Падшие ангелы - Страница 2

Изменить размер шрифта:

– Можно мне потрогать мех? – спросил он.

– Это муфта, – сказала я, – Моя муфта.

– Можно ее потрогать?

– Нет, – ответила я и тут же пожалела об этом, а потому протянула ему муфту.

Мальчик поплевал на пальцы, вытер их о куртку, потом протянул руку и погладил мех.

– А что ты делал в могиле? – спросила я.

– Помогал нашему па.

– А чем занимается твой папа?

– Могилы копает, конечно. А я ему помогаю.

Потом мы услышали звук – словно котенок мяукнул. Мы высунулись из-за надгробья, и прямо мне в глаза заглянула девочка, стоявшая на дорожке, – все точь-в-точь как недавно с мальчиком. Она была очень хорошенькая – яркие карие глаза, длинные ресницы, фарфоровая кожа – и вся в черном. Ее длинные вьющиеся каштановые волосы были гораздо лучше моих, которые висят себе, как белье на веревке, и цвет их даже невозможно определить. Бабушка называет его светло-болотным. Может, это и правда, только вот слышать такое не очень приятно. Бабушка всегда говорит что думает.

Эта девочка напомнила мне мои любимые шоколадки с ореховым кремом – лишь только взглянув на нее, я сразу же поняла, что хочу, чтобы она стала моей лучшей подружкой. У меня не было подруги, и я всегда молилась, чтобы Бог послал ее мне. Когда я прихожу в церковь Святой Анны, сижу там и дрожу от холода (и почему в церквях так холодно?), то часто спрашиваю себя: а откликается ли Господь вообще на молитвы; но похоже, в этот раз он все же откликнулся.

– Лайви, детка, возьми платочек, вытри слезки. Будь умницей, – Мать девочки шла по дорожке, держа за руку девочку помладше. За ними следовал высокий рыжебородый мужчина. Девочка помладше была не такой хорошенькой. Хотя она и была похожа на первую девочку, подбородок у нее был не такой остренький, волосы не такие кудрявые, губы не такие большие. Глаза посветлее, чем у сестренки, и смотрела она на мир так, словно ее ничто не могло удивить. Она сразу же заметила меня и мальчика.

– Лавиния, – произнесла старшая девочка, пожав плечами и тряхнув головой так, что ее кудряшки взметнулись, – Мама, я хочу, чтобы вы с папой называли меня Лавиния, а не Лайви.

Тотчас же я решила, что никогда и ни за что не буду звать ее Лайви.

– Не груби матери, Лайви, – сказал мужчина, – Для нас ты – Лайви, и точка. Лайви – прекрасное имя. Когда станешь постарше, будем называть тебя Лавиния.

Лавиния нахмурилась, уставясь в землю.

– И прекрати эти слезы, – продолжал он, – Она была хорошей королевой и прожила долгую жизнь, но пятилетней девочке не нужно из-за этого уж так убиваться. И потом, ты напугаешь Айви Мей, – Он кивнул в сторону ее сестренки.

Я снова посмотрела на Лавинию. Насколько я могла судить, она вовсе не плакала, хоть и мяла в руке носовой платок. Я помахала ей.

Лавиния улыбнулась. Когда родители повернулись к ней спиной, она сошла с дорожки и нырнула за камень.

– Мне тоже пять, – сказала я, когда она подошла к нам, – Хотя в марте мне будет шесть.

– Правда? – сказала Лавиния, – А мне шесть будет в феврале.

– А почему ты своих родителей называешь мама и папа? Я своих зову мамочка и папочка.

– Мама и папа гораздо элегантнее, – Лавиния разглядывала мальчика, стоявшего на коленях у надгробья, – А тебя как зовут?

– Мод, – ответила я, не успев сообразить, что она обращается к мальчику.

– Саймон.

– Ты очень грязный мальчик.

– Прекрати, – сказала я.

Лавиния посмотрела на меня.

– Прекратить что?

– Он могильщик, поэтому такой грязный.

Лавиния сделала шаг назад.

– Пока еще только ученик могильщика, – сказал Саймон, – Сначала я был плакальщиком на похоронных процессиях, но, как только научился держать лопату, отец взял меня к себе.

– На похоронах моего дедушки было три плакальщика, – сказала Лавиния. – Одного из них высекли за то, что он смеялся.

– Моя мама говорит, что таких похорон сейчас очень мало, – сказала я, – Она говорит, это слишком дорого, а деньги нужно тратить на живых.

– В нашей семье на похоронах всегда бывают плакальщики. На моих тоже будут.

– Ты что – умираешь? – спросил Саймон.

– Конечно нет!

– Ты тоже свою нянюшку оставила дома? – спросила я, решив, что нужно поговорить о чем-нибудь еще, прежде чем Лавиния расстроится и уйдет.

Она вспыхнула.

– У нас нет нянюшки. Мама вполне способна сама за нами ухаживать.

Я не знала детей, у которых не было бы нянюшки.

Лавиния смотрела на мою муфту.

– Так тебе нравится мой ангел? – спросила она, – Папа разрешил мне самой выбрать его.

– Моему папе он не понравился, – заявила я, хоть и знала, что не стоит повторять слова, сказанные папочкой, – Он называет это сентиментальной чепухой.

Лавиния нахмурилась.

– Ну, а мой папа ненавидит вашу урну. А что такого плохого в моем ангеле?

– Мне он нравится, – сказал мальчик.

– И мне тоже, – солгала я.

– Мне кажется, он прекрасен, – вздохнув, сказала Лавиния, – Когда я отправлюсь на небеса, я хочу, чтобы меня унес такой вот ангел.

– Это самый красивый ангел на кладбище, – сказал мальчик, – А я знаю их всех. Их тута тридцать один. Хочите покажу?

– Тридцать один – это простое число, – сказала я, – Оно делится только на само себя и на единицу, – Папочка как раз недавно объяснял мне простые числа, хотя многого я так и не поняла.

Саймон вытащил кусок угля из кармана и начал выводить что-то на надгробии сзади. Скоро мы увидели череп со скрещенными костями – круглые глазницы, черный треугольник вместо носа, ряды квадратных зубов и тень, нацарапанная на одной стороне лица.

– Не делай этого, – сказала я. Он не послушался, – Нельзя это делать.

– А я делаю. Все время. Ты посмотри на надгробья вокруг.

Я посмотрела на могилу нашего семейства. У самого низа цоколя, на котором стояла урна, был выцарапан маленький череп со скрещенными костями. Папочка пришел бы в ярость, если бы узнал. Потом я увидела, что на всех надгробиях вокруг нас были нарисованы черепа со скрещенными костями. Прежде я никогда их не замечала.

– Я их нарисую на всех надгробиях, – продолжал он.

– Почему ты их рисуешь? – спросила я, – Почему череп и кости?

– Чтобы напоминало о том, что лежит внизу. Там внизу всюду кости, что бы вы ни поставили сверху.

– Гадкий мальчишка, – сказала Лавиния.

Саймон поднялся на ноги.

– Я и для тебя нарисую, – пообещал он, – На спине твоего ангела.

– Только посмей, – процедила Лавиния.

Саймон тут же уронил уголек.

Лавиния огляделась, словно собираясь уходить.

– Я знаю стихотворение, – внезапно объявил Саймон.

– Какое стихотворение? Теннисона?

– Не знаю я никакого тяни сына. А стихотворение вот какое:

Он проснулся со злости
Под землей на погосте
И захлопал глазами:
Что ж вы мне не сказали,
Что маленько откинул я кости?

– Фу! Это отвратительно! – воскликнула Лавиния.

Мы с Саймоном рассмеялись.

– Наш па говорит, что многих людей хоронят живьем, – сказал Саймон, – Он говорит, что слышал, как они скребутся в ихних гробах, когда он их закапывает.

– Правда? Моя мамочка боится, что ее похоронят живьем, – сказала я.

– Я не хочу это слышать, – закричала Лавиния, закрыв уши руками, – Я ухожу, – Она прошла мимо могил, возвращаясь к родителям. Я хотела пойти за ней, но Саймон снова заговорил.

– Тут на лужку похоронен наш дедушка.

– Глупости.

– Правда.

– Покажи мне его могилу.

Саймон показал на ряд деревянных крестов по другую сторону тропинки. Это могилы бедняков – мне мамочка о них говорила: людям, у которых нет денег, чтобы их похоронили как полагается, выделен отдельный участок.

– И какой из этих крестов его? – спросила я.

– У него нету креста. Кресты долго не стоят. Мы посадили туда розовый куст, так что мы всегда знаем, где он лежит. Украли этот куст в одном из садов внизу холма.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com