Память крови - Страница 6

Собирался Евпатий Коловрат в путь-дорогу на Черниговщину, когда Петров день миновал и справили рязанцы летний праздник — братчину. Верхушка лета прошла, кончились летошние хороводы и пляски, попили медовухи в хмельную ночь рязанцы, когда сооруженного из соломы Ярилу сжигают — повернуло, мол, лето к закату, пошло твое, Ярила, время к зимушке-зиме. Тут идет главная крестьянская работа: жатва, молотьба, хлопот полон рот, до Семенова дня хватит, до «бабьего» лета.

Трудились на полях земли Рязанской люди русские, а Евпатий Коловрат с малой дружиной и князем Ингварем Ингваревичем спешил к Быстрой Сосне: от реки начиналось княжество Черниговское.

Еще никто не ведал о злой силе, что готовилась навалиться на Русь. Убирали люди добрый урожай, приветливо встречали дружину младшего брата князя Рязанского и Коловрата, потчевали их чем бог послал. Вестники грядущего несчастья опускали глаза, томило сердце при виде не ведающих ни о чем земляков. До времени князь Юрий не разрешил беспокоить народ, считая татар еще далеко, ожидая вестей от Ивана, оставленного вместо Евпатия на рубеже. Иван доносил, что Бату-хан стал лагерем в Диком Поле, за Воронежем, но границу не перешел.

«Авось, и обойдется, — думал князь Юрий, — пронесет стороной…» Силы он тем временем собирал. Всех удельных князей созвал в Рязань, за подмогой отправил в Чернигов и во Владимир.

Пересекли Быструю Сосну, повстречали черниговский дозор. Головной воин дозора отправил в стольный град гонца о пожаловавших гостях к князю Мстиславу Глебовичу, путникам предложил отдохнуть в доме посадника в городке Елец, что стоял неподалеку от устья Быстрой Сосны.

Вечером, когда после доброго потчевания от щедрот посадниковых Евпатий и князь Ингварь остались вдвоем, Коловрат спросил:

— Слыхал я в Рязани, как сказывал половецкий перебежчик из орды, будто есть у Бату-хана толмач из русских, из рязанских земель человек. Он и ведет татаровье к нам, показывает путь-дорогу. Ужель такое возможно, князь Ингварь?

— Знаю про то, Коловрат. А еще передавал со своим посланцем сотник Иван, будто предатель тот княжьего рода. Ежель последнее верно, то, сдается, известен он мне.

— Кто же это?

— Братоубийца, печать на нем каинова… Князь Глеб Владимирович. Вот кто.

— Неужто он? — воскликнул Евпатий Коловрат. — Говорили, будто бежал Глеб к половцам, к хану Барчаку пристал, а потом и исчез вовсе. Ан вот где объявился.

Коловрат и князь Ингварь были мальчишками, когда двадцать лет назад в селе Исады свершилось неслыханное злодеяние. В 1216 году скончался последний из старших Глебовичей — князь Роман. Рязанские Владимировичи, братья Глеб и Константин, собрали в Исадах сход всех удельных князей, чтоб рассудить княжьи уделы. Большой пир устроили для собравшихся гостей Владимировичи в своем шатре. А до того времени князь Глеб стакнулся с ханом Барчаком, заручился его поддержкой.

Пошла по кругу братчина, и едва рязанские князья сделали по глотку, как ворвались в шатер люди Глеба и Константина, а также половцы — головорезы Барчака, перебили всех князей с их близкими. Извели каины и родного брата своего, Изяслава: он противился братоубийству. Убили они и двоюродных братьев: князя Кир Михаила, князей Ростислава и Святослава Святославовичей, Романа и Глеба Игоревичей. Уцелел от избиения лишь отец нынешнего князя Рязанского — Ингварь Игоревич. Предшественник Верилы, летописец рязанский Опака, в крещеном имени Андрей, записал тогда, в лето 6725 от сотворения мира[11], в Ильин день:

А Ингварю Игоревичу суждено было уберечься от участи сродников.

Вся земля Рязанская ополчилась на подлых злодеев. Князь Ингварь настиг убийц в верховьях реки Прони. Не помогла им и половецкая подмога Барчака. Константин в бою на Проне был убит, а разгромленный начисто Глеб «беглаша половци». И вот объявился каин в стане злейшего для Русской земли врага.

— Может быть, это и другой кто? — прервал затянувшееся молчание Евпатий.

— Хорошо б, коли так. Позор превеликий, когда не просто человек, а княжеской крови вступает в сговор с врагом родной земли.

— Простому в таком деле позор не меньший.

— Тебе-то не понять по роду твоему, Евпатий, — сказал князь Ингварь Ингваревич. — Не сердись, воевода, мы все тебя любим, знаем и верность твою, и отвагу безмерную, и силушку небывалую. Да только надо родиться князем, чтоб понимать такое, как то, о чем я сказал сейчас.

— Спать надо, — ответил Коловрат деланно равнодушным тоном, пытаясь за равнодушьем скрыть обиду. — Пойду на людей взгляну, как отдыхают, да лошадей проверю.

Он согнулся у притолоки, чтоб пройти, по обыкновению пригнулся, как делал Коловрат почти у каждого порога, и, открытую уже дверь придержав, обратился к Ингварю Ингваревичу.

— Может, ты и прав, князь. Только окажется если, что тот толмач и советник Бату-хану есть князь Глеб, душегуб исадский, я сам его в битве мечом достану и рассеку наполы. С этим разуменьем лучше любого князя справлюсь. Ты уже не обессудь, Ингварь Ингваревич. — Сказал так, снова согнулся, то ли князю, то ли двери честь оказал, и вышел.

Едва весть о переходе Бату-хана через Волгу достигла шатра половецкого хана Барчака, он немедля собрался в дорогу, приготовив в дар внуку Чингисхана самое ценное, что могло найтись у него.

Но дары дарами… Хан Барчак понимал, что и при известной всем жадности монголов рассчитывать надо не на драгоценности и добрых лошадей. Хан Барчак уповал на особую роль, которую сыграл он в битве на Калке-реке, той битве, что тринадцать лет назад выиграл дед нынешнего Властителя Вселенной у русских и его, Барчака, соплеменников. Может быть, внук не был посвящен Чингисом или отцом своим, ханом Джучи, в эту тайну. Так он, хан Барчак, поведает ему о ней, докажет, что и сейчас старый Барчак пригодится Властителю, а хан готов на все, лишь бы разделаться с ненавистными руссами, и всенепременно с проклятым Коловратом, ратники его не раз заставляли Барчака прятать лицо в конский навоз.

Люди хана постоянно следили за передвижением войска Бату-хана, и когда Барчаку сообщили, что Властитель разбил лагерь на расстоянии двух дней конного перехода от границ руссов и встал на его земле, он выехал в стан Властителя Вселенной, выслав перед собой табун отличных лошадей и приготовленные заранее дары. Услуга услугой, а без подарков нельзя.

На половине дороги нагнал отряд хана запыленный, закутанный до глаз всадник. Он ловко сидел на взмыленной лошади, по обличью и повадкам — половец. Воины Барчака вмиг окружили незнакомца, обнажили оружие, старший охраны крикнул, чтобы неизвестный открыл лицо. Но приблизившийся Барчак приказал отступиться от молчавшего половца.

Оба всадника поотстали от остальных. Неизвестный, размахивая рукой, принялся рассказывать о чем-то Барчаку. Когда они вернулись, хан приказал выдать всаднику корм и воду для коня, накормить его самого, после чего незнакомец, так и не открыв лица, исчез в поле.

Хан Барчак и его люди продолжали путь.

Неподалеку от монгольского стана Барчака встретили его пастухи. От них хан узнал последние новости. Тут же устроили долгий привал. А когда снова поднялись на коней, миновали плоский покрытый редким лесом курган, вдруг словно из-под земли появились сторожевые воины Бату-хана, в мохнатых шапках, скуластые, словно слившиеся с низкорослыми лошадьми. Они с гиканьем, леденящим душу воем окружили половцев со всех сторон, держа наготове страшные луки.