Падение башен. Нова - Страница 104

Но Лок опять разглядывал карту.

— Сыграй. Вскоре нам нужно будет подключаться, чтобы добраться до Алкейна. Давай. Быстрее. Играй, говорю тебе.

Рука Мышонка опустилась на…

— Мышонок?

…и отдернулась, не коснувшись струны.

— Почему ты украл именно эту карту?

Мышонок пожал плечами.

— Просто так получилось. Она упала на ковер рядом.

— Но если бы это была другая карта: двойка кубиков или девятка жезлов — ты бы поднял ее?

— Думаю, да…

— Ты уверен, что в этой карте ничего нет, ничего особенного? Если бы там была другая карта — ты оставил бы ее лежать или тоже взял бы?

Откуда он пришел, Мышонок не знал. Но это опять был страх. Пытаясь побороть его, он резко повернулся и положил руку на плечо Лока.

— Ну, капитан! Не обращайте внимания на то, что говорят карты, я хочу помочь вам добыть эту звезду, понимаете? Я буду с вами и вы выиграете эту гонку. И не позволяйте этой сумасшедшей говорить противоположное!

В течение всего этого разговора Лок чувствовал себя несколько неопределенно. Сейчас же он глядел серьезно, глубоко задумавшись.

— Не забудь вернуть этой сумасшедшей ее карту, когда выйдешь отсюда. Мы скоро будем на Ворнисе.

Напряженность исчезла. Хриплый смех раздвинул темные губы.

— Я все же думаю, что они играют, капитан. — Мышонок откинулся на изголовье койки. Закинув босую ногу на ногу Лока, ставший страшно похожим на марионетку рядом с кукловодом, он ударил по струнам.

Огоньки запрыгали по механизмам, желтые и рубиновые, в такт арпеджио, напоминающим звучание арфокорда. Лок глядел на карту у своих колен. Что-то произошло с ним. Он не знал причины. Но первый раз за очень долгое время он глядел на человека, которого позвал по причине, не имеющей ничего общего с его звездой. Он не видел, что было перед его глазами. Он откинулся назад и взглянул на то, что делал Мышонок.

Заполнив всю каюту, цыган двигал мириады ярчайших огней вокруг громадной сферы, создавая хрупкие фигуры торжественной диссонансной фуги.

— «Этот мир»?

«ВОРПИС».

— «Этот мир имеет много всего внутри и снаружи…»

«Добро пожаловать, путешественники…»

«…по сравнению с Луной», — подумал Катин, когда они вышли с посадочной площадки через освещенные восходом ворота. — «Луна имеет свое серое миниатюрное великолепие, заключенное в скалах и пыли».

«…день на Ворписе длится тридцать три часа, а гравитация достаточно высока, чтобы заставить пульс биться в три раз быстрее, чем на Земле, в течение шестичасового акклиматизационного периода».

Они прошли мимо стометровой колонны. Чешуйки, горящие в лучах восходящего солнца, слоистый туман, покрывающий плато: Змея — механистический символ всего этого сверкающего куска ночного неба — свернулась вокруг своего столба-постамента. Как раз в тот момент, когда экипаж шагнул на движущуюся дорогу, алый солнечный свет окрасил последние пятна ночной синевы.

— …четыре города с более чем пятимиллионным населением. Ворпис производит пятнадцать процентов всего необходимого созвездию Драйона динапласта. В экваториальных отмельных зонах добываются минералы около трех дюжин наименований. Здесь, в тропических полярных областях, в каньонах плато, наши нетрайдеры охотятся на аэролатов и аквалатов. Ворпис знаменит на всю галактику своим Институтом Алкейна, расположенным в столице северного полушария, городе Фениксе…

Они миновали пределы слышимости и наступила тишина. Дорога превратилась в лестницу: Лок, окруженный экипажем, смотрел на площадь.

— Капитан, куда теперь мы идем? — Себастьян взял с корабля лишь одного из своих питомцев. Тот покачивался и переступал с лапы на лапу на плече у хозяина.

— Мы возьмем в городе краулер-туманник и отправимся в Алкейн. Кто хочет — может пойти со мной побродить вокруг музея или побыть несколько часов в городе. Если кто-то хочет остаться на корабле…

— …и упустить возможность посмотреть Институт Алкейна?..

— …посетить его недешево стоит?..

— …но ведь там работает тетя капитана…

— …поэтому мы свободно можем пройти, — закончил Айдас.

— Об этом вы не беспокойтесь, — Лок, остальные за ним, соскочил с ленты к причалу, где были пришвартованы краулеры-туманники. Полярные области Ворписа были покрыты столовыми горами, некоторые из которых занимали площадь в несколько квадратных миль. Под ними постоянно клубился густой туман, взаимодействуя с азотно-кислородной атмосферой. Пыль, состоящая из окиси алюминия и сульфата мышьяка, соединяющаяся с испаряющимися гидрокарбонатами, вздымалась с бурлящей поверхности, скрывая все пространство между горами. Сразу же за плоскогорьем, на котором был космодром, виднелось еще одно, с ухоженными растениями южных областей Ворписа, являющееся чем-то вроде естественного парка. (Преобладали каштановые, рыжие и алые цвета). Феникс располагался на самой высокой и большой столовой горе.

Краулеры-туманники, внутреннее транспортное средство планеты, приводимые в движение статическими электрическими зарядами, возникающими между положительно ионизированной атмосферой и отрицательно ионизированным оксидом, бороздили поверхность тумана подобно речным судам.

В помещении главного вокзала за прозрачными блоками плыли цифры времени отправления, следуя за стрелами, указывающими толпам людей направление посадки: «ПАРК „АНДРОМЕДА“ — ФЕНИКС-МОНТЕКЛЕР» и огромные птицы, роняя огонь, скользили по мультихрому под ботинками, босыми ногами и сандалиями.

Катин, стоящий на палубе краулера, облокотился на поручень, глядя сквозь пластиковую стену, как белые волны, разбиваемые краулером-туманником, дробятся и выпрямляют свои завитки, закрывая солнце.

— Ты когда-нибудь думал, — спросил Катин подошедшего с леденцом во рту Мышонка, — о том, каким непонятным временем казалось бы человеку прошлого настоящее? Представь себе кого-нибудь, кто умер скажем, в двадцать шестом веке, воскресшим здесь. Можешь ты себе представить, насколько глубоко охватили бы его ужас и замешательство, доведись ему просто пройти по этому краулеру-туманнику?

— Да? — Мышонок вынул изо рта леденец. — Не хочешь дососать? Мне он надоел.

— Благодарю. Подумай только, — челюсти Катина задвигались, разгрызая твердый шарик на льняной нити, — о чистоте. Существовал тысячелетний период — примерно с тысяча пятисотого по две тысячи пятисотый год, когда люди расходовали невообразимое количество времени и энергии на то, чтобы вещи были чистыми. С этим было покончено, когда последняя инфекционная болезнь стала не только излечиваемой, но и просто невозможной. Тогда существовало невозможное сейчас явление, называемое «повсеместным похолоданием», которое, можешь быть уверен, происходило по крайней море, раз в год даже в двадцать пятом столетии. Я полагаю, что тогда были причины превращать чистоту в фетиш, считалось, что есть связь между грязью и болезнью. Но когда заражение стало понятием устаревшим, соответственно, отпала и нужда в санитарии. Если бы тот человек, живший пятьсот лет назад увидел, как ты разгуливаешь по палубе в одном ботинке, а затем садишься, чтобы поесть с помощью босой ноги и не беспокоишься насчет того, что ее надо помыть — ты можешь себе представить, как он был бы ошеломлен?

— Без дураков?

Катин кивнул.

Туман у подножия горы, искрясь, разошелся.

— Мысль нанести визит в Институт Алкейна подстегивает меня, Мышонок. Я разрабатываю полную теорию Истории. Это связано с моим романом. Ты не уделишь мне несколько минут? Я объясню. Мне приходило на ум, что если кто-то считает… — он остановился.

Прошло достаточно много времени, чтобы на лице Мышонка успела отразиться целая гамма различных чувств.

— Ну что? — спросил он, когда решил, что ничто в клубящейся серости не могло привлечь внимания Катина. — Что там с твоей теорией?