Пах антилопы - Страница 4

- Автомат татуировочный, трехкрасочный, с анестезирующей насадкой...

На удивление споро у нас продвигалось дело. Казах обладал феноменальным даром прямо с листа выдавать правильно построенные фразы, так что с ними ничего и делать не надо было - знай записывай. Приходилось даже его останавливать - рука не поспевала. Управились мы со всеми героями будущего ролика в какие-нибудь полчаса.

- Может, чаю? - Было немного совестно, что я поначалу сухо принял столь полезного человека, а то бы я их, конечно, задерживать не стал и сразу сел творить. Кожамкулов как будто читал мои мысли. Он отрицательно повел головой и поднялся со стула. Ваганетов же, напротив, идеей чая вдохновился:

- Талгат Ниматович, куда спешим-то? На чай мы с вами, чай, заработали.

Нельзя было не восхититься его лексической виртуозностью, однако намек, высунувший мордочку из этой фразы, меня слегка напугал. Можно было и так его понять, что с переводчиком должен расплачиваться я, а не Эльвира. Сразу в голове завертелась разная шкурная арифметика, и чуткий казах, понятное дело, вскипел. Полоснув нас из своих смотровых щелей узким пучком ненависти, он, не разжимая зубов, прохрипел:

- Не мы, ты заработал! Ты, Ваганетов! Кожамкулова здесь не было!

В сухих и маленьких всегда много страсти. Метнув молнию в Ваганетова, переводчик не прямо, а по какой-то яростной ломаной ринулся к двери, но покинуть комнату не смог. Его остановила хозяйка дома, которая в этот момент, открыв из коридора ногой дверь, вплыла в комнату с подносом, украшенным бутылкой водки и еще чем-то сопутствующим.

- Направо вторая дверь, верхний выключатель, - проинструктирова ла она Кожамкулова чисто автоматически, потому что у нас в квартире по типу двери нельзя определить тип помещения.

Гость застыл, не зная, как реагировать, и гнев, который промедления не терпит, от него отлетел.

- Хи-хи, - запел кто-то тенорком внутри его сухонькой фигурки, хи-хи-хи.

Звук быстро достиг такого уровня, что увлек за собой все тело. Последним к общему веселью присоединилось лицо - оно вдруг, как река, разом вскрылось, обнаружив замечательную искристость. Особенно много света разбрасывали зубы - ровнехонькие, какие только у тех бывают, кто рос рядом с лошадьми.

- Талгат Ниматович, ты теперь все тут знаешь, свой человек, - натужно пошутил Ваганетов. Он ужас как напугался, когда Кожамкулов вспылил. - Счас хозяйке поможем. - И стал сгребать бумаги со стола. Множественное число сделало казаха участником уборки, хотя сам он ничего не делал, а продолжал по инерции смеяться. Даже специально смех продлевал, потому что еще не решил: дальше обижаться или смилостивиться и сесть за стол. Жена на детях научилась такие вещи тонко чувствовать.

- Если нетрудно, откройте, пожалуйста, шпроты.

Она подала гостю консервный нож. Тот взял не сразу, а предваритель но убедившись, что на наших лицах нет и тени улыбки. Зато уж когда взял, то действовать стал по-хозяйски. Положил под банку салфетку, наш консервный нож забраковал, вынул из кармана свой, перочинный, в чехольчике, с богатейшим набором лезвий, и в два счета справился с толстенной, еще советской раскатки жестью.

- Спасибо вам большое, а то для меня это такое всегда мучение, скокетничала жена. - Саша нас даже не познакомил.

И, назвавшись, протянула Кожамкулову руку. Однако этот человек так к миру настороженно относился, что почти не делал автоматических движений, обязательно мгновение думал. У него даже пластика была какая-то странная кукольная, прерывистая. Но, взявшись все-таки за руку, он не просто ее пожал, а торжественно поцеловал, и так галантно, как это уже никто, кроме пожилых театральных администраторов, делать не умеет.

Ваганетов следом подошел знакомиться. Хотел было взять ту же высоту, но побоялся осрамиться и просто трясанул всю конструкцию от кисти до плеча.

- Садитесь, пожалуйста, сейчас приборы принесу, - пригласила жена.

Еда на столе и бутылка уже стали забирать над гостями власть, отчего в их облике и движениях появилась некоторая лунатичность. Уселись, руки оба положили на ширину тарелки, воцарили тишину. Словно голову жертвенной птице, я свернул винтовую пробку. Спины выпрямились. Бутылка, не желая расставаться с содержимым, выпускала ледяную струю гулкими сердечными толчками.

- Чего это вы половините? - неприязненно осведомился Ваганетов, заметив, что я себя несколько обделил.

В таких случаях на что ни ссылайся, все равно есть большая вероятность остаться непонятым, но я все ж таки сделал попытку:

- Мне ночью работать.

- Так тут вроде все не бездельники. - Ваганетов обвел рукой стол, словно за ним, кроме Кожамкулова, еще человек десять сидело.

- Ему и половинки много, - вмешалась жена, очень вовремя вернувшаяся с тарелками. - Сейчас такой мужик пошел, от одной рюмки с копыт валится.

Ваганетов посветлел лицом.

- Нет, мы пока еще пару-тройку... - он сделал ударную паузу и взялся за рюмку, - десятков... - опять пауза, - таких малышек держим. Правда, Талгат Ниматович?

- Сергей, еще раз прошу, говори только за себя, - ответил казах, но уже без всякой злости. - Предлагаю за хозяйку дома.

Выпили. Жена, хоть я и смотрел на нее умоляюще, отправилась якобы укладывать ребенка. Мы же налили по следующей.

И вот после нее Кожамкулов стал быстро терять резкость очертаний. Жесткости в скелете поубавилось, суровость, которая очень шла к его азиатскому лицу, расползлась в какую-то, наоборот, отчаянную улыбку - что вот он себя уронил и теперь все секрет узнают, какой он пьяница горький, будут смеяться над его беспамятной оболочкой. Я даже кивнул ему: мол, погружайся спокойно. Но уже приглашать не нужно было: Кожамкулов, словно ребенок, который прячется за ладошками, тихонечко налил одному себе полную рюмку и, выждав секунд десять, изобразил на лице удивление: как же так, все выпили, а он пропустил? Отставание было ликвидировано, и какое-то время, пока жидкость двигалась по пищеводу, переводчик ее внутренним взором сопровождал. Но, как только она достигла желудка, перевел фокус на меня:

- Думаете, казахский мой родной?

В тоне появились пузырьки агрессии.

- Думаю, да. - Я ответил вполне искренне, но наползающую тучу это не остановило.

- Хочу заметить, что в моем вопросе ответ уже содержится, и вы напрасно делаете вид, что он вам неизвестен.

- А какой ответ? - заинтересованно вставил Ваганетов. Его простодушие несколько смягчило Кожамкулова.

- До одиннадцати лет я в русском детдоме воспитывался. Сестра меня забрала, только когда работать пошла.

Воцарилось молчание. Физически чувствовалось, как оно заползает в зияющий провал между сиротством Кожамкулова и моим теплым, домашним детством.

- Александр, чего не наливаешь, прокиснет! - Ваганетов шахматным манером двинул ко мне рюмку. - Давай за вас, Талгат Ниматович. За вашу докторскую. - И, отвернув голову в мою сторону, театральным шепотом объявил: - По моторам в стране первый человек.

- Был! - отрезал Кожамкулов. - Теперь все первые.

Выпили.

- Половинишь, Александр.

- Половиню, Сергей.

Полминуты ушло на закусывание, и тут Кожамкулов вдруг резко поднялся из-за стола. Я перепугался, что опять его на скандал повело, но, вглядевшись, обнаружил полное отсутствие в глазах злобы и вообще всего.

- Готов, - громко констатировал Ваганетов, как будто казах не мог его услышать.

Он и не услышал - постоял, покачался и вдруг, словно догоняя свой центр тяжести, кинулся вон из комнаты.

- Не суетись, Александр, - пресек мою попытку последовать за гостем Ваганетов, - очухается через полчасика.

Все же было интересно, как пойдет процесс очухивания. Выглянул в коридор. Кожамкулов стоял перед зеркалом, опершись рукой о раму, и давил взглядом на точку, помещавшуюся вне пределов материального мира. Надежды, что он быстрее чем за полчаса совместит ее с плоскостью зеркала, и впрямь не было. Успокоенный, я вернулся в комнату.