Память любви - Страница 11

После обеда Ронуин присоединялась к поварихе, сестре Уне, чтобы наблюдать, как готовится еда. Тут ее способности были куда скромнее, и сестра Уна часто жаловалась, что Ронуин способна сжечь даже воду. Лекарка, сестра Дикра, оказалась куда добрее, тем более что Ронуин с величайшей ловкостью составляла целебные мази, настои, сиропы и отвары, способные излечить кашель, простуду и раны.

– У девочки просто дар, преподобная матушка, – хвалила сестра Дикра.

– По крайней мере будет сама лечить людей, если у них случится недомогание от ее стряпни, – язвительно заметила сестра Уна.

– Ей ни к чему готовить самой, – заметила аббатиса. – Достаточно присматривать за кухарками. В замке наверняка есть стряпуха. Ты обучила ее варить мыло для стирки и мытья?

– Завтра начнем, – пообещала сестра Уна. – Надеюсь, что у нее получится, иначе ходить им в грязи до скончания века.

– Сестра Брейт, – продолжала допрашивать матушка, – как идут дела с вышиванием, шитьем и ткачеством?

– Еле-еле, – вздохнула монахиня. – У Ронуин терпения не хватает. Считает шитье и вышивание глупыми занятиями. Правда, она любит ткать. Говорит, будто это ее успокаивает. Я показала ей, как прясть, и похоже, она это усвоит.

И все же они продвигались вперед – временами медленно, в чем-то быстро, но продвигались.

– Из Херефорда прибыли ткани, – как-то объявила аббатиса. – Придется самим заполнить сундук с приданым.

– А мощи? – поинтересовалась сестра Уинифрид.

– Брат прислал весточку, что заплатил за них огромные деньги и привезет сам.

Через несколько дней появился принц в сопровождении двух воинов и вручил сестре драгоценный реликварий.

– Мне он обошелся в двадцать золотых флоринов! – бушевал Ллуэлин. – Матери-настоятельнице монастыря Святой Марии во Вратах следовало бы родиться менялой! Она торговалась со мной до седьмого пота! Надеюсь, мои усилия того стоили!

– Хочешь взглянуть на дочь? – спросила аббатиса, гладя золотой ящичек.

– Значит, вы все-таки начали! – обрадовался он.

– Разумеется. Ничего не поделаешь – иначе мы не успеем к весне.

Позвонив в колокольчик, она велела монахине позвать Ронуин. Увидев дочь, принц изумился. Одетая в изящное голубое платье с длинными узкими рукавами, подпоясанное крученой золотой тесьмой, она казалась неземным видением. Золотистые волосы немного отросли, и доходили почти до плеч. На голове красовался венок из живых цветов. Девушка поклонилась сначала тетке, потом отцу.

– Посылали за мной, госпожа аббатиса?

– Твой отец хотел увидеть тебя перед отъездом, – объяснила Гуинллиан.

– Она говорит по-норманнски! – возбужденно воскликнул ап-Граффид.

– Я учусь, господин мой. Мне сказали, что англичане часто говорят на нем, хотя у них есть и другой язык.

– Но ты учишь тот, на котором объясняется знать. Поразительное превращение! Сестра, ты уверена, что она не готова к отъезду?

– Нет, Ллуэлин, конечно, пока рано. Не стоит так спешить. Нам еще многое предстоит сделать, не говоря уж о недошитых платьях. До весны и речи быть не может о ее отъезде.

Приезжай ко дню рождения дочери, если, разумеется, она вдруг не решит стать одной из нас, – пошутила аббатиса.

– Не дай Бог! – воскликнул принц.

Ронуин рассмеялась:

– Не бойтесь, господин мой, та жизнь, которую ведет моя тетя, – не для меня. Когда вернетесь в апреле, исполню вашу волю.

– Попрощайся, Ронуин, и можешь идти, – велела аббатиса.

– Прощайте, господин, – промолвила девушка и с поклоном удалилась.

– Она ни разу не назвала тебя отцом, – заметила Гуинллиан.

– В отличие от парнишки Ронуин считает меня виновным в смерти матери. Она никогда не любила меня, сестра, и, как все дети, хотела, чтобы мать уделяла внимание только ей. Каждый раз, когда я навещал мою прекрасную Валу, девочка смотрела на меня волчонком. С годами ничего не изменилось, но это не важно. Главное, чтобы она почитала и слушалась меня.

– Не знаю как насчет почтения, но она верна слову.

Ронуин не подведет тебя, и если нарожает своему лорду много детей, тот со временем полюбит ее. Поддержка мужа будет необходима ей, когда Англия и Уэльс вновь станут врагами, что, несомненно, произойдет рано или поздно.

– Такова ее судьба. Мне же предназначено иное, более важное, – задумчиво сказал Ллуэлин. – А теперь, сестра, мне пора. Вот, возьми это. – Он положил ей на колени два кожаных мешочка. – Здесь плата за обучение моей дочери.

Я доволен успехами Ронуин, но, когда вернусь, ожидаю увидеть настоящее чудо.

– И ты его увидишь, – пообещала Гуинллиан.

– Знаю. Ты всегда выполняла обещания, сестрица, и я благодарю тебя за это, невзирая на то что полностью разорен.

– Не жалуйся, Ллуэлин, – рассмеялась она. – Дешево, да гнило – слышал такую поговорку? Доброго тебе пути.

Наступила зима, устлавшая снегом холмы. С дальних пастбищ приведи овец и по ночам держали в загонах, чтобы уберечь от волков. Ронуин с удивлением узнала, что зима – время празднеств. В конце ноября отметили день Святой Екатерины, потом других святых, и так шло до самого Рождества – дня, когда, как объяснили Ронуин, родился Иисус, сын Божий, сошедший на землю во искупление грехов людских. Ронуин находила утешение в христианстве, считая подвиг сына Божьего, принявшего смерть за людей, благородным и великодушным. Аббатиса улыбнулась, когда Ронуин сказала ей об этом.

Аббатиса отдала распоряжение окрестить племянницу в день Рождества.

Двенадцатая ночь возвестила об окончании праздников.

Ронуин снова с усердием принялась за работу и постепенно начала понимать, что острый ум может быть таким же беспощадным и грозным оружием, как меч. Теперь она перешла под крылышко сестры Рэн, под внешностью пухленького херувимчика которой скрывались незаурядные способности широко образованной для своего времени женщины. Если верить сплетням Элен и Арлейс, когда-то она была любовницей могущественного лорда, одевалась мужчиной и посещала университет.

– Ты сообразительна, Ронуин, – похвалила дочку принца после первого же занятия сестра Рэн. – Твои разум и рассудительность прослужат тебе куда дольше, чем красивое тело. Именно так я и удерживала своего повелителя до самой его смерти.

– Значит, слухи правдивы? – удивилась Ронуин, пораженная тем, что монахиня признается в греховной жизни.

– Разумеется, – рассмеялась сестра Рэн. – Да я никогда и не делала из этого тайны, дитя мое. Когда-то я любила и была любима. И всегда оставалась верна ему, как и он мне.

– Но он имел жену, – напомнила Ронуин.

– Да. Леди Арлетт была женщиной доброй и хорошей, принесла в приданое плодородные земли, родила здоровых детей, воспитала их в послушании и уважении к отцу. Лорд относился к ней с огромным уважением, был предан супруге, хотя содержал при этом меня. Когда он умер, мы вместе обмыли его тело и зашили саван. Теперь она – одна из благодетельниц Аббатства милосердия.

– Значит, мужчина способен любить не одну женщину, – задумчиво вздохнула Ронуин. – Этого я не знала.

Думала, что после произнесения обетов мужчина и женщина навеки связаны и не имеют права смотреть ни на кого другого.

– Так бывает, но не всегда, – пояснила сестра Рэн. – Но мы здесь, дитя мое, не для того, чтобы обсуждать мои прошлые грехи. Ты усвоила норманнский и латынь. Научилась писать и читать, хотя иногда теряешь терпение, выводя буквы. Представляешь, как вести хозяйство, хотя отнюдь не блистаешь в этой области. Но аббатиса считает, что ты способна на большее, поэтому и прислала тебя ко мне. Мы станем изучать риторику, логику, музыку, арифметику и астрономию. Я помогу тебе стать опорой мужу.

Даже когда ему надоест твое юное тело, он будет помнить, что твой ум для него неоценим. Ты обретешь удовлетворение, помогая мужу улучшить жизнь – как вашу, так и ваших детей, Ронуин.

– Значит, супружеская любовь не длится долго, – заметила девушка.

– Если она есть вообще. И не ошибись, не прими за любовь обычную похоть, – предостерегла монахиня.