Падре Агостино - Страница 2
И падре съ неподражаемымъ юморомъ разсказалъ нѣсколько извѣстныхъ всей Флоренціи фактовъ той зимы: — какъ напримѣръ на Piaza della Signoria въ глазахъ городовыхъ, зарѣзали человѣка, а стражи, чѣмъ бы ловить убійцу и помочь раненому принялись рукоплескать bravo! bravo ragazzo! ha dato una bella coltellata! [2]? какъ обворованный иностранецъ не могъ въ теченіе цѣлыхъ трехъ мѣсяцевъ добиться правосудія и чуть самъ не угодилъ въ тюрьму по подозрѣнію, что укралъ свои же собственныя вещи…
Толпа съ изумленіемъ слушала, какъ съ церковной каѳедры, съ которой она привыкла слышать проклятія еретическому сѣверу, раздались похвалы порядкамъ безбожной Ломбардіи. Агостино ни разу не упомянулъ имени папы и весьма политично обходилъ въ рѣчи савойскую династію, но съ языка его не сходили слова „Italia unita“, „no tra bella cara patria“ — и сколько разнообразныхъ оттѣнковъ вливалъ онъ въ эти простыя слова!.. Глаза его заблистали, блѣдное лицо вспыхнуло румянцемъ, когда онъ произносилъ послѣднюю фразу своей проповѣди: „Почтеніе и молитвы — церкви, всю жизнь — за отечество. Такъ-то!“ — И, ударивъ рукою по пюпитру, онъ отрывисто сказалъ обычное заключительное: „amen“…
Б. былъ недоволенъ проповѣдью: ему хотѣлось чего-нибудь высокаго, отвлеченнаго, мистическаго, а Агостино взялъ да и вывелъ его на шумный практически рынокъ т. въ родѣ того гдѣ съ давнихъ лѣтъ сидитъ и льетъ воду изъ клыкатой пасти геній-покровитель Флоренціи, мѣдный кабанъ, съ мордой, отполированной поцѣлуями уличныхъ мальчишекъ
— Это — не проповѣдь, а простая „свѣтская рѣчь“, — говорилъ онъ — онъ не вставилъ въ свои слова ни одного текста, а цитировалъ Стеккети и Джусти упоминалъ о Ломброзо… Что же это за проповѣдь? Но сознаюсь, что послѣ Гамбетты я не слыхалъ такого увлекательнаго оратора. Этотъ скромный приступъ, этотъ величавый эпическій тонъ, — и вдругъ, какъ изъ жерла Везувія, громовый взрывъ пламеннѣйшаго лиризма, ракеты жгучихъ сарказмовъ… чисто гамбеттовскій пріемъ. При томъ, — что за дивный голосъ!
Зато, вернувшись домой, я засталъ синьора Альфредо съ красными глазами.
Рядомъ съ портретомъ Гарибальди добрякъ повѣсилъ уже портретъ Монтефельтро
— Ну, что? — спросилъ я его, — какъ?
— Morir per quest'uomo!!! [3] — получилъ я короткій отвѣтъ.
Но черезъ минуту Сбольджи, что называется, прорвало начались возгласы изумленія, восхищенія и въ заключеніе, даже слезы.
— Однако, онъ васъ не похвалилъ! — возразилъ я Альфредо.
— Не стоимъ того — вотъ и не похвалилъ, возразилъ, въ свою очередь, Альфредо, очень серьезнымъ тономъ. Онъ имѣетъ право судить о порокахъ? онъ святой человѣкъ Вы знаете отчего онъ пошелъ въ монахи? У него умерли въ два дня жена и трое дѣтей… милыя бѣдныя малютки!. Онъ заперся въ монастырѣ, но скоро увидалъ, что наши монахи — дармоѣды, и не захотѣлъ сидѣть на народной шеѣ сталь служить странѣ словомъ и дѣломъ. Вы слышали, какія загвоздки подпускалъ онъ нашимъ клерикаламъ? И онъ хоть бранится а любить насъ. Какъ онъ возставалъ сегодня на наши порядки, — а первый подписался на петиціи о помилованіи Изидоро Стаджи и самъ повезъ ее королю.
Изидоро быль отличный, только черезчуръ уже вспыльчивый малый, водовозъ имѣвшій несчастіе спьяну подраться въ тавернѣ изъ-за какой-то дѣвченки и зарѣзать своего товарища.
— Теперь въ квартирѣ у padre не пройти отъ простого народа — всѣ къ нему кто за совѣтомъ, кто за помощью. И онъ со всѣми бесѣдуетъ, никому нѣтъ отказа… Онъ могъ бы разбогатѣть отъ своихъ проповѣдей — ему платятъ, какъ тенору, а у него никогда ни гроша нѣтъ? зато ни одинъ бѣднякъ не уйдетъ отъ него безъ подаянія.
На другой день я, выѣзжая изъ Флоренціи, встрѣтилъ Padre Agostino на людной Via Calzaiuol съ однимъ изъ Tortogna — членомъ важнѣйшей флорентийской фамиліи нобилей… Какой-то носильщикъ вѣжливо поклонился патеру и остался съ непокрытой головой, т. е. сдѣлалъ знакъ что желаетъ говорить.
Монтефельтро остановился, и между ними завязался живой и фамильярный разговоръ Тортонья терпѣливо дожидался. Фаэтонъ мой повернулъ на Palazzo Vecchio, и интересная группа исчезла изъ моихъ глазъ. Такъ Агостино и остался въ моей памяти — между аристократомъ и оборванцемъ какъ истый представитель религіи Того. Чье ученіе пыталось сблизить между собою во имя любви и грядущаго классы, разъединенные правомъ и исторіей прошлаго.
1888.