Оставь шлем здесь. Больше тебе не понадобится ни он, ни оружие, которым, по словам Моргана, ты так хорошо владеешь. Я должен привезти англичанам нежную девственницу, а не воина в обличье женщины, который внушит им ужас и заставит поверить, что ты намерена расправиться с женихом.
К его удивлению, Ронуин громко рассмеялась:
– Я не похожа на других своих сверстниц, не так ли, господин мой?
– Совершенно не похожа, – признался он. – Иди с миром, дочь моя.
Ронуин поспешила на кухню, где брат, как обычно, беседовал с Гвилимом, и выложила им все. Закончив, она обратилась к повару:
– Мне нужна твоя помощь, Гвилим.
– Ради тебя я на все готов, Ронуин, – улыбнулся тот.
– Не вскипятишь ли мне воды, чтобы я смогла хоть немного оттереть грязь с одежды? Отец приказал мне выстирать ее и вымыться самой. Глинн, сбегай попроси у Моргана его лишнюю рубашку. Нужно же мне что-то надеть, пока я стираю и сушу вещи!
Глинн помчался выполнять поручение сестры.
– После того как накормлю мужчин, – пообещал Гвилим, – мы повесим твою одежду у огня, чтобы скорее просохла. Боюсь, ветер слишком холодный. После ужина, пока я буду развлекать воинов, ты займешься стиркой. Я предупрежу, чтобы тебя не беспокоили.
Гвилим сдержал слово. Ронуин долго стирала рубашку и шоссы, тщательно выбила пыль из туники и, развесив все перед очагом, начистила, как могла, поношенные сапоги.
Потом заперла двери, разделась и ступила в маленькую дубовую лохань. Вода еще не остыла, и Ронуин с удовольствием потянулась. В тех редких случаях, когда выпадала возможность искупаться, она, подобно своим товарищам, ныряла в ближайший ручей. Но в холодной воде долго не просидишь!
Последним оставшимся у нее обмылком она тщательно намылила волосы и тело. Ополоснувшись, Ронуин вылезла и растерлась куском грубой ткани. Впервые в жизни она оставалась совершенно обнаженной. Морган неизменно настаивал, чтобы она мылась в сорочке.
Девушка с любопытством принялась исследовать свое тело. Груди, похоже, с каждым годом все увеличивались. Между бедрами курчавилась густая поросль – чуть темнее, чем волосы на голове. Но поскольку она как-то случайно увидела нечто подобное у Глинна, это не волновало ее так, как задорные упругие холмики.
Натянув сорочку, она уселась на лавку и принялась расчесывать свои короткие светлые завитки.
Из зала доносилось слаженное пение Гвилима и Глинна.
Ронуин поднялась по лестнице в зал и пробралась к своему тюфяку. Теперь они с Глинном спали по отдельности. Так несколько лет назад решил Морган, посчитавший, что они слишком взрослые, чтобы прижиматься друг к другу по ночам. Брат пел балладу о потерянной и вновь обретенной любви. Ронуин ощутила, как потяжелели веки…
Глинн разбудил ее перед рассветом, тряхнув за плечо.
– Что теперь будет со мной, Ронуин? Почему па бросает меня одного? – спрашивал он, обнимая сестру за плечи в поисках утешения.
– Говорит, ты еще не совсем вырос и не можешь быть ему полезным, – ответила она.
– Я боюсь, – шепнул он.
– Не стоит, – убеждала Ронуин. – Тебе ведь хорошо с Морганом, нашим родственником, и Гвилимом. Оба любят тебя, как сына.
– Многие меня не терпят. Говорят, из нас двоих настоящий сын – это ты.
– Нечего слушать чушь! – фыркнула Ронуин, мечтая добраться до тех негодяев, что обижают брата.
– Но мы никогда не расставались, Ронуин, – сокрушенно бормотал Глинн. – Куда па тебя увозит? Почему я не могу поехать с тобой?
– Я должна многому научиться. Ты не можешь жить в Аббатстве милосердия. Это место только для женщин. Но когда я выйду замуж, то попрошу супруга позволить тебе приехать и жить с нами, Глинн. За пределами Ситрола лежит огромный мир. Судьба не предназначила тебе стать солдатом, подобно отцу. Но чему ты можешь выучиться здесь, в Ситроле? Никому не говори о том, что я тебе сказала, кроме Моргана и Гвилима. Я никогда не лгала тебе, братец, и обещаю, что пошлю за тобой, как только смогу. – Она поцеловала его в щеку и ласково столкнула с тюфяка. – Пойди на кухню и принеси мне одежду.
Глинн убежал, и Ронуин осталась в темноте. Ей отчего-то было не по себе. Сегодня она навсегда покинет свой дом, а значит, и владения отца. Что ждет ее в Англии? Увидит ли она и там зеленые холмы и залитые солнцем долины? Какой он, этот лорд, предназначенный ей в мужья? Понравится ли она ему? Но какое это имеет значение? На нее возложат важные обязанности, и она выполнит их, чтобы не опозорить отца.
Вернулся Глинн с вещами, и Ронуин залезла поглубже под шкуры, чтобы одеться. Потом вскочила, небрежно расчесала пальцами волосы, и натянула сапожки, поставленные Глинном возле тюфяка. Они немного жали – очевидно, ее ноги все еще растут.
Одернув тунику, Ронуин туго подпоясалась и сунула в ножны кинжал с костяной рукояткой.
Проснувшиеся мужчины спешили во двор. Гвилим принес котелок с овсянкой и принялся наливать ее в круглые корки караваев, мякиш из которых предварительно вынули.
Ронуин сидела на своем обычном месте рядом с Глинном и молча жевала. Морган и Ллуэлин устроились выше, тихо беседуя. Время от времени они посматривали на нее, и Ронуин гадала, о чем они переговариваются. Должно быть, о ней.
Остальные еще не совсем проснулись.
Наконец принц поднялся.
– Нам пора. Ронуин, ты готова? Где твои вещи?
– Мне нечего взять с собой, господин. Ты велел оставить оружие здесь.
Ллуэлин ап-Граффид взглянул на дочь, казавшуюся удивительно беззащитной и молодой. Она чисто вымыта, но теперь еще заметнее, что одежда выношена едва ли не до дыр и так же проста, как у любого солдата. Скромная коричневая туника делала лицо Ронуин совсем бледным, и на минуту ему стало стыдно, что он так мало думал о единственной дочери и приехал, лишь когда в этом возникла необходимость.
– Прощайся, девочка, – проворчал он, выходя из зала.
Воины столпились вокруг – это были мужчины, что вырастили и воспитали ее. Прерывающимися голосами они наставляли Ронуин быть хорошей девочкой и не забывать их.
Желали доброй удачи и отходили по одному. А Морган ап-Оуэн, которого она любила больше всех, прошептал:
– Это твой дом. Я твой родственник. Если понадобится, я приеду.
Потом поцеловал ее в щеку и вывел во двор, где уже ожидали отец с братом.
Судя по красным глазам Глинна, тот плакал. Ронуин поспешно обняла его.
– Не нужно, – взмолилась она, – иначе я тоже разрыдаюсь. Потерпи, и я пришлю за тобой, братец. Здесь ты в безопасности.
– Ты даже слезинки не проронила, – тихо ответил он. – Ты сильнее меня.
– А ты – умнее, – возразила она, целуя его мокрую щеку. – Я люблю тебя, Глинн. Мы скоро увидимся.
Глинн усмехнулся.
– Па видит, каким я вырос, но слишком мудр, чтобы попытаться заставить меня измениться. Я сочиню балладу о тебе, Ронуин. Увидишь, все станут громко всхлипывать, когда я спою ее, сестричка.
Они снова обнялись и долго стояли так, пока не раздался хриплый голос ап-Граффида, окликавшего дочь.
– Когда приедешь ко мне, – наставляла Ронуин, – привези мое оружие, только тайком. Никому не говори. Понял?